Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

Он еще дышит.

Все переглянулись. Александр опустился на колени рядом с Филиппом:

– Можешь что-нибудь сделать для него?

Врач покачал головой и начал снимать с запястий монарха цепи:

– Только одно: дать ему умереть свободным. Это вопрос нескольких мгновений.

– Смотрите! – воскликнул Кратер. – Он шевелит губами…

Оксатр тоже опустился на колени рядом с Великим Царем, поднес ухо к его рту и тут же встал на ноги. Его глаза блестели.

– Он умер, – сказал он дрожащим от волнения голосом. – Великий Царь Дарий Третий умер.

К нему подошел Александр.

– Он что-то сказал? – спросил он. – Тебе удалось расслышать его слова?

– Он сказал: «Месть!»

Александр посмотрел на своего врага. Остекленевший взгляд, в котором когда-то, на поле боя при Иссе, он увидел испуг, теперь вызвал у него глубокую жалость. Александр искренне сострадал человеку, который всего несколько месяцев назад сидел на самом высоком троне на земле, принимая божеское поклонение от миллионов подданных, а теперь, преданный и убитый своими же друзьями, лежал, брошенный на пыльной дороге. И ему пришли на ум стихи из «Разрушения Илиона»[45], описывавшие недвижное тело Приама, убитого Неоптолемом:

Владыка Азии, чьим словом двигались полки,

Лежит, как молнией поваленное древо,

Как ствол без имени, как брошенный предмет.

И Александр прошептал:

– Я сам отомщу за тебя. Клянусь. – И закрыл ему глаза.

Глава 29

Александр – Сизигамбис, Великой Царице-матери

Здравствуй!

Твой сын Дарий умер. Не от моей руки и не моих солдат, а от рук собственных друзей, злодейски убивших его и бросивших на обочине дороги, ведущей на Гекатомпилос.

Я нашел его, когда он еще дышал, но мы ничем не могли ему помочь, кроме одного: мы поклялись отомстить за его бесславную гибель. Последняя его мысль была, несомненно, о тебе, так же как и мои теперешние мысли. Эта смерть нанесла мне такое же оскорбление, как и ему, поскольку лишила меня возможности честной схватки лицом к лицу, схватки, которая выявила бы победителя и побежденного и, во всяком случае, дала бы проигравшему погибнуть с честью.

Теперь я посылаю его к тебе, чтобы ты могла прижать его к груди в последний раз и оплакать, сопроводив в последний приют. Его тело приготовлено для долгого пути отсюда до скал Персеполя, где его ждет гробница рядом с другими царями.

Устрой самые торжественные похороны. Что касается меня, я не остановлюсь, пока не найду убийц и не отомщу им за его смерть. Для матери нет большего горя, чем потерять сына, но прошу тебя, не кляни меня: тебе боги даровали возможность оплакать его и похоронить по обычаям предков. Моей же матери, которая ждет меня уже несколько лет, возможно, не будет дано даже этого.

Сизигамбис свернула письмо и долго плакала в уединении своей комнаты, потом позвала евнухов и велела им приготовить носилки и лошадей, траурные одежды и похоронные дары. На следующий день она отправилась в путь через страну уксиев, за которых ходатайствовала перед Александром.

Когда среди них распространилась весть о том, что царица-мать едет в Персеполь, чтобы похоронить своего сына, вдоль дороги собрался весь народ: мужчины и женщины, старики и дети в молчании встретили старую, убитую горем царицу и проводили ее до границ своей земли, до края нагорья, откуда уже виднелись камни сожженного города, колонны блестящего Новогоднего дворца, окаменевшие стволы пожранного огнем леса.

Она остановилась у ворот разоренного города, велела поставить шатер и там постилась до того дня, когда вдали на Экбатанской дороге показалась повозка, запряженная четверкой вороных коней. Повозка с телом ее царственного сына.

Вскоре Александр возобновил погоню за Бессом и его сообщниками. Через день он прибыл в город Гекатомпилос, где персидский командующий сдался без боя, а оттуда добрался до Задракарты, города в стране гирканцев. Теперь перед ним открылась бескрайняя ширь Каспийского моря.

Царь спешился и в набегавших волнах босиком побрел по прибрежным камням. Его товарищи шли следом, ошеломленные этой водной границей, обозначившей северный предел их похода.

– В какой части света мы, по-твоему, находимся? – спросил Каллисфена Леоннат, стоя рядом с ним перед морем.

– Дай мне твое копье, – ответил историк.

Леоннат с недоумением дал. Каллисфен воткнул его в землю как можно более прямо, а потом тщательно измерил тень:

– Мы примерно на широте Тира, но не могу сказать, как далеко.

– А где кончается это море?

Каллисфен направил взгляд на бескрайнюю морскую гладь, в лучах заката окрасившуюся красным, а потом обернулся к Неарху, – возможно, моряк может дать ответ на этот вопрос. Наварх наклонился, взял с берега несколько камешков и бросил один изо всех сил. Камень упал в воду, оставив распустившийся цветок концентрических кругов, которые затухли, дойдя до песчаного берега.

– Этого никто не знает, – сказал моряк. – Но если построить флот, я бы хотел поплыть вон туда, на север, к новым горизонтам, скрытым от нашего глаза. Узнать, северный ли это залив Океана, как говорят многие, или же озеро.

Пока они говорили, из лагеря послышался какой-то шум – возбужденные крики, песни и звуки веселья.

Александр оглянулся:

– Что делается в лагере?

– Не знаю, – ответил Леоннат, забирая назад свое копье.

– Ну так иди посмотри.

Леоннат вскочил на коня и галопом помчался к лагерю. По мере того как он приближался, крики и песни становились все громче и отчетливее. Вскоре он понял, чем вызвано все это веселье. Узнав о смерти Дария, солдаты решили, что война закончена, и распространился слух, что наконец все вернутся по домам. Они пили вино, и плясали, радуясь до умопомрачения, и распевали старые македонские песни, которые, казалось, уже успели позабыть. Кое-кто собирал вещи в долгий обратный путь.

Леоннат соскочил на землю и остановил первого же проходящего мимо; это оказался пехотинец из фаланги педзетеров.

– Что здесь происходит, ради Геракла?

– Возвращаемся домой, разве не знаешь? Война закончена!

– Закончена? Кто сказал, что закончена?

– Да все говорят: Дарий мертв, война закончена. Возвращаемся по домам, возвращаемся по домам!

– Идиот! – крикнул Леоннат ему в лицо. – Скажи всем этим болванам, чтобы успокоились и прекратили галдеж. Лишь один человек может сказать, что война закончена, – Александр! Понял? Александр! А он ничего такого не говорил, могу тебя заверить.

Он оставил пехотинца, оглушенного, посреди лагеря и неуместной шумной гульбы, а сам поспешил к царю.

– Ну что? – спросил Александр.

Леоннат соскочил на землю и попытался растолковать увиденное:

– Вот, как тебе сказать…

– Ради Геракла, говори! Что происходит у меня в лагере?

– Не знаю как, но разошелся слух, будто бы война закончена и