Наваждение - Пола Вольски

Элистэ прикоснулась пальцами к металлической поверхности, затем прижала ладони к серебристым бокам Глориэли, ожидая то ли отталкивания мертвой материи, то ли удара. Но она почувствовала под руками всего лишь тепло и идущую откуда-то изнутри дрожь. Мурлыканье Глориэли перешло в другую тональность, а огни из золотых превратились в густо-оранжевые.

– Как мило с ее стороны! Полный успех. По-моему, дитя мое, ты пришлась ей по душе.

«Отнюдь, – подумала Элистэ. – Как и она – мне. Но ради вас, дядюшка, она меня перетерпит. Не понимаю, откуда пришло ко мне это знание, но пришло».

– Дивно, дивно, все восхитительно!

– М-м-м… – протянула Элистэ. «Вовсе нет».

– Отлично. Теперь – к делу. Ты мне поможешь, дитя мое?

– С радостью, дядюшка. Что нужно сделать?

– Отнести нынче вечером Глориэль в сады Авиллака. Увы, мне одному не под силу ее поднять. У юного Дрефа свои дела, а это задание я мог бы доверить только ему и тебе.

– В сады Авиллака? Но зачем и что будет делать там Глориэль?

– Сперва она освоится. А потом… потом поглядим.

– Дядюшка, вы говорите загадками. Я понимаю, после вы все объясните. Правда, вы расскажете мне, когда мы будем в Садах? А сейчас, раз нам нужно идти, вы, конечно, придадите нам иной облик, верно?

– Разумеется. Я все продумал, моя дорогая. Ты только представь себе, какие у нас возможности! Кем ты хочешь стать? Брюнеткой? Выше ростом? Или, напротив, коротышкой? Полноватой матроной? Юной гризеткой? Старой торговкой с Набережного рынка? Выбирай.

– Молодым парнем! Девушкой, обряженной под парня. В театре такое все время показывают.

– Неужто? Однако любопытно. Но зачем?

– Затем, чтобы актрисы могли покрасоваться в облегающих панталонах.

– Ага, понимаю. Понимаю. Ну что ж, хочешь стать пареньком, будь им. Но никаких облегающих… этих… дорогая моя. А я стану матросом, – заявил Кинц. – В расцвете лет, с черными курчавыми бакенбардами и великолепными усами. Сплошные мускулы и потрясающие татуировки. Быть может, шейный платок в горошек. Повадка дерзкая, убийственно самоуверенная. Характер вспыльчивый, явно любит подраться. Кольцо в ухе… нет, в обоих ушах. Вот именно. Мне это нравится.

– Мне тоже. Дядюшка Кинц, мы превратимся прямо сейчас?

– Сию же минуту.

Превращение осуществилось мгновенно и как бы само собой. Элистэ почувствовала, что тело ее начало меняться – как уже было много месяцев назад, когда Кинц придал ей обличье волчицы. Она стала выше, обросла мускулами, раздалась в плечах, руки и ноги у нее удлинились. Волосы стали короткими, щеки обросли юношеским пушком, обещающим превратиться в бородку. Длинное платье и белое фишу преобразились в мешковатые штаны, потрепанную карманьолку и шейный платок. Она посмотрела на свои широкие ладони, глянула в зеркало на новоприобретенный курносый веснушчатый нос – и захихикала. Тогда Элистэ испугалась перемены и растерялась, но теперь все было наоборот. Ведь она научилась преодолевать наваждения и видеть под маской саму себя – настоящую, неизменную, не преображенную чарами. И подлинный облик дядюшки Кинца, стоящего рядом, тоже проступал под ложной личиной бицепсов, бравады и боевитости. Она веселилась от всей души.

– А ты и вправду кое-чему научилась, моя дорогая, – заметил Кинц; его мягкий голос приобрел призрачную хрипоту. – Кажется, тебе это пошло на пользу.

– Спасибо, дядюшка, ведь это благодаря вам.

– Ну что ты, девочка, не стоит благодарности. Учить тебя – сущее наслаждение. Однако, как это ни мило, время торопит. Подготовим мою Глориэль.

– С помощью наваждения?

– Пока что в нем нет надобности. Будем действовать, как обычно. – Кинц извлек из бюро уже знакомую парусиновую сумку и ласково обратился к Чувствительнице:

– Уверен, моя красавица все поймет и любезно позволит на короткое время подвергнуть себя процедуре, которая может показаться ей унизительной. Однако я прошу мою Глориэль потерпеть – все это ради доброго дела и совсем ненадолго.

Чувствительница ответила мурлыканьем, вероятно, в знак согласия, ибо Кинц кивнул с явным облегчением и упрятал ее в сумку, словно в саван.

– Прекрасно. Прекрасно. Она у нас великодушна! И как добра!

Элистэ воздержалась от комментариев.

– Дорогая моя, выгляни, пожалуйста, в коридор.

Элистэ выполнила просьбу и доложила:

– Ни души.

– Отлично. Выходим. Будь добра… – Кинц указал на сумку. Случись тут кто посторонний, он бы наверняка посмеялся, увидев, что силач-матрос не может без посторонней помощи управиться с таким незначительным грузом.

Тащить вдвоем сумку с упакованной в нее Глориэлью было не очень удобно. Они благополучно одолели коридор, спустились по лестнице и вышли в тупик Слепого Кармана. На улице болтались студенты, в таверне играла музыка, из ближайших харчевен доносился запах жареного мяса. Элистэ с удовольствием вздохнула полной грудью.

Весна. Воздух прохладный, но мягкий и ласковый; зима явно миновала, оставив о себе жуткие воспоминания. Как хорошо выйти на улицу, не опасаясь обжигающей стужи! Как хорошо чувствовать себя в безопасности и не испытывать страха – вдруг кто-то тебя опознает. Как чудесно быть парнем!

До садов Авиллака они доехали в фиакре, а дальше пошли пешком, спотыкаясь на сумеречных безлюдных дорожках, осененных ветвями с только что пробившейся листвой. Белый гравий скрипел под ногами, неподалеку заходились кваканьем лягушки. Глориэль помалкивала в сумке, лишь изредка производя тихое жужжание, приглушаемое парусиной.

Еще до полуночи они успели добраться до прогалины под названием Средоточие Света – излюбленного места свиданий, которое в последнее время, по причине соседства с Кипарисами, утратило присущее ему в прошлом романтическое очарование. Юные парочки по большей части предпочитали теперь встречаться в других местах. Как и предполагал Кинц во Дерриваль, они не встретили на поляне ни души.

Осторожно опустив сумку посреди поляны на круг мелкого белого гравия, Кинц высвободил Глориэль, и вместо парусины над ней засияло усыпанное звездами небо. Чувствительница, судя по всему, начала приспосабливаться к своему новому окружению. По ее стеклянным рожкам пробежали прерывистые огоньки, она испустила несколько тревожных посвистов и задумчиво загудела.

Кинц во Дерриваль склонился над своим творением.

– Верь мне, красавица моя, – произнес он умоляюще, – не бойся и не сомневайся.

Элистэ не терпелось уйти.

– Что теперь, дядюшка? – спросила она.

– Теперь-то и начнется потеха. Отойди. Нет, дальше, к самому краю прогалины. Скорее, детка.

Взяв Элистэ за руку, он увлек ее под сень деревьев, окружающих Средоточие Света. Элистэ безмолвно повиновалась, уверенная, что сейчас все объяснится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});