Адептус Астартес: Омнибус. Том II - Энди Смайли

Это было последнее бесчестье, финальное оскорбление, подтолкнувшее сержанта Константина переступить черту. Это было больше, чем мог вытерпеть обычный смертный человек или даже бессмертный Адептус Астартес. Если чернь Сиртуса хотела восстания, увидеть, как горит их мир, то отделение Константина даст им огонь.

Но восстание породило зверя, и последовавшие действия сержанта могли привести только к одному исходу. Вот почему Константин с боевыми братьями, более не Сынами Жиллимана, стоял сейчас перед толпой, готовый раздавить зверя. Сержант покажет толпе, кто здесь сильнее, у кого более крепкая воля, и кто кем будет править.

Среди них есть такие, кто поклялся в верности сержанту, увидев, что Константин и собратья совершили в районах города — гвардейцы, видевшие, как их товарищи-солдаты гибнут ради спасения Нова Терра от тиранидов, грабители, повстанцы, обездоленные, бывшие прислужники Экклезиархии и члены Адептус Арбитрес, расквартированные на планете. Они оценили, что сделал сержант и его люди, то, что они были вынуждены сделать и почему. Теперь они идут за Константином, и уже даже начали называть его Освободителем.

Те, кто верует в него, собрались у его ног, на треснувших ступенях собора, их оружие — лазганы, ножи и все, что валялось на дороге — воздето в грубом проявлении мощи. За Константином стоит Маймон и его братья, Пий и Гектор, которые прибыли на планету вместе с сержантом и помогли ему изменить ее до неузнаваемости. Космические десантники осматривают толпу людей — живого зверя, — сжимая в руках болтеры и огнеметы, они — бронированные олицетворения войны и гнева, мести и искупления.

Константин выглядит грозно в своих разделенных на четыре поля силовых доспехах и плаще из меха снегоклыка. В правой руке он сжимает силовой меч, его острие упирается в треснувший рокрит под ногами. Левую руку он пока держит за спиной, стискивая в железной хватке трофей.

Затем Константин начинает говорить, и зверь узнает о жертве, на которую пошел его новый повелитель, то, что утратили люди, не может сравниться с его утратой во имя их. Он говорит о том, как предал все, за что когда-то боролся и о том, как благородные и отважные увидели в Имперской Правде ложь, которой она всегда и была.

Сержант от всей души возводит хулу на Императора и его приспешников, верные братья Константина вторят его словам. Маймон чувствует, как с каждой произнесенной фразой умирает частичка его естества.

Толпа громогласно кричит в ответ на слова сержанта. Больше они не Сыны лживого пророка Жиллимана, говорит он беснующейся толпе, они предали то, что означает слово «брат». Он увидел настоящее обличье Бога-Императора человечества, говорит он им, и понял истинную сущность вселенной. Он скинул ложных идолов в Великом Соборе, он и его Иконоборцы, и освободил боевых братьев из оков лживой веры, как освободит людей этого всеми забытого мира.

Тогда, и только тогда он показывает трофей, поднимает его высоко, чтобы толпа увидела, что он говорит правду и только правду.

Брат Маймон смотрит на отрубленную голову Антенора с холодным безразличием. Антенор не был верен. Он заплатил справедливую цену за неверность, как остальные. Ибо это единственное, что Константин Иконоборец, Константин Освободитель просил от них. Все, чего он хотел, это их преданность. Их доверие. Их верность.

Сиртус горит, его красивые улицы утопают в крови и забиты восставшими людьми. В дальних районах промышленного квартала пылают храмы-мануфактории, где остатки культа ведут последний бой против гнева Императора, воплощенного в форме его лучших воинов.

Закоулки торгового района очистили болтером и огнеметом, а также размещенными в нужных местах термическими зарядами. Каждый метр города пришлось отбивать с боем, но в живых теперь не осталось ни одного гибрида и чистокровного крада.

Очищение Сиртуса далось непросто. Из десяти воинов, которые поднялись на вулканическое плато мира и огнеметами, мечами и болтерами зачистили базальтовые пещеры, только восьмеро вернулись на разгромленную площадь, укрытую в рваных, угольно-черных тенях дворцов местной аристократии. Именно правящая верхушка города первой встретилась со всей мощью божественного воздаяния Императора, ведь она первая утратила веру в Него, предавшись заражению ксеносов. Скверна запятнала семьи правящих классов Нова Терры. Но, охваченное праведным жаром, отделение Константина действовало без промедления, выследив зараженных существ, выкорчевав зло и искоренив все признаки культа. Все чудовища погибли, и угрозы пришельцев более не существовало.

На этом очищение Сиртуса должно было закончиться.

Но если бы дело было только в этом, размышляет брат Антенор, пока отделение Константина собирается в центре усеянной обломками площади, оружие в их руках еще раскалено после боев, оно покрыто кровью и внутренностями врагов, и требует серьезного ухода и освящения.

Антенор вместе с братом Каином поднимается по груде треснувших обломков в северном конце площади. Брат Маймон входит с востока, через разбитую колоннаду, брат Гектор огнеметом проверяет руины альковов. Братья Диомед и Паламед присоединяются к ним из тени треснувшего имперского орла. Оказывается, сержант уже ждет их, скрытый из виду под вычурно украшенной аркой, ее оштукатуренный фасад покрыт следами от пуль. Позади него стоит окровавленный и согбенный брат Пий.

Антенор слышит вдалеке треск огня, который поглощает целые секторы города, а также крики грабителей и безумцев, бегающих по торговым зонам и некогда величественным улицам Сиртуса.

Восемь воинов вновь воссоединяются. Но пока сержант разглядывает своих боевых братьев, Антенору становится не по себе — вокруг него будто упало давление, или доселе дремлющие псайкерские способности пытаются предупредить, что что-то неладно. В подсознание закрадывается предательская мыслишка, будоража поверхностные думы. Антенор понимает, что никогда раньше они не казались такими разобщенными, их узы братства еще не были менее слабыми. Менее связывающими.

Свободной рукой сержант отключает магнитные замки, удерживающие шлем на шейном кольце силовых доспехов, снимает его и застегивает на поясе. В другой руке он крепко сжимает силовой меч. Константин поочередно оглядывает каждого из них твердым, как гранит, взглядом. Но когда он смотрит на него, Антенор замечает в глазах сержанта нечто новое: пламя, которого воин раньше там не видел. Сержант всегда был преисполнен страстной праведностью, уважительным стремлением проследить, чтобы ни один преступник не остался безнаказанным, но сейчас в его взгляде было что-то другое. В горле Антенора вдруг пересохло.

Кровь сержанта кипит, но дух его более не распаляет стремление исполнить волю Императора, теперь это всепожирающий огонь ненасытной ярости и жажды крови.

— Рад встрече, Сыны мои, — говорит сержант, на его губах играет жестокая улыбка. Его сине-серебряные доспехи стали черно-красными, опаленными пожаром, через который ему пришлось идти, убеждаясь, что в городе не осталось тех, кого он объявил еретиками. От энергетического лезвия силового меча, покрытого кровью и внутренностями, поднимался пар. — Как проходит кампания?

— Она идет хорошо, брат-сержант, — отвечает брат Маймон, и Антенору кажется, что он говорит с чрезмерным удовольствием. — Эти неблагодарные еретики не забудут цену предательства. Те, кто еще живы.

— Отлично, отлично. Я вместе с братом Пием очистил еще с полдесятка секторов огнем, болтером и мечом, — гордо заявляет сержант.

— Такова цена предательства, — торжественно говорит Пий, словно понтифик, зачитывающий слова с передвижной кафедры.

— А что же остальные? О чем есть доложить тебе, брат Антенор? Брат Паламед? Как движется ваша священная работа?

— Мне горько слышать, что вы называете творящееся здесь священной работой, брат-сержант, — с тяжелым сердцем отвечает Антенор, понимая, что этого ему не следовало говорить.

— Почему же? — голос Константина превращается в утробный рык, который мог издать загнанный в угол карнодон или разъяренный грокс.

— Потому что ваш приказ идет вразрез с учениями священного Кодекса, это плевок в лицо всем клятвам, которые мы дали, став Сынами Жиллимана.

— Мы дали предбоевые обеты, когда впервые ступили на этот позабытый Императором мир, — заявляет Константин, его слова становятся громче, в них чувствуется злоба, — и это мгновение длилось три долгих года. Я поклялся освободить планету из объятий Великого Пожирателя, как и ты, брат Антенор, как все мы. Ты забыл это?

— Нет, брат-сержант, не забыл, и благодаря безустанному следованию этому обету угрозы тиранидов для Нова Терры боле нет.

— Да, но вместо нее пришла скверна ереси! — рычит Константин. — Люди этого мира не лучше червей, которые пиршествуют на плоти наших покойных братьев, благородных сынов вроде брата Игнация и брата Люциана. Эти отребья не ценят тех, кто спас их от участи, которая хуже проклятья. Мы — стражи человечества, но человечество не заслуживает нас. Люди Нова Терры в неоплатном долгу перед нами. Но что еще хуже, мы освободили их от тирании чужаков, а они восстали против нас. Поэтому мы должны научить их, чтобы они поняли ошибочность своих заблуждений.