Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me

Ему не было неловко даже наутро после того, как Малфой запустил свой скользкий язык ему в рот. Более того, Теодору нравилось, как Драко теперь смущался и бледнел, словно непорочная девица. Зато у него появился новый повод ставить блондиночку в скользкое положение…

А вот сейчас ему было неловко. Очень. Между ним и Грейнджер в воздухе повисло что-то густое и липкое, как плевок верблюда. Мерзкое слово «любимая».

Тео прочистил горло, словно хотел что-то сказать, но нужных слов не нашлось. Гермиона, кажется, ни разу за эти несколько секунд так и не моргнула. Он дрогнул уголками губ, насмехаясь над ситуацией и злясь на самого себя: «Нас схватили, посадили в камеру и скоро убьют, а ты испугалась маленького словечка?»

Из чистой вредности захотелось повторить гадкое слово тысячу раз, чтобы посмотреть, как ещё сильнее вспыхнут невинным румянцем кончики смешных ушей. И доказать самому себе, что ничего в этом слове нет.

— У тебя линия кривая, — Грейнджер неуверенно встала на ноги и прошлась по комнате. Видимо, предпочла сделать вид, что не расслышала. — Где мы?

Теодор провёл кончиком языка по губам и едко улыбнулся. Она взбесила его своими заумными вставками ещё в баре. Не так руку держишь, измени угол наклона. Будто бы он был маленьким мальчиком, который не знал, как колдовать. И сейчас мстительно захотелось спустить на неё всех собак. Выместить злость. За то, что сам сболтнул лишнего. Он набрал лёгкие в воздух, размышляя, как задеть её побольнее. Ей не понравилось слово «любимая»? Значит, нажмём на него.

Нотт мысленно прокрутил несколько фраз, выбирая лучшую. На что похоже это место, любимая? Может, мы с тобой в отеле, любимая? Может, я забрал тебя в свой менор, любимая…

Но вместо этого произнёс:

— Давай будем считать это свиданием, л… — грязное слово на букву «л» застряло в горле сухим комком. Захотелось, подобно Дохлику, отрыгнуть его. Почему-то произнести это вслух, глядя в её большие испуганные глаза, оказалось сложно. Пустое же слово, нет?

Гермиона отвернулась, сделав вид, что осматривает стену, и даже попыталась отковырять пальцами гвоздь, но через пару секунд произнесла:

— Интересное место ты выбрал, любимый.

Тео словно ударили под дых. Кажется, их Гриффиндор научилась отбивать мяч на чужую половину поля. Или же для неё это слово было пустым, чтобы вот так разбрасываться? Он глубоко вдохнул и выдохнул, выравнивая дыхание. Мерзкое, гадкое словечко, прозвучавшее из её уст, показалось ещё мерзопакостней. Если он бы стал Министром магии, то запретил бы его на законодательном уровне.

— Зато мы тут вдвоём, — Тео напустил безразличный вид, но весь этот разговор с приставкой «любовь» казался ему хуже пыток. А ещё он внутренне ждал, что сейчас она начнёт истерить и обвинять его в том, что они здесь оказались, но Гермиона лишь обернулась и горько спросила:

— Как всегда будем ждать Драко?

Гвоздь ей, кстати, выковырять не удалось. Теодор грустно усмехнулся. Он как никогда сейчас скучал по Малфою.

«Драко, забери меня отсюда и наложи Обливиэйт на Грейнджер!»

Но вряд ли блондиночка помог бы им в этой ситуации. Ни одного следящего артефакта на них, ни одной зацепки, куда их могли забрать, и Малфой точно не обладал чутьём оборотня, чтобы найти их по запаху.

— Думаю, в этот раз начнём без него, — мрачно ответил Теодор и взглянул на почти дописанную кровью руну на полу.

Небольшой магический посыл, и символ вспыхнет жарким пламенем. Нотт снова провёл проколотым пальцем по полу, завершая рисунок. Грейнджер подошла ближе и встала у него за спиной. Тео тут же напрягся всем телом, ожидая услышать ультразвук рыданий. Вот сейчас она прочтёт руну, сложит два и два и всё поймёт, а потом точно закатит истерику.

— Решил согреться? — в её голосе не прозвучало ни намёка на панику, только холодная стальная решительность. — Послушай, если мы с тобой начертим такую же руну огня на решётке, а затем руну холода, и активируем их одну за другой, то металл ослабеет и её можно будет выбить!

Тео поднял голову и окинул девочку снисходительным взглядом с ног до головы. Грейнджер была полна какого-то больного энтузиазма. Её глаза блестели так, словно она залпом опустошила бутылку огневиски и запила Бодроперцовым зельем.

— Не сработает, — сухо ответил он.

— Почему? — упрямым эхом отозвалась та.

Зачем ей пламя? Казалось, девочка могла выбить решётку своей собственной твердолобой башкой.

— Потому что железо нагреется и сразу остынет.

Теодор посмотрел на неё так, будто перед ним стоял тупой ребёнок. Но при взгляде на её решительное лицо где-то глубоко в душе стало немного стыдно. Накатил какой-то каскад ненужных, непрошеных эмоций, которые он предпочёл бы никогда не испытывать: неловкость, стыд. Что дальше? Закатит Цветочку мокрую истерику на манер Алекто, а она будет гладить его по спине и утешать?

— Точно, точно… надо вспомнить физику.

Грейнджер развернулась на пятках и несколько раз подпрыгнула, чтобы заглянуть в окно. Это тоже не дало никаких результатов. На улице уже стемнело, и разглядеть что-либо не представлялось возможным. Через несколько прыжков она поняла, что скакать бесполезно и заходила из стороны в сторону, точь-в-точь как сам Тео пятнадцать минут назад.

Нотт сидел рядом с руной, не решаясь дать магический посыл, и наблюдал за ней с обречённым спокойствием — этап отрицания он уже прошёл. Сейчас наступало смирение.

— Есть идея! — Гермиона вновь взглянула на решётку и постучала пальцем по губам. — Значит, наоборот, надо создать условия, близкие к жидкому азоту. Остудить, а потом резко нагреть!

— Какая физика? Что за чушь ты несёшь? Руны — самое надёжное, что существует в мире!

На секунду ему показалось, что этими словами он бросил ей вызов. Лучше бы уж сразу плюнул в лицо, потому что Грейнджер резко развернулась и гневно посмотрела ему в глаза.

— Так используй свои чёртовы руны и сорви эту решётку со стены!

И Тео тоже не выдержал. Он вскочил с пола и схватил её за плечи. Хотелось то ли оглушить, то ли поцеловать. Гермиона подняла на него свои золотисто-карие, как у рыси, глаза. Испуганные и одновременно злые, с крапинками непробиваемого упрямства, которое хотелось из неё стереть Обливиэйтом. Нотт колебался. Отправить её спать дальше или всё же поцеловать? Грейнджер приоткрыла рот, и Тео как-то неосознанно, даже рефлекторно, склонился, едва коснувшись её губ своим.

Они оба замерли.

Теодор кожей чувствовал горячее дыхание Золотой девочки и почти родное тепло тела. То, что происходило между ним и Гермионой, было похоже на вальс по паркету, мокрому от разлитого бензина. Его бесило, что она не лежит беззащитным комочком, что на её фоне он выглядит безвольной сучкой. И сейчас она опять бросалась пустыми словами про тупую физику, показывая свою стальную волю к жизни. Будто бы и Теодор не имел права сдаваться!

— Дай пару секунд, мне надо подумать, — он поцеловал её в лоб и отпустил. — Просто помолчи, ладно?

Грейнджер открыла рот, закрыла и молча кивнула. Умница же.

Нотт взглянул на окно, лихорадочно перебирая варианты, но ничего толкового на ум так и не приходило. Ей же не объяснишь, что Антонин — непростой волшебник, что его ученики выдрессированы на применение физической силы и магии одновременно. Что им, скорее всего, специально оставили эту лазейку, чтобы они попытались вырваться на волю, как крысы из клетки, и на них можно было открыть охоту. Тео сам знал эту тактику. Создать иллюзию безопасности, понаблюдать, как жертва мечется в поисках выхода, и атаковать, когда та будет близка к свободе. Так было веселее, но доставлять Антонину радость и позволять загонять себя, словно дикое животное, Нотт не хотел. При этом других вариантов не оставалось. Всё безнадёжно.

— Сварные швы — самое слабое место у решётки, начерти свои руны, нагрей, и мы сможем вырвать её из стены.

Теодор стиснул зубы и потёр переносицу. Видимо, молчание и Грейнджер — две несовместимые вещи. Будь у него при себе Матильда — ещё оставался бы шанс выжить, но сейчас выходить на улицу было равноценно команде «Фас», отданной гончим.