Сатанизм для интеллигенции - Андрей Кураев

Имел бы право Лев Николаевич возмутиться, если б узнал, что его обозвали «зеркалом русской революции»? (А кстати, может, и в самом деле – «зеркало»? Комиссары, громившие храмы и из церковных риз делавшие портянки, не глазами ли Льва Николаевича смотрели на храм?1831 ).

Вот так же и церковные люди выступают с возражениями, когда их вера, вера апостолов и Отцов Церкви, вера Евангелия и вера оптинских старцев подвергается осмеянию или ложным перетолкованиям.

В храмы приходит немало людей, зашедших туда по наводке колдунов-«целителей». Они не Христа ищут и послали их туда «подзарядиться Космосом» или «почистить карму». И церковные люди просто обязаны объяснять этим людям, что храм – это не «космодром». Им надо объяснять, что их просто обманули, что путь ко Христу лежит совсем иначе – мимо «целителей», мимо знахарей, мимо астрологов.

Точно так же тем действительно уже многочисленным людям, которые полагают, что православность (понимаемую скорее чисто этнографически) можно сочетать с теософией, Церковь должна была пояснить: не обманывайтесь. У Христа нет общения с магами.

В том, что Церковь уносит Чашу с искупительной Кровью Христа от тех, кто не считает ее таковой – рериховские публицисты видят чуть ли не хулиганство – «Ясно, что долбя дубинкой по головам инаковерующих, отлучениями, запретами, и угрозами, – не причащать, не крестить, не отпевать (так нам обещал А. Кураев) – дело не поправить»1832. Помилуйте, да где же здесь дубинка? Тайная Вечеря потому и была тайной , что язычники и нехристиане на нее не были приглашены. То, что Спаситель не позвал на эту Вечерю иудеев – означает ли, что Он носился по улицам Иерусалима, «долбя дубинкой по головам инаковерующих»?

Можно ли сказать, будто Христос прибег к репрессиям только на том основании, что Он причастил только апостолов, а не римских легионеров? А ведь по В. Сидорову так именно и получается: «Церковь испугалась. Постановление Архиерейского Собора свидетельствует, что она стала на порочный путь запретительных, репрессивных мер»1833.

Церковь не наказывает отлучением от себя, как не наказывает больного врач, ставя ему диагноз.

Отлучение от Церкви и есть диагноз: душа человека поражена гангреной, опухоль гордыни начала застилать глаза несчастному настолько, что он уже не видит неба, не видит ничего, кроме себя самого и своей «правоты». Именно это – «гордыню» увидел в Толстом оптинский старец.

Ту же болезнь в душе Льва Толстого увидела Александра Андреевна Толстая: «он издевался над всем, что нам дорого и свято… Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего…. Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно, я сказала ему: „Мне нечего вам ответить; скажу только одно, что, пока вы говорили, я видела вас во власти кого-то, кто и теперь еще стоит за вашим стулом“. Он живо обернулся. „Кто это?“ – почти вскрикнул он. – „Сам Люцифер, воплощение гордости“1834.

И не та же ли страсть богоборческой гордыни понуждает оккультистов называть себя самих «христами»1835 ?

Идеология, рожденная гордыней, не может соединить людей, она лишь будет все более и более их разъединять. Так Лев Толстой, призывавший всех людей к миру и пониманию, к соединению и солидарности, именно в духовной области не смог почувствовать себя единым с народом Божиим, с апостольской Церковью. Толстой был готов собирать «крупинки мудрости» в Китае и в Индии. И лишь духовной мудрости православия не хотел он замечать.

И проповедь Рерихов привела не к объединению людей, а всего лишь к появлению еще одной религиозной группы, противопоставляющей себя всем остальным и всех, кроме себя, именующей «невеждами».

Душа даже самого одаренного человека может быть поражена духовной болезнью. В конце концов какая разница, чья это душа: гениального писателя или портового грузчика?! Страсти всюду действуют одинаково, разве что художнику надо быть особенно настороже, ибо обостренно чуткая и впечатлительная его душа может легче души «простолюдина» поддаться на зов страсти. Да, гении тоже болеют, и душа у таких людей нуждается в той же благодатной защите, что и любой человек. Рерихи, как ранее Толстой, эту защиту отвергли. Почему же духовная болезнь в их душах должна была протекать как-то иначе, чем в душе запойного крестьянина или неискреннего монаха?

Но когда эта болезнь стала опасной для окружающих, когда они стали износить из своих душ слово, отмеченное не-Христовым духом, Церковь должна была предупредить всех православных о небезопасности взглядов семьи художников: любое поклонение твари вместо Творца есть отречение от Бога, а вытекающее из этого отречения заигрывание с оккультными духовными силами чревато серьезнейшими опасностями и для самого увлекшегося человека, и для тех, кто живет рядом с ним.

Не определением Собора эти люди отлучены от Церкви, но своими собственными действиями они противопоставили себя всем христианам.

Если бы Рерихи просто вышли из Церкви и создавали свое учение, не маскируясь под христиан – богословы могли бы вести с ними дискуссию, но Церковь как таковая никогда не вынесла бы решения об их отлучении. В конце концов в мире немало нехристианских философских систем, но это не означает, что есть такое же множество церковных прещений, направленных против них. Очевидно, например, что философия Ницше носит антихристианский характер. Но он не анафематствован. Очевидно также, что нерелигиозной, а, значит и нехристианской является система Фрейда – но и здесь нет речи о церковном отлучении фрейдистов.

Анафема не возглашается посторонним. Лишь если люди, считающие себя членами Церкви: вдруг начали принимать эту идею и даже проповедовать ее как вполне христианскую1836 – Церковь должна предупредить: это не мое!

Поэтому лишь очевидным невежеством в церковных вопросах можно объяснить отклик известинского журналиста Константина Кедрова на определение Собора (невежеством тем более досадным, что себя Кедров считает православным и курирует в «Известиях» именно церковную тематику): «Недавно архиерейский собор заявил, что последователи учения Рерихов об Агни Йоге находятся вне церкви. Неужели же семейство Рерихов, столь много совершившее для России, Индии и всего человечества, является главным врагом православия? Архиерейский собор не оскорбился кощунственным соединением православного креста и пятиконечной звездой у многих нынешних ересиархов от коммунистических и национал-социалистических группировок. даже легкой критике не подвергли Сталина, убившего десятки тысяч священников и монахов. Главным врагом оказался гималайский затворник Рерих. Никогда не был последователем наивного энергетизма Агни Йоги; но если начать анафематствовать всех, с кем не согласен, кто же останется?»1837. Да ведь именно потому и нет нужды в соборном осуждении сталинизма, что «Великий Кормчий» никогда не действовал от имени Церкви и никогда не выдавал «Краткий курс истории ВКП(б)» за православный катехизис.

Рериховцы же настойчиво продолжают представлять себя и христианами и православными. «Просвещенные миряне считают несовместимыми христианство и кураевский фальсифицизм», – пишет Г. Печников и тут же просит Патриарха: «Я просил бы Вас, Ваше Святейшество, более внимательно отнестись к этому вопросу, так как тысячи верующих, православных людей, которые изучают „Живую Этику“, творческое наследие Рерихов, восприняли решение Архиерейского Собора с большим недоумением»1838.

Аналогично пишет Патриарху и Валентин Сидоров «Мы продолжаем считать себя христианами» (между прочим, уже после Собора). Учение Рерихов Сидоров рекомендует как «православную эзотерическую традицию»1839.

С. Ключников, один из ведущих рериховских «богословов» (по терминологии своих учителей, которые «верят только в Материю», он, наверно, должен называться «материеведом») заявляет, что «не перестает считать себя православным и после решения Собора1840 ».

Вот бы попросить его вместе с Сидоровым определить, как они понимают православие. Но при этом я попросил бы их учесть одно обстоятельство: термин «православие» придуман не ими. Он имеет вполне определенный историко-религиозный смысл. И слово «православный» содержит указание на вполне определенную религиозную традицию, которая избрала для себя это именование и вполне ясно определила его смысл, равно как и основы своего мировоззрения (см. «Чин Торжества Православия» или развернутое Исповедание веры при поставлении в архиереи).

Я, например, хотел бы называть себя «протестантом». Это очень красивое мужественное слово, очень созвучное современной моде на диссиденство. И если бы я сказал о себе, что я православный протестант, что моя вера есть прежде всего протест и нонконформизм – это привлекло бы ко мне журналистов и дало бы возможность более регулярного обращения к разным аудиториям. Но ведь не могу я назвать себя проетстантом. И даже мои протесты против насаждения оккультизма в России не дают мне права на такое самоименование. Ибо термин «протестантизм» есть термин опять же технический и обретший свой вполне конкретный смысл задолго до моего рождения. Я не могу называть себя протестантом, во-первых, потому, что в 1529 году на соборе в Шпейере я не подписывал «протест» меньшинства, а во-вторых, потому, что по главному пункту раскола в Шпейере я-то как раз на стороне традиционалистского большинства: я считаю Причастие действительным Таинством, а не просто символом.