Совьетика - Ирина Маленко

И я решительно направилась в соседний кофе-шоп. К его хозяину-марокканцу, который еще совсем недавно помогал мне донести до дома рождественскую елку. Больше искать помощи мне было здесь не у кого.

– Можно от вас позвонить в полицию? -спросила его я…

Глава 13. Я – совьетика!

«Куба – любовь моя!

Остров зари багровой…

Песня летит, над планетой звеня:

"Куба – любовь моя!"»

(из советской песни)

… Я не помню, что я говорила по телефону полиции. Все происходящее было как во сне, словно окутано какой-то пеленой тумана – потому что не могло, ну просто не могло все это происходить на самом деле! Ноги стали ватными, язык не поворачивался. У меня было такое чувство, что я пьяна, хотя, естественно, у меня ни грамма не было во рту. Где-то в подсознании всплыло: помнишь, как некоторые у нас, когда еще не было бульварной прессы с ее «желтухой», любили читать в «Литературке» судебную хронику? Да я и сама ее почитывала. Зачем? Пощекотать себе нервы? Порадоваться несчастьям других людей? Да нет, нет же – просто хотелось попытаться представить себе, а что чувствуют люди, на плечи которых свалилось что-нибудь страшное. Но все равно это давалось с трудом. Думалось, я бы на их месте, наверно, билась в истерике. Ну, вот, а теперь и представлять не нужно. Теперь я знаю. И никакой истерики нет. Нет даже слез. Просто очень страшно. Так страшно, что внутри все холодеет, как в морозилке. Я стараюсь не думать о худшем, но как не думать, когда я не вижу никакого другого объяснения тому, что произошло?

Полиция приехала довольно быстро. Дверь ломать просто так они не имели права, толпу собирать тоже приятного было мало, и они меня взяли с собой в полицейскиы участок, где меня еще раз попросили изложить все, что произошло. Я изложила.

– А телефоны родственников Вашего мужа у Вас есть? – спросили они меня. Я дала им телефоны, и они начали по этим телефонам звонить. Потом мне передали трубку. Это был сеньор Артуро. Он… очень сердился на меня и спрашивал, зачем я вмешала в это дело полицию. При этом он ничего не говорил ни о Сонни, ни о Лизе.

– Мне ничего говорить не велено, – каким-то извиняющимся тоном сказал он, из чего я сделала вывод, что по крайней мере, он что-то знает, и что они оба живы. – Так зачем ты позвонила в полицию?

– А что еще я должна была делать?- удивилась и рассердилась я. Я здесь с ума схожу, а он беспокоится о своей репутации! – Я приезжаю, в двери заменен замок, а их обоих нет… Я испугалась Сонни – человек эмоциональный, и Вы же знаете, что жизнь у нас в последнее время шла негладко…

Это была правда. Сеньор Артуро действительно это знал, знала и Луиза. К ее чести, она старалась не выбирать сторон и даже пару раз по моей просьбе с Сонни беседовала, надеясь помочь нам наладить наши отношения. Не помогло…

Сеньор Артуро так и не стал ничего мне говорить, а попросил передать трубку полицейским. Странно, но я просто физически не могла закатывать никаких истерик. Я действовала машинально, как во сне. Если он не хочет говорить ничего мне, то им-то, по крайней мере, скажет? Тогда какой же смысл мне с ним ссориться, пытаясь вытянуть из него ответ?

Полицейские говорили с ним в другой комнате, а я сидела как на иголках и ждала. Я старалась просто ждать и ни о чем не думать – потому что если начать думать, так и с ума было недолго сойти. Рядом со мной сидела голландская девушка -полицейский. Мне ужасно было нужно, чтобы меня кто-то обнял, прижал к себе, говорил бы мне что-нибудь ласковое, успокаивающее – так нужно, просто как кислород! Видимо, она это почувствовала. И, как истинная голландка, предложила мне максимум душевной теплоты по местным понятиям:

– Давайте я Вам водички попить принесу! – и быстро выбежала.

Я чуть не застонала вслух сквозь зубы – от того, насколько же чужими мне были эти по-своему доброжелательные люди, которые не понимали таких элементарных для нашей натуры вещей. Она боялась, наверно, что если она положит мне руку на плечо, то я потом потяну ее в суд за «ongewenste intimiteiten ”!

Пока девушка-полицейский приносила мне воду, мне вспомнилось, как прошедшей зимой, когда были сильные морозы, мы втроем долго ждали на улице трамвай, когда перед нами остановился вдруг полицейский фургон: полицейкие проезжали мимо, им жалко стало маленького ребенка на холодной улице, и они предложили нас до дома подвезти! Бывают и среди голландцев не бесчувственные люди… Когда мы подъехали к нашему дому, один из полицейских – здоровый, усатый- вдруг сказал:

– А я знаю этот дом. Я когда-то на верхнем этаже комнату снимал, в молодости. В этом доме еще жил один мой знакомый, который там же потом и повесился…- и начал в красках рассказывать об этом.

Интересно, голландцы поймут когда-нибудь, что вовсе не обязательно всегда, везде и всем резать правду-матку в лицо? Особенно такую, о которой их никто не спрашивал? И вот теперь я сидела здесь, вспоминала тот разговор и уже начинала думать: может, это дом у нас такой несчастливый? Мне всегда словно что-то давило на плечи в нем…

Девушка вернулась со стаканом воды:

– Они оба живы, с ними все в порядке. Но больше мы пока ничего не можем Вам сказать.Это нельзя классифицировать как похищение, потому что ребенок находится с отцом – понимаете? Некому этим сейчас заниматься – мы-то только по вызовам ездим на срочные дела. Приходите после праздников в свой местный полицеский участок. Замок Вы тоже сами имеете право взломать, а мы не имеем. Пригласите завтра специалиста по вставке замков, и… Правда, это гульденов в 300 Вам обойдется, в выходные-то дни.

А Вам сегодня остановиться есть где? – участливо спросила она.

Я спохватилась и вернулась в реальность. У меня было с собой заработанные на уроке у Адинды 50 гульденов – и больше ничего. Ни свитера на случай холода, ни даже банковской карточки: моя сломалась, и я заказала себе в банке новую, но она должна была прийти по почте только после праздников. И ведь Сонни знал об этом! Знал, что мне даже неоткуда будет взять денег на ночлег, когда менял замок… А впереди были не просто выходные, а долгие: все поголовно было закрыто до самого вторника. И это он тоже знал. В панике я начала названивать всем своим знакомым, но никого не было дома – все, как назло, видно, разъехались на праздники.

Единственная, до кого мне удалось дозвониться, была адвокат, с которой я обсуждала свой предстоящий развод. Полная, властная темнокожая суринамка, мефрау Доорсон была колоритной фигурой. Еще во время моего первого к ней визита, совсем не зная Сонни, она за глаза возненавидела его лютой ненавистью: так, что я была этим даже в какой-то степени ошарашена, потому что сама я, как я уже говорила, никогда его не ненавидела. Эта ее ненависть – к незнакомому ей человеку, по чужим рассказам, – меня насторожила, и возможно, именно поэтому я на развод еще так и не подала. Я решила сначала защитить диплом, а уж тогда… А теперь… какой теперь может быть диплом, когда я не знаю, где моя дочка, и что будет завтра?

Я рассказала ей, что случилось.

– Меня это не удивляет, – твердо и даже безапеляционно заявила она, – Эти мужчины, из нашей части света, они такие, от них всего можно ожидать.

Говорила она таким тоном, словно ей тоже от них доставалось. Вполне возможно, что так оно и было. Практика у мефрау Доорсон была на дому, и я заметила, что она живет с дочкой одна: видимо, сама она тоже была в разводе.

– Я забронирую Вам на ночь место в отеле, заплачу за Вас, а Вы потом мне эти деньги вернете- сказала она, – Постараюсь Вам помочь. Ишь что придумал – отрывать ребенка от матери…

И я поехала на поезде к ней, в городок, где я училась. Всю дорогу в поезде я сидела в тамбуре, на откидном сиденьи и почему-то раскачивалась всем туловищем взад-вперед. Заплакать я так и не могла. Что происходит, не понимала – кроме того, что Сонни спрятался где-то с Лизой потому что не хочет, чтобы я с ним разводилась, и это его единственное средство заставить меня этого не делать.

…Отель оказался маленьким, старым, на берегу канала. Такое впечатление, что в нем не было никаких постояльцев, кроме меня – несмотря даже на праздники. Я плюхнулась с размаху одетой на постель – я была совершенно вымотана всем случившимся – и тут же почувствовала, что как бы я ни пыталась, заснуть я просто не смогу. Я ощущала, как задыхаюсь – горе и бессилие физически душили меня. Всю ночь я бродила по номеру, словно тигр, запертый в клетке. Часа в три ночи не выдержала – мне так хотелось с кем-нибудь поговорить, что я чувствовала себя так, словно меня физически разорвет на клочки, если я этого не сделаю. И я спустилась вниз и почти до утра рассказывала свою горькую историю тамошнему администратор , путаясь и в который раз повторяясь. Бедняга, представляю, как я ему надоела! В Голландии не принято рассказывать вот так о своей жизни посторонним, и с его стороны было просто героизмом, что он меня выслушивал…