Белые пешки - Екатерина Звонцова

лестница.

– Тре-эш! – заявил парень, но без особого страха, скорее восхищенно.

– Вообще-то, – я придержал его за плечо, не дав встать и шагнуть в сторону досок, – нам сказали пока оставить тебя тут.

– Кто сказал? Бог? – Он послушно остался на месте, только удобнее сел на камнях.

– Смерть.

– А-а-а…

На этом глубокомысленном ответе рядом приземлилась Гонерилья. За ее спиной с шумом опустились, а потом исчезли черные перепончатые крылья.

– Проснулся? – Она окинула парня взглядом. – Ну, с прибытием.

– Спасибо… мне даже еды предложили.

Он созерцал ее ноги в разрезе юбки. Наш человек! Я хмыкнул и повернулся к Гонни:

– Твои конечности вносят радость не только в мою работу.

Продолжая рассматривать нашего гостя, она ответила не сразу.

– Заглохни, петух.

Парень вздрогнул, тряхнул головой, схватился за нее, тихо взвыв. Что это еще такое? Я озадаченно на него уставился, Гонни тоже. Не зря. Его светлые глаза вдруг, как по мановению волшебной палочки, перестали быть глазами блаженного идиота и приобрели живое, осмысленное выражение. Брови сдвинулись.

– Повтори, – попросил он кого-то из нас.

– Не повторяй! – велели мы друг другу хором, поняв, в чем суть.

Парень заерзал, разглядывая нас внимательнее. И ох как мне это выражение не понравилось. На всякий случай я подошел ближе и наклонился:

– Приятель, ты как, нормально?

– Петух… – Парень помолчал, собираясь с мыслями, и опять уставился сначала на меня, затем на Гонни. – Так ведь Пэтух – это же я!

Надо же было проколоться вот так. Я почесал в затылке. И упустил момент.

– Это что же… – Он огляделся повторно. Еще мгновение – и резко, пружинисто вскочил. – Я умер? Нет, не пойдет! Выпустите меня! Сейчас же!

Да блин! Снова он завертел головой, паникуя с каждой секундой все больше: скорее всего, воспоминания носились в мозгу громадным роем. Теперь его едва ли интересовали наши скудные достопримечательности; парень искал выход и, конечно, не находил его. Я продолжал ошалело наблюдать: добавочные… блин… сложнее было только с чародеями. А вот Гонерилья с самым равнодушным видом уселась на ближайший плоский камень. Щелкнула пальцами – и парень опять плюхнулся на задницу.

– Не выйдет, приятель. – Она вытянула ноги. – Нам сказано держать тебя тут.

– А потом?! – Он попытался снова встать. Бесполезняк.

– Потом посмотрим.

– За что?! – Его голос был как пламя, а ее – как лед:

– Так получилось. Только не думай, что мы тебе рады.

– Но… – Тактика сменилась: вместо того чтобы напирать, парень попытался воззвать к жалости, заблеял: – Меня друзья ждут! Мама! Папа! И я вообще не собирался сводить счеты с жизнью, я…

В чем-то сильно сомневался. Где-то себя потерял. Или что-то о себе возомнил. Обычно именно такие вляпываются в Ван дер Деккена. Ну как «обычно»… полвека не было – и вот опять.

– Они уже получили весть о твоей смерти, – беспощадно сообщила Гонерилья. – И достаточно давно смирились. Говорю тебе, расслабься.

– Я не согласен! – Он ударил по камню мощным кулаком. От прикосновения живой плоти наш мертвый булыжник моментально разлетелся. Гонерилья не впечатлилась. Когда пара обломков подкатилась к ее ногам, она брезгливо пнула их, а затем закурила. Увидев, как денежная купюра сама вспыхнула в ее руках, Макс вздрогнул.

– Такая красивая и… черт? – спросил он шепотом, даже подзабыв про отчаяние.

Гонни подняла глаза. Вместо светло-голубых радужек и белков там была сейчас сплошная звездная бездна.

– Я хуже. Замри сейчас же. И перестань ломать вещи!

Вряд ли он послушался сам, скорее она пригвоздила его окончательно. Парень уронил голову на руки и начал что есть сил тереть лицо.

– Не может быть, не может быть, не может, блин… – твердил он.

– Не думай, что мы тебе рады, – повторила Гонни, затянулась и выдохнула дым.

– Не может быть, не может…

Она наконец все-таки разозлилась. Вернув себе нормальные глаза, ругнулась, растоптала сигарету и, глубоко вздохнув, повысила голос:

– Не ори тут уже. Хватит! Будто мне одного идиота, – она бросила красноречивый взгляд на меня, – мало. Ненавижу мужчин! Сиди, и, может, все обойдется.

Это впечатлило. Парень замолчал, затравленно оглянулся на меня и сглотнул. Я ободряюще улыбнулся. В конце концов… должны же у него быть союзники, пока он мертв. Значит, буду я. Ангел я или нет?

– А что всё? – осторожно уточнил он, поднимая взгляд к приветственной надписи из болотных огоньков: «Умерли? Не расстраивайтесь!..»

Надпись мигнула лиловым.

– Ничего, – предательски сорвалось с языка, а потом камни под нами задрожали.

02.06.2007. Марти

Привет, Макс. Я соскучилась. Очень. И как ты, наверное, видишь, от черных курочек твоих мало что осталось. И несут они сюда в основном всякий ужас.

Как ты там, Пэтух? Если бы я была в хорошем настроении, спросила бы, верен ли ты Асе или пошел налево? Если ты жив и пошел налево, я вырву тебе глаза и яйца. Если ты мертв и обнимаешь ангелов… Я не знаю. Ничего не знаю. Очень трудно почему-то стало с этим словом.

Мертв.

Ладно. Крыс уехал, знаешь? Уехал и написал, что думал о тебе. Мы все о тебе думали, но от него это было прямо неожиданно. Хотя Крыс стал другим. Наверное, правда стал Крысом. Тем самым. Книжным. Странным, строгим, заботливым и совсем, совсем чуть-чуть колючим. Может, поэтому я стала чувствовать к нему – и его – иначе.

– Точно нет? – он спрашивал так, будто готов был в любую секунду подхватить ее на руки и просто закинуть в машину. Без загранпаспорта, без денег, без вещей.

– Точно нет, – Марти улыбнулась как можно задорнее. – Хватит, Крыси, хватит. А то у тебя такой страстный взгляд, что я вот-вот побегу наутек, громко визжа.

Она преувеличивала: Кирилл стоял у тихонько ворчащей машины вполне безмятежно, ну разве что «рентгенил», как обычно, но это терпимо. И все-таки разговор хотелось скорее закончить. И долго, медленно, задумчиво идти после этого домой. А дома пить.

– Не беги и не визжи, – велел он и притянул ее к себе. Марти заурчала, обняла его за шею. – Догоню и точно увезу.

– Нет! – Марти легонько царапнул его шею. – У меня дела. Много дел. Ася, за которой нужен глаз да глаз. Ника. Трупешники.

– Мама, – тихо добавил Кирилл.

– Мама, – кивнула Марти и опустила глаза на его грудь.

Там темнел деревянный кулон с маленькой металлической вставкой – звезда жизни. Точная копия того, который теперь носил Рей. Марти не знала, что думать, – просто, отправляясь прощаться с Крысом, спросила маму: «Не хочешь ничего подарить Киру на память?» И мамин праздно-веселый магловский взгляд на миг стал прежним – цепким, искристым, ведьминским.