Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Только что получила твое драгоценное письмо, — я бесконечно рада, что тебе сейчас не так тяжело. Ненавижу быть далеко от тебя, ты все переносишь в полном одиночестве; около тебя нет никого, кто бы разделял с тобой твои муки, — поговори с Н.П., доставь ему возможность быть тебе полезным. Он знает нашего Друга, и это облегчает ему понимание вещей, — он сильно развился за эти последние месяцы, неся такую большую ответственность. — Да, я думаю, что ты прав, приостановив наступление, и что хочешь двинуться в южном направлении мы должны перевалить через Карпаты до зимы, а уж сейчас там очень холодно. Ранен командир моих сибиряков и, между прочим, тот очаровательный офицер, который уехал от нас всего лишь два месяца тому назад, — надеюсь, что его привезут сюда. Если мы станем наступать на юге, тогда они вынуждены будут оттянуть свои войска тоже на юг, и нам здесь на севере станет легче. Бог поможет, — нужно лишь терпенье, все-таки враг очень силен.

Прилагаю несколько снимков, сделанных для тебя Настенькой или Изой. Наст. будет у меня сегодня днем — доклад Рост. — вчера у меня еще был Ильин, и я говорила с ним о неприличном поведении многих сестер (не настоящих — из общины) и т.д. — Мы говорили с Протоп. относительно призыва методистов (их, кажется, всего 10000?). Мы оба находим, что это неразумно, так как противоречит их религиозным убежденьям (и притом их немного), а потому я предложила, чтоб он просил военного министра призвать их в качестве санитаров, а санитаров всех забрать (их постоянно пытаются забрать) на войну; это было бы хорошо, и они бы служили. Или, как предлагает наш Друг, пусть они роют окопы и подбирают раненых и убитых в качестве санитаров на войне. Наш Друг находит, что тебе сейчас следовало бы призвать татар, — их такое множество везде в Сибири, но надо объяснить им это, как следует, во избежание повторения непозволительной ошибки в Туркестане. Затем наш Друг сказал: “Ген. Сухомл. надо выпустить, чтоб он не умер в темнице, а то не ладно будет — никогда не боятся выпустить узников, возрождать грешников к праведной жизни — узники через их страданья пока доходят до темницы — выше нас становятся перед лицем Божием” — более или менее Его слова. У каждого, даже самого низкого грешника бывают минуты, когда его душа возвышается и очищается через тяжкие страдания, и тогда следует протянуть ему руку, чтоб спасти его, прежде чем он вновь не потеряет себя, ожесточившись и впав в отчаянье. У меня есть прошение m-me Cyx.[998] к тебе, — хочешь, я тебе его пришлю? Уже 6 месяцев он сидит в тюрьме — срок достаточный (так как он не шпион) за все его вины, — он стар, надломлен и не проживет долго; — было бы ужасно, если б он умер в тюрьме. Прикажи освободить его и держать дома под строжайшим надзором, не подымая шуму, — прошу тебя, голубчик. День — это век теперь — надо мудрых правителей, — скорее убрать градоначальника, так как долгие поиски преемника причиняют бесконечный вред. Они чудно говорили о Боге, это мне напомнило мою любимую персидскую книгу “Богоручита”. Бога надо везде видеть — во всех вещах — во всем, что окружает нас тогда спасемся; “будьте святы, как я свят”, “будьте Богом по благодати”. — Трудно передать сказанное Им — слова недостаточны и нужен сопровождающий их дух, чтоб осветить их.

Пасмурный, дождливый день, лежу в постели и пишу при свете лампы. Это утреннее лежание полезно мне, выгляжу едва ли не хуже, чем когда Н.П.менявидел в последний раз, причем я делаю все возможное, чтоб поправиться, — надеюсь завтра опять начать прием лекарств. Лежу весь день, за исключением часов приема. Ужасно хотелось бы совсем поправиться ко времени нашего свиданья. Дорогой мой, я ужасно тоскую без вас обоих. Мысленно постоянно с тобой. Осыпаю тебя нежными, нежными поцелуями. Бог да благословит и сохранит тебя ныне и всегда!

Навеки, Ники мой, глубоко любящая тебя твоя старая

Солнышко.

Что это такое происходит в Греции? Получается впечатление, что пахнет революцией, упаси Боже! В этом виноваты союзники, увы!

Ц. ставка. 22 сент. 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твои 2 дорогих письма, в особенности за последнее длинное! Я принял Бобринского и имел с ним продолжительную беседу. Он много лет знает Протоп., одобряет его и уверен, что они вдвоем дружно будут работать вместе. Он тоже говорил про телеграмму, которую они вдвоем послали! Я этим доволен. — Ал. никогда не упоминал мне о Гучк. Я только знаю, что он ненавидит Родзянко и насмехается над его уверенностью в том, что он все знает лучше других. Что его давно приводит в отчаяние, так как это огромное число писем, которые он получает от офицеров, их семей, солдат и т.д., а также и анонимных, и во всех его просят обратить мое внимание на тяжелое положение городов и сел по случаю дороговизны продовольствия и товаров!

Посылаю тебе несколько фотографий-дубликатов, так как я привожу в порядок свой альбом, прежде чем вклеивать туда.

Брусилов просил разрешения продолжать атаку, так как Гурко поможет ему на правом фланге, и я разрешил.

Перо очень скверное. До свиданья. Храни тебя Господь, моя бесценная, и девочек! Крепко целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 23 сентября 1916 г.

Ангел мой любимый!

Дивное солнечное утро — немного полежу на солнце. Вчера посидела с 1/4 часа на воздухе, так как мне было душно, даже оставила форточку всю ночь открытой. Греческий Ники будет к чаю; наконец, в воскресенье он уезжает, бедный мальчик. Мария поехала кататься верхом — с радостью сообщаю тебе это.

Наш Друг говорит по поводу новых приказов, данных тобой Брус. и т.д.: “очень доволен распоряжением папы, будет хорошо”. Он об этом никому не скажет, но мне по поводу твоего решения пришлось просить Его благословения.

Горячее тебе спасибо за твое дорогое письмо, только что мной полученное. Надеюсь, что Брусилов — надежный человек и не станет делать глупостей и вновь жертвовать гвардией в каком-нибудь неприступном месте.

Очень рада, что ты остался доволен беседой с Бобринским. Бэби написал мне очень милое письмо, дорогое дитя.

Очень, очень стремлюсь к тебе, мой единственный и мое все, стараюсь поправиться — быть может, мне помогут воздух и новые лекарства.

Прости за короткое письмо. — Нежно целую и благословляю.

Твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 23 сентября 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо, в котором ты так хорошо излагаешь свой разговор с Прот. Дай Бог, чтоб он оказался тем человеком, в котором мы сейчас нуждаемся! Подумать только, Шах. хотел быть на этом месте! Да, действительно, тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров — этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране! О, бесценное Солнышко, я так счастлив, что ты, наконец, нашла себе подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах.

Возвращаю А. письмо Бресслера, — это безнадежное дело, так как его брат не мог оправдаться от обвинений. Может быть, лучше пусть он напишет мне прошение.

Благодарю за присланные фотографии. Погода теплая, но пасмурная, утром был густой туман! Год тому назад в это время я вернулся в Ц.С. впервые после месяца, проведенного здесь! А сегодня 5 месяцев, в день твоих именин, как я уехал из дома. О, как Могилев надоел мне!

А в то же время у меня очень много дела — едва успеваю наклеивать фотографии в свой альбом. — Пора кончать письмо. Храни тебя Бог, мой ангел, мое сердце, мой разум и душа! Нежно целую тебя и девочек.