Общая психопатология - Карл Ясперс

Следующее рассуждение может служить примером того, как в результате «скачка» в совершенно иное измерение витального процесса становления психологическое понимание утрачивает свою истинность и становится ложным (кажущимся). Будучи наделены сознанием собственных возможностей, мы предвосхищаем развитие нашей личности. Ощущение скуки накатывается тогда, когда наряду с этим осознанием своей потенции и потребностью в развитии мы переживаем неспособность наполнить уходящее время каким бы то ни было содержанием. При отсутствии же потребности в развитии переживания будут иными; например, когда время для нас течет равномерно, мы медлим (как если бы мы испытывали чувство усталости) и наслаждаемся бессодержательностью, праздничной атмосферой, паузой между прошлым и будущим действием. Далее, в нашей жизни прошлые переживания видятся в свете событий грядущего: прошлое лишь чревато, тогда как путь в будущее открыт. Когда наше переживание будущего меняется, вместе с ним меняется и прошлое. Эти и многие иные возможности, будучи верно поняты, применимы к феноменам, которые в конечном счете укоренены в человеческой экзистенции в ее историческом, абсолютном и необратимом аспекте. Они должны рассматриваться именно в экзистенциальном свете. Если же истоки соответствующих переживаний возводятся не к экзистенции, а к витальным процессам становления и их расстройствам, к конкретизации того, что не может быть понято, экзистенция — недоступная пониманию, но выступающая в качестве неисчерпаемого источника света — заменяется витальным субстратом, также недоступным пониманию, но темным и непроницаемым. Здесь имеет место своего рода «сальто мортале» мышления, внезапно отклоняющегося от путей понимающей психологии (которые, как предполагается, должны освещаться светом экзистенции) в сторону биологии — то есть в мир, который должен исследоваться методами, подходящими только для эмпирических фактов из области соматического. Нельзя отрицать ни понимающую психологию, ни биологию; но их смешение способно привести только к такой интерпретации (своего рода «нефилософскому философствованию»), которая рискует стать все более и более догматической и в итоге узурпировать место истинно научного исследования.

5. Иногда эти конструктивные идеи, возможно, предлагаются больными в качестве средства для понимания ими самих себя. Они ведут их по пути философского сознания; но вместо философствования в собственном смысле больной завлекается в тупик ложного знания. Мы можем задаться вопросом: почему мы живем, почему мы остаемся живы? Что удерживает нас при жизни даже тогда, когда опыт и логическое мышление вынуждают нас смириться с иррациональностью, бесцельностью и бессмысленностью мира, с неспособностью понять его средствами разума, когда единственным практическим выводом из такого истинного прозрения становится самоубийство? Я могу найти ответ на путях философской веры или веры в откровение; но я могу выразиться и так: нами движет витальный процесс становления, который превыше разума. В одном случае мы апеллируем к Божеству, в другом — к витальности (или к тому, что Достоевский называет «силой низости карамазовской»). В одном случае болезнь — это исчезновение Бога или Его утрата, в другом — расстройство витальной беззаботности по поводу процесса становления. Такие интерпретации болезни не имеют ничего общего с психопатологическим знанием; ведь задача последнего состоит в постоянном поиске явлений и взаимосвязей, существование которых может быть либо подтверждено, либо опровергнуто. Психопатологическое знание недостижимо на путях понимания, балансирующего между гетерогенными, но равно неясными категориями наподобие Божества или витального становления. А когда знание принимает обманчивый облик осведомленности о сущности бытия (Sosein), это означает утрату также и истинной философии.

(г) Сопоставление рассмотренных теорий

Напоследок обобщим все эти теории и сравним их между собой.

Вернике начинает свою теорию «извне», с мозга. Фрейд же, напротив, начинает ее «изнутри», с того, что доступно пониманию в терминах психологии. Оба они держат в поле своего зрения обширный круг фактических данных; оба абсолютизируют нечто, имеющее лишь ограниченную значимость, и распространяют свои чрезмерные обобщения на всю сферу психологии и психопатологии; оба, в конечном счете, приходят к отвлеченным построениям. Если говорить о содержании исследований и интересов этих двух ученых, то они диаметрально противоположны: Вернике занимается поиском «продуктов» мозговых процессов — продуктов, абсолютно недоступных психологическому пониманию, — тогда как Фрейд пытается понять почти любые психические расстройства исключительно изнутри; но структурно эти разновидности мышления родственны друг другу. Если они и противостоят друг другу, то в одной плоскости; они характеризуются одними и теми же ограничениями. Можно представить себе такую ситуацию, когда обе теории, так сказать, соединяются в голове у одного психиатра (и это находит свое подтверждение в случае Гросса [Gross]; кстати, как Вернике, так и Фрейд были учениками Мейнерта). Обе теории связаны с исторически значимыми именами. По-видимому, существует определенная связь между рангом исследователя и созданием теоретической доктрины. Но в научном вкладе Вернике и Фрейда, наряду с теориями, мы с самого начала усматриваем некий фактор, разъедающий всю структуру, нечто деструктивное и парализующее, душок абсурда и бесчеловечности.

Конструктивно-генетические опыты позднейшего времени — это нечто совершенно иное. Они не притязают на создание всеобъемлющей теории; в своих установках, в отличие от первых двух доктрин, они не выказывают никакого фанатизма. Иногда они кажутся вполне гуманной по духу попыткой осмысления, своего рода добродушной игрой (в том числе и в интересах больных, которые в итоге обретают некую опору на пути к постижению самих себя); или же они выглядят как проявления скептически-человеколюбивой терпимости по отношению к различным взглядам на вещи, и тогда смысл их сводится примерно к следующему: пусть интерпретации приносят облегчение, они все равно суть не более чем интерпретации.

Все эти теории, сделавшись схемами, предназначенными для постижения психической жизни во всех возможных аспектах, перестают быть «просто» теориями. То, что в целях методологической ясности мы именуем «теорией», должно быть обязательно отделено как от фактических данных, полученных в результате конкретного исследования, так и от мировоззренческого субстрата.

§3. Критика теоретизирования как такового

(а) Естественнонаучные теории как исходные модели

Моделями теоретизирования в любой области служат обычно физические, химические, биологические теории. В теоретических построениях всех этих наук (в меньшей степени — биологии) мыслится нечто, лежащее в основе наблюдаемых явлений (атомы, электроны, волны и т. п.) и имеющее определенные количественные характеристики; благодаря этому на основании теории удается делать выводы, соответствие которых действительности может быть подтверждено или опровергнуто экспериментально. Иначе говоря, между теорией и фактами существует отношение постоянного взаимообмена. Теория плодотворна потому, что она ведет к выявлению новых фактов; и она продолжает господствовать до тех пор, пока подчиняет себе все факты. Исследование в истинном смысле слова начинается тогда, когда во взаимоотношении теории и фактов что-то не сходится. Цель теории состоит не в том, чтобы толковать или по возможности точно определять уже известное, а в том, чтобы открывать пути для обнаружения нового. Успех некоторых естественнонаучных теорий оказал большое влияние на все иные науки. Теории аналогичного типа возникли и в психологии и психопатологии. То обстоятельство, что их успех не был столь велик, объясняется их принципиальным отличием от теорий в естественных науках. Во-первых, теориям психической жизни свойственно совершенно иное отношение к тому, что может рассматриваться как подтверждение и опровержение. В психопатологии теория — это схема, служащая для упорядочения известных фактов и выявления фактов, поддающихся истолкованию в терминах данной теории, а также предоставляющая определенную «нишу» возможным будущим открытиям. Все это делается без какого бы то ни было систематического, методологически выверенного контроля за всей совокупностью фактов; в нашем распоряжении нет точного метода, с помощью которого можно было бы улавливать моменты несоответствия между действительностью и теоретическими выкладками. Теории в психопатологии — это способы группировки фактов, лишь внешне аналогичные теориям в других науках; они не являются инструментами исследования. Во-вторых, теории этого типа никогда не «надстраиваются» друг над другом, не трансформируются, образуя все более и более крупные, соразмерные реальности единства. Вернее было бы сказать, что, достигнув определенной степени развития, они полностью забываются. Наконец, в-третьих, в психопатологии существует множество разрозненных теорий, никак не соотносящихся друг с другом.