«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер

своей жертвы. Поливая семена собственной кровью, каждый имеет право видеть, как всходит его цветок. Но алый цветок Марса отцвел давным-давно. Точь-в-точь как в старинном стихотворении: «Вот истина, все остальное ложь: цветок отцветший вновь не расцветет»[68].

Такова суровая правда жизни, однако вольные компаньоны слепо притворяются, будто их цветок, как и прежде, продолжает пылать алым. Солдаты отказывались признать, что у цветка уже иссохли самые корни. Он едва ли способен принять жертвенную кровь, проливающуюся, чтобы утолить его бессмысленную жажду.

Между тем в башнях появлялись новые всходы и раскрывались новые бутоны, тогда как некогда процветавшие могущественные Вольные Компании медленно, но верно увядали. Человечество переживало зимний, последний цикл сезона цветения, и на смену прежним цветам уже пробивались ростки сезона грядущего. Нетерпимые, они алкали жизни и были готовы высосать из подгнивающей розы войны последние живительные соки.

Несмотря на это, наемники, защищавшие подводные башни, предпочитали делать вид, будто все идет своим чередом. С гримасой отвращения Скотт сказал себе: «Меня окружают слепцы и глупцы. В первую очередь я человек, а уж потом – солдат. Всякий человек по природе своей должен быть верен гедонистической морали, независимо от того, отвечает ли конкретная цивилизация его ожиданиям или нет».

Скотт не отождествлял себя с подводным миром башен. Ассимилироваться? Нет, он не смог бы. Культура обитателей башен куполов была ему чужда. Вместо этого Скотт намеревался раствориться в кипучей гедонистической пене, венчающей жизнь каждого общества, так или иначе стремящегося к благополучию. По крайней мере, с Айлин он попытается обрести счастье и наконец-то перестанет горько насмехаться над самим собой. Перестанет насмехаться над своими душевными слабостями, которых прежде он признавать не желал.

Айлин не поддавалась самообману. Она родилась слишком умной, и это было ее проклятьем.

«Похоже, из нас получится отличная пара», – заключил Скотт.

Скотт поднял взор на вошедшего в комнату Бьена.

Под бронзовым загаром на мрачной физиономии коммандера пылали лихорадочные красные пятна. Взгляд из-под тяжелых век не сулил ничего хорошего. Бьен резко закрыл за собой дверь и уставился на Скотта.

Раскачиваясь на каблуках, коммандер вдруг назвал капитана словом, за которое в былые времена он запросто мог поплатиться жизнью.

Скотт взвился на ноги, холодное бешенство скрутило внутренности тугим узлом. И тем не менее ответил он предельно спокойно:

– Бьен, ты пьян. Убирайся к себе.

– Конечно я пьян… Любишь, значит, командовать направо и налево, ты, лживый оловянный солдатик. Это ж надо, а? Не дать мне левый фланг эскадры. Капитан Брайан, мать твою, Скотт, я сыт по горло этим дерьмом…

– Не будь идиотом. У нас личная неприязнь, но к делам Компании она не имеет никакого отношения. Я рекомендовал тебя командующему, но он…

– Лжешь! – вскричал Бьен, продолжая раскачиваться на пятках. – Меня от одного твоего вида блевать тянет.

Скотт побледнел, отчего шрам на щеке заалел ярче. Бьен надвигался на капитана. Коммандер был не так уж и пьян, как показалось Скотту вначале, – действовал он вполне уверенно. Бьен ударил в зубы. Череп капитана пронзила мучительная боль. Размах рук Скотта не шел ни в какое сравнение с размахом долговязого коммандера, однако при следующем выпаде Бьена капитан сумел уклониться и нанести точный и сокрушительный хук в челюсть. Бьена отбросило назад. Врезавшись в стену, он съехал на пол, голова упала на грудь.

Растирая костяшки пальцев, Скотт опустился на колени и быстро осмотрел поверженного противника. Нокаут. Что ж, сам напросился.

На пороге появился Бриггс. Увидев лежащего Бьена, он ничуть не удивился. Ординарец пересек комнату и начал наполнять хьюмидор купленным табаком.

Скотт, глядя на своего образцового ординарца, едва не засмеялся.

– Бриггс…

– Да, сэр?

– Несчастный случай. Коммандер Бьен слегка набрался, поскользнулся и ударился подбородком. Приведешь его в чувство, ладно?

– Охотно, сэр. – Бриггс подошел к Бьену и взвалил его на мускулистые плечи.

– Время «Ч» в полночь. К этому времени коммандер должен протрезветь и взойти на борт штабного корабля «Кремень». Сможешь устроить?

– Разумеется, сэр. – Бриггс вынес Бьена из комнаты.

Скотт вернулся в релаксатор и набил трубку. Следовало бы, конечно, запереть Бьена, но… в таком случае грош цена собственным словам. Нет, личные дела с делами Компании мешать нельзя. Несмотря на скверный характер, Бьен начальник, каких еще поискать.

«Надеюсь, Дьяволы отстрелят Бьену его бедовую похмельную башку», – мелькнула у Скотта мысль.

Спустя некоторое время он выбил из трубки пепел и отправился на заключительную проверку.

В полночь эскадра снялась с якоря. На рассвете флот Дуна подошел к Венерианской впадине.

К нему присоединились корабли банды Мендеса: семь линкоров, крейсеры всех мастей, эсминцы и один авианосец. Монитора у Мендеса не было: два месяца назад судно перевернулось и теперь стояло на ремонте.

Объединенная флотилия двигалась полумесяцем. Корабль «Кремень» под командованием Скотта возглавлял левый фланг, в который входили «Аркебуза», «Стрела» и «Мизерикордия» – все линкоры Дуна. Бок о бок с ними шли два союзнических линкора: «Навахо» и «Зуни» – последним командовал сам Мендес. Также Скотту подчинялся один из авианосцев; остальные располагались на правом фланге. Бок о бок с линкорами шли малые быстроходные суда.

В центре эскадры двигались четыре линкора Дуна – «Арбалет», «Пика», «Митральеза», «Булава», а также три линкора Мендеса. Командующий Риз стоял на мостике флагмана «Копье» и руководил операцией. Замаскированный «Армагеддон», скрытый от глаз туманом, героически пыхтел где-то далеко позади.

Скотт находился в рубке. За пультами управления сидели шестеро вахтенных офицеров, готовых в любой миг приступить к выполнению приказа. В грохоте сражения докричаться до подчиненных порой было совершенно невозможно, поэтому Скотт имел на груди петличный микрофон, а его помощники пользовались головными телефонами.

Капитан обвел взглядом приборные панели и экраны видеофонов, располагавшиеся перед ним полукругом, и спросил:

– Есть какие-нибудь новости от планеристов?

– Нет, сэр.

– Соедините меня с отрядом планеристов.

Один из экранов вспыхнул и явил лицо командира воздушной разведки.

– Доложите обстановку.

– Докладывать пока нечего, капитан. Хотя погодите… – (Раздался отдаленный гром.) – Датчики засекли вакуумный луч. Прямо над нами.

– Вражеские планеры в облаках?

– Судя по всему, да… Но источник уже вне зоны досягаемости. Мы его потеряли.

– Пробуйте снова найти.

Перехватить вражеский канал связи дорогого стоило, но сделать это было не так-то просто. Обнаружить моторный самолет в облаках легко, а вот планер… Способ заключался в том, чтобы сфокусировать датчик на информационном луче противника. Но это все равно что иголку в стоге сена искать. Хорошо еще, что на планеры не цепляли бомб.

– Сэр, входящий. Один из наших планеристов.

Перед Скоттом засветился другой экран.

– Докладывает пилот, сэр. Враг обнаружен.

– Отлично. Переключи внешнюю камеру на ночной