Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Дмитрий Вересов

– …на родину, – бездумным пулеметом тарахтел репортер и сжимал в руке толстенький микрофон. – Не расскажете ли нам о цели вашего приезда, Геннадий Николаевич? Ваш приезд связан с профессиональной деятельностью?

Вот и Гена, веселый, розовощекий, маленький, юркий и поджарый, как левретка, округлил глаза в экран и улыбается, явив изумительной красоты зубной протез. Вот у Миши протез так себе, грубоват, отметила про себя Аврора Францевна; а она хотя и сохранила почти все свои зубы, но зубы у нее уже не той снежной белизны, что были прежде, не сияют более, а на верхнем резце маленькая щербинка. Годы, годы! И глаза у нее больше не сапфирные от счастья, а цвета линялого декабрьского небушка… А у Гены мутно-водянистые, совсем овсяный киселек, но умные и веселые. Всегда был шпаной, академик!

– …связан с профессиональной деятельностью? – повернулся к Геннадию Николаевичу репортер и протянул к нему руку с микрофоном.

– С профессиональной деятельностью?! – изобразил несказанное удивление Геннадий Николаевич. – Что вы, юноша! Какая там профессиональная деятельность! Под Новый год только одна деятельность может быть – коньячок пить. А потом шампанское под бой курантов. А потом опять коньячок. Я вас не шокирую? Не сочтете мое заявление пропагандой алкоголя?

– Так, значит, вы приехали…

– Соскучился по снегу, приехал потоптать. И навестить однополчанина, Мишку Лунина. И с ним – коньячку… Мишка, слышишь меня?! – Голос академика хрипловато дребезжал, точь-в-точь их дверной звонок.

– Слышу, – пробормотал Михаил Александрович. Он совсем расчувствовался, почти расклеился, хмурил брови и улыбался одновременно. И стучал кулаком по подлокотнику дивана. – Слышу, Генка, старый черт!

– Сам старый черт, – отбрил вдруг академик. – Коньячок-то готовь, встречай гостя!

– Аврорушка, как у нас с коньяком? – обратился к супруге Михаил Александрович. – Не осталось ли?

Но Аврора Францевна не услышала его вопроса, так как подхватилась и побежала открывать: в дверь трезвонили. Замок звякнул, дверь распахнулась, и из прихожей задребезжало:

– Аврора, ты не суетись, я свой коньяк принес! Знаю я вас, старых алкоголиков. Все небось вылакали, не дождавшись друга.

– Гена, – всплеснула руками изумленная Аврора Францевна, – А как же: ты там и здесь? Запись? – догадалась она.

– Запись, – признался академик. – Театральный эффект как он есть. Добрый розыгрыш. Я впал в детство, Аврора, и страшно этому рад. Мишка! О! И… Настя?! А давайте-ка обниматься! И предадимся воспоминаниям, как положено по традиции, черт бы ее побрал!

Только сели пить чай с коньячком после долгих объятий и дружеских тумаков, только взялись разговоры разговаривать обо всем сразу и вперебой, как вновь подал голос телефон, заорал встревоженно и сердито.

– Да-а? – трепетно ответила Аврора Францевна.

– Тетя Аврора? Как это понимать? Половина девятого, а вы еще дома? Что-то случилось? – беспокоилась Светлана.

– Но где же нам быть? – искренне удивилась Аврора Францевна. Но вспомнила вдруг и, бросив: «Ах, прости! Мы сейчас же выезжаем!» – быстро положила трубку, чтобы не слушать упреков, и потрусила на кухню:

– Миша, как ты мо-о-ог?! – трагически воскликнула Аврора Францевна. Она сегодня целый день была весьма театральна, потому что волновалась, мечтала и предвкушала осуществление мечтаний. И ругала себя, потому что мечтания-то ее все долгие годы были бесплодны, так с чего бы им вдруг сбываться?

– Аврора! Раскрасавица! – чуть не подавился коньяком академик. – Милая! Не волнуйся так! Ты сегодня блистаешь и… шуршишь, как елочная мишура на сквозняке. Что такое случилось, и что такое непростительное учинил Мишка? Может, все не так уж и страшно?

– Ну пусть, – пожала плечами Аврора Францевна, – ну пусть я тоже виновата. Но я захлопоталась, а ты, Миша? Как ты думаешь, кто звонил?

– Ммм? – сморщил лоб Михаил Александрович.

– Светочка! Теперь ясно?

– О, склероз! – стукнул себя по лбу Михаил Александрович. – Вот когда у тебя будет склероз, Генка…

– Еще один?! – удивился академик. – Уверяю тебя, Мишка…

– Ну вас совсем, – рассердилась Аврора Францевна. – Гена, мы обещали сегодня быть на концерте Светочкиного ансамбля и забыли, представь себе. Яша и Анюта уже там, разумеется. Аня всех подкармливает бутербродами, особенно Яшу. А Яша, понятно, репетирует вместе со всеми. Он прибыл только вчера и вот теперь репетирует со всеми, чтобы включиться, не выпадать из ансамбля. А на «разогреве» (на «разогреве»? Я правильное слово употребила?) у них какая-то известная негритянка. Прикинь? Как Анька выражается. Известная на «разогреве». Представляешь, как они… это… «приподнялись»? Одним словом, если мы сейчас не побежим на метро, задрав штаны, то безобразно опоздаем. Вы с Настей, конечно же, с нами.

– Я-то не прочь, задрав штаны, – сказал академик. – Мне-то что. А вот Настя у нас солидная, что твоя царица Екатерина. Куда ей нестись? Себя не уважать. – И Геннадий Николаевич вытащил мобильный телефон и вызвонил шофера, полагавшегося ему как почетному гостю города.

* * *

В восемь вечера, в девять, а потом и в десять на почтовом сайте плясал под «Джингл Беллз» и жонглировал снежками Дед Мороз. Такая вот пришла Никите новогодняя открытка. А к открытке приписка: «С наступающим, Кит! Если не занят чем-то сверхважным вроде борьбы со злыми пришельцами, если не приглашен на Кремлевскую елку или еще куда, приезжай в Центр, на Шестнадцатую. Очень нужно. Даша. Нодар». Никита махнул рукою на измученную свою диссертацию, в которую никак не мог впихнуть пару понравившихся ему формул, и поехал после полуторачасовых раздумий: ехать, не ехать. Почему бы не поехать? Терять ему нечего в эту новогоднюю ночь.

Если пишут «очень нужно», значит, что-то задумали. И еще Даша говорила, что к Новому году должна подоспеть Татьяна. А Татьяну, грачика-чернушку, очень хотелось видеть и почувствовать рядом ее птичье плечико. Хотелось видеть с тех самых пор, когда они разговорились на кухне Центра после фотографической выставки. И наплевать совсем на этого ее «хорошего знакомого»… Яшу, кажется. Хотя и грустно. Грустно все это. Никита, однако, спроси его кто с небес, не смог бы толком определить причину своей меланхолии. Не имел он опыта, не знал прецедента, чтобы понять, с какого такого переполоху Новый год ему не нужен и не интересен. Не было с ним такого никогда, даже когда маман напивалась в самый трепетный момент и забывала, что сыну неплохо было бы купить подарочек. Хоть что-нибудь. Но праздник-то, ожидание чуда-то было с ним! А теперь – ничего подобного. И матушка месяц назад куда-то сгинула без объяснения причин. Может, лечиться, наконец? А у него меланхолия одна в подружках. И, возможно, еще Татьяна, черная птичка.

Свет клином на Татьяне, разумеется, не сошелся. Но Никита был счастлив увидеть ее на той самой кухне, на том самом подоконнике, с чашкой чая в руке. И Дашка, сияя светлой рыжиной, из которой торчали позолоченные чертячьи рожки, извернувшись, упершись затылком в оконную раму, пришивала ей к лопаткам мохнатенькие ангельские крылышки. Белые-белые, в снежных блестках.

– Привет, Никита, – как всегда завопили все хором – и Дашка, и Таня с полным ртом чая, и Нодар сквозь сигаретный дым, роняя пепел на костюм пирата, и Дэн в красной шубе Деда Мороза, обмахивающийся каким-то журналом. И даже принаряженные маскарадные дети, вероятно из рисовальной студии, что суетились и сновали по кухне с гигантскими бумажными снежинками и гирляндами разрисованных флажков, приветствовали его высокими голосами.

– Привет! – отозвался Никита и приткнулся в углу, ловя Танин задорный взгляд и всегда насмешливую улыбку.

– Танька, перестань строить Никите глазки и не елозь! – командовала Даша. – Будешь кривокрылая. Верх неприличия для ангела!

– Не знаю, что я за ангел такой с черной головой, – жеманилась Таня, – не бывает таких ангелов.

– Наденешь капюшон с белыми кудряшками, и все дела, – объясняла Даша, вытягивая путаную нитку.

– Так это будет ку-клукс-клановец, а не ангел. Капюшон! Ну, вы и придумали, – смеялась Таня.

– С белыми кудряшками, я сказала! Какие могут быть белые кудряшки у ку-клукс-клановца? Что ты капризничаешь, Танька? Вот сейчас как иголку воткну! Дэн, давай, читай дальше! Обмахивается он! Это тебе не веер, а наша первая рецензия. Никита, для тебя кое-что есть в костюмерной. Переодевайся иди.

– Что происходит-то? – спросил Никита. В этом дурдоме всегда следовало уточнять, что происходит, чтобы не влипнуть в историю. – Может мне кто-нибудь объяснить?

– Нас заказали, – очень доходчиво объяснил пират Нодар и раскрутил между пальцами бутафорский кинжал.

– Славно, – высоко поднял брови Никита. – Это в каком же смысле? Доигрались?

– Идем всей толпой по адресу и поздравляем народ с Новым годом. Танцуем, веселимся, всех тормошим и раздаем подарки, – сжалилась Таня и объяснила: – Если ты, Кит, с нами, иди в костюмерную, переодевайся. Не бойся, там жена Дэна, она не отдаст тебя на растерзание девчонкам. Времени в обрез, Никита, стрелочки на часах бегут. Дэн, читай, что ли.