Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

но сюда уже не вернутся.

– Руки за спину. Вперёд.

Направо – на допрос, а налево… во двор? Дворы бывают разными… Чёрт, такие глухие стены даже в Уорринге только в карцерном отсеке. Идёшь и ждёшь удара…

Спрингфилд – Колумбия

Михаил Аркадьевич выехал до завтрака. Доктор будет ругаться, но отпуск закончен. Машина знакомая и столь же давно знакомый сержант за рулём. Недаром «армия на сержантах держится».

– Здравия желаю, генерал. С ветерком?

– Доброе утро, сержант. Как всегда.

– Принято, генерал.

Первые фразы почти по Уставу, вожжи всегда лучше отпускать постепенно.

Шофёр прибавил скорость, искусно вписав машину в поворот. Михаил Аркадьевич улыбнулся. С кем бы без него Вецер ни ездил, но квалификации не только не утратил, а даже похоже кое-что и приобрёл.

– С кем тренировался, сержант?

– А что? – улыбнулся Вецер. – Заметно? У нас в хозяйстве ещё зимой, даже… да, перед капитуляцией парень один прибился. Из бывших рабов, – Михаил Аркадьевич заинтересованно кивнул. – Машину водит… как бог. Ну и… потренировал нас. И меня, и остальных.

– Значит, как бог, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, – сильно сказано, Рыгорыч.

– Так правда же, Михаил Аркадьевич. Оформили его вольнонаёмным. И работает. Хороший парень. С заскоками, правда. Но у кого их нет?

– Тоже правда, – согласился Михаил Аркадьевич. – Значит, из рабов?

– Да, негр. И вот ведь интересно. Так, с кем из бывших ни поговори, такого нарасскажут, таких ужасов распишут… а этот – нет. Да и по нему видно, что не бедствовал особо. И выучили его, а это ведь запрещено было. А он грамотный, представляете?

– Совсем интересно, – подбодрил его Михаил Аркадьевич. Но и в самом деле интересно. Второй случай. Ларри и… – Как его зовут?

– Парня-то? Тим. А пацана, он пацана подобрал, усыновил, Димом. Тим и Дим. Смешно.

– Большой пацан?

– Да нет, Михаил Аркадьевич, лет семь, а может, и меньше. И самому Тиму и четвертака ещё вроде нет. Так сначала он и, что грамотный, скрывал, и пацана от нас прятал. Потом перестал.

– А заскоки у него какие?

– Ну так, кто без них. Да и нормально всё у него сейчас, – Вецер негромко рассмеялся. – Он слова боится.

– Слова? Как так? И какого?

– Situation. Да-да, Михаил Аркадьевич. Скажешь при нём по-английски, ну, нормальная ситуация, так он затрясётся весь, глаза сразу дикие, или столбом станет.

– И сейчас?

– Нет. Застынет так, постоит секунд пять, будто ждёт чего-то, и опять нормальный. А по-русски когда говорят, он и не дёргается.

– Интересно, – задумчиво сказал Михаил Аркадьевич. – Очень интересно. Он сам пришёл?

– Ну-у, и да, и нет. И сам, и позвали. Один из наших на дороге застрял. Мотор раскрыл и возится. А он подошёл и помог. Так с ним на базу и приехал. Ну, и остался. Война, считай, уже кончилась, засылать к нам незачем, да и не заслали бы раба. Приглядывали, конечно, за ним первое время, проверили, как положено, а летом он уже на доверии был. Может, отдохнёте пока?

– Да, пожалуй.

Михаил Аркадьевич откинулся на спинку и прикрыл глаза. Да, действительно водить Вецер стал лучше. И почему-то из всех накопившихся новостей решил рассказать именно об этом? Но очень интересно. Грамотный шофёр. Боится слова «ситуация». Неизвестно, когда и для чего понадобится, но и самому интересно, и просят обратить внимание.

Диртаун – Спрингфилд

Бурые осенние поля, корявые деревья с редкой жёлтой листвой вдоль дороги. Эркин смотрел и не видел их. Значит, больница, исследование… да, тогда точно конец. Двадцать пять лет – срок спальнику. Всегда знал это. Ещё с той первой сортировки…

…Ему пять лет.

– Ну-ка, наклонись. А вот так ногу поднимешь? Коленкой к уху. Ну, хорош.

Смеющееся румяное лицо, круглые очки. Он удивлённо смотрит снизу вверх на этого беляка. Так его ни разу ещё не смотрели, не командовали.

– А теперь разведи ноги, шире, ещё шире и нагнись. Ай браво! И улыбнись. Нет, смотрите, интересный какой экземпляр.

– Да, – соглашается второй, постарше, но тоже в очках. – Иди сюда.

Он послушно подходит, встаёт на указанное место. Сильные мягкие пальцы пробегают по его телу, всего обшаривают.

– Согласен. Очень интересен.

– А может, лучше на племя?

– Ну… не думаю. Как спальник он будет доходнее. Отправляйте.

И первый, похлопывая его по ягодицам, смеётся:

– Запомни, раб. Тебе ещё двадцать лет жить. А всего двадцать пять. Ну, благодари.

И он целует эти облапавшие его руки, решившие его судьбу…

…Всё. Он и так прожил лишний год. Двадцать пять лет закончились первого января. Тогда он этого не заметил. То ли ещё в имении был, то ли уже брёл со всеми. Да и неважно. Не жизнь это была. Жить начал с марта. Да, это было в марте. Женя так говорила. Женя… Ничего у него не было. Одна Женя. Не уберёг. Сказал тогда ей, что самого страшного, что могло, нет, что могли с ним сделать, у него не было. Ни разу его на «трамвай» не сажали. Ни одну по приказу не снасильничал. И как накликал. На Женю. Не уберёг. Даже лёгкой смерти у Жени не было. И у Андрея. Андрей поверил ему, а он… а что он мог сделать? Значит, что? А ничего. Всё теперь.

Золотарёв приоткрыл глаза и посмотрел в зеркальце на спокойное, даже… отрешённое лицо. Вот так-то, парень. Сейчас тебя и с другой стороны подёргаем. И с третьей. И начнём так… Он покосился на Свиридова, и тот сразу поймал его взгляд.

– Проснулись, майор? Как спалось?

– Да, спасибо, сержант, всё отлично. Теперь и утро можно начинать. Останови-ка вон там.

– Принято.

Свиридов прижал машину к обочине и остановил. Золотарёв вышел и огляделся. Удачно.

– Вылезай, парень, – сказал он по-английски и сразу по-русски: – Выводи его, сержант, – и опять по-английски: – Оправка.

Эркин вылез из машины уже увереннее – шофёр только слегка придержал его за локоть – перешагнул через канаву и встал спиной к русским.

– Смотри, какой стеснительный, – сказал за его спиной по-русски Свиридов.

И по-русски же ответил Золотарёв.

– Ему есть чего стесняться.

Эркин насмешливо улыбнулся: если они думали, что наручники помешают ему справиться с застёжкой, то просчитались. Рабов при долгих перевозках тоже выводили на оправку, не снимая наручников. Это в рабских штанах неудобно, а к застёжке он привык. При общих оправках, если в паласной форме, то спальники управлялись даже быстрее остальных рабов. Эркин застегнул джинсы, но продолжал стоять, глядя перед собой.

– Иди сюда, – позвали его по-английски.

Он медленно повернулся и пошёл к ним. Они оба стояли у машины и ждали его. Оба курили. Эркин остановился