Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

вместо того чтобы успокоить ярость роялистских мятежников, сделала их безжалостными. Вскоре начались преследования самого Массены.

Марсельцы, для которых он когда-то использовал свой кредит, чтобы сделать их порт свободным, выдали его Палате депутатов за растрату и хищение государственных средств! Это обвинение было плохо обосновано, поскольку в Провансе Массена не проводил никаких незаконных поборов. Поэтому большинство этой Палаты, хотя и было известно своей ненавистью к известным лицам Империи, тем не менее с презрением отвергло петицию жителей Марселя. Именно на этом заседании депутат Манюэль, сделавшийся столь знаменитым, впервые обратил на себя внимание пылкой речью в защиту Массены. Сам Массена, кому таким образом удалось спастись от реакции, затопившей в то время Францию, покинул светскую сцену, где сыграл столь блестящую роль, и поселился с той поры на покое, в своём замке в Рюэйе, бывшем обиталище кардинала Ришелье. Так завершил Массена в немилости и одиночестве свою славную карьеру. Он умер 1 апреля 1817 года, в возрасте пятидесяти девяти лет.

Когда он скончался, его зять, генерал Рей, стал требовать у военного министра, генерала Кларка, новый жезл, возлагавшийся по обычаю на гроб маршалов и который правительство до сих пор не прислало Массене. Генерал Кларк, ставший в ряды самых яростных легитимистов, не ответил на это справедливое требование. Тогда генерал Рей совершил смелый поступок, что было крайне редким в ту эпоху: он сообщил королевскому двору, что, если к моменту похорон его тестя маршальский жезл не будет прислан, он сам открыто возложит на гроб тот жезл, который когда-то Массена получил от императора. Тогда правительство решилось отправить требуемый жезл.

Я упомянул о нескольких тёмных пятнах в жизни этого знаменитого воина, но они меркнут перед его ослепительной славой и его заслугами перед Францией. Так что память о Массене дойдёт до потомков, как память об одном из самых великих полководцев, какими была столь богата эта эпоха.

Глава III

1812 год. — Император прикомандировывает меня к полковнику 23-го конно-егерского полка. — Я присоединяюсь к моему полку в Штральзунде. — Отличное состояние этой воинской части. — Интриги графа Чернышева

1812 год начался для меня в Париже, рядом с молодой женой и нашими родителями. Но моё счастье омрачалось мыслью о скором отъезде. Я должен был присоединиться к 1-му конно-егерскому полку, куда я был назначен простым начальником эскадрона. Сожаления, какие я испытывал в связи с тем, что не получил чин полковника, который считал мною заслуженным, несколько поутихли, когда, находясь в Тюильрийском дворце по случаю новогодних поздравлений, я получил от императора через его адъютанта приказ явиться в его кабинет. Там я нашёл генерала Мутона, графа Лобау. Он, как обычно, был очень благосклонен ко мне. Наполеон вошёл и сказал мне весьма приветливо, что собирался дать мне полк, но особые соображения вынудили его сделать полковником моего товарища Барена, в результате чего, считая Пеле и Казабьянку, среди адъютантов Массены оказывалось три полковника. Император полагал, что не должен назначать четвёртого полковника из одного и того же штаба, но пообещал не терять меня из виду. Император добавил, что, не имея возможности немедленно назначить меня командиром полка, он собирается, тем не менее, поручить мне командовать одним из них, 23-м полком конных егерей, где полковник, г-н де Ла Нугаред, так страдает от подагры, что почти лишён возможности ездить верхом. «Но, — продолжал император, — это замечательный офицер, проявивший большую смелость в моих первых походах; я его очень люблю и уважаю, и, поскольку он упросил меня разрешить ему попытаться принять участие в новом походе, я не хочу отбирать у него его полк. Однако я узнал, что этот хороший полк приходит в упадок в его руках. Поэтому я посылаю вас помощником полковника де Ла Нугареда. Вы будете работать ради себя самого, так как, если здоровье полковника поправится, я сделаю его генералом; в противном случае я переведу его в жандармерию, но каким бы способом он ни покинул свой полк, командовать этим полком станете вы, получив чин полковника. Повторяю вам, что вы будете работать ради самого себя».

Это обещание вернуло мне надежду, и я стал собираться к моему новому месту назначения, как вдруг военный министр продлил мой отпуск до конца марта. Хотя я и не просил об этой милости, она была мне очень приятна.

В то время 23-й конно-егерский полк находился в Шведской Померании. Так что мне предстояло преодолеть огромное расстояние, и, желая прибыть на место до окончания моего отпуска, я выехал из Парижа 15 марта, с сожалением расставаясь со своей милой женой. Я купил хорошую коляску, где, по совету маршала Мортье, предоставил место его племяннику, г-ну Дюрбаху, лейтенанту того полка, в котором мне предстояло служить. Мой бывший слуга Вуарлан попросил меня оставить его в Испании, где он собирался сделать карьеру маркитанта; поэтому, уезжая из Соломанки, я заменил его поляком по имени Лоренц (Лаврентий) Шилковский. Этот человек, в прошлом австрийский улан, был довольно умён, но, подобно всем полякам, он был пьяницей и, в отличие от других солдат этой национальности, оказался ленив, как пасхальный заяц. Зато Лоренц, помимо своего родного языка, немного говорил по-французски, в совершенстве владел немецким и русским, и этим был бы мне очень полезен, чтобы путешествовать и воевать на Севере.

Я приближался к Рейнским провинциям, когда, выезжая ночью с заставы Кайзерслаутерна, по вине кучера моя коляска свалилась в овраг и сломалась. Никто не пострадал, однако мы с г-ном Дюрбахом хором сказали: «Какая плохая примета для военных, которые вскорости окажутся лицом с врагами!» Однако, потратив целый день на починку коляски, мы смогли вновь пуститься в путь. Но падение настолько повредило рессоры и колёса, что они ломались во время нашего путешествия шесть раз. Это нас сильно задерживало и нередко заставляло идти несколько километров пешком по снегу. Наконец мы прибыли к берегам Балтийского моря, где 23-й конно-егерский полк нёс гарнизонную службу в Штральзунде и Грайфсвальде.

Я нашёл полковника де Ла Нугареда замечательным человеком, образованным, способным, но подагра настолько состарила его раньше времени, что он едва мог держаться на лошади и постоянно перемещался в коляске — способ передвижения, мало подходящий для командира полка лёгкой кавалерии. Он принял меня наилучшим образом, объяснил мне своё положение и ознакомил с причинами, удерживающими его в полку. После этого он сообщил мне содержание письма, которым граф Лобау информировал его о мотивах, имевшихся у императора для моего назначения в