«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

ветров.

Таннер прошел первую ярдах в трехстах и взял влево, чтобы объехать воронку прямо по ходу. На смену ей выросла другая, и он снова принял влево. Впереди открылся проход, и Таннер устремился меж двух черных, как смоль, столбов. Уши заложило, руль едва не вырвало из рук. Он резко повернул вправо и, набирая скорость, проскочил мимо еще одного столба, который мгновенье спустя прошел у него за спиной.

Таннер тяжело выдохнул. Его окружали четыре воронки. Две пообок слились и с пронзительным визгом двинулись прочь. Пересекая его путь, слева направо неслась другая воронка, и он резко затормозил, так что ремень врезался в грудь. Передок машины оторвался от земли, но уже через миг, отпущенный, тяжело упал.

Таннер проскочил между последними двумя столбами, и все осталось позади.

Он проехал еще с четверть мили, поднялся на небольшой холм и пустил осветительную ракету. Та взмыла в воздух и на полминуты зависла высоко наверху.

Таннер закурил сигарету и стал ждать.

— Ничего, — произнес он, затушив окурок. — Может быть, они не увидели…

— Давай вернемся, — предложил Грег час спустя.

Они вернулись. И ничего не нашли. Совершенно ничего, что могло бы поведать им о судьбе машины номер три.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

8⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда они въехали в Солт-Лейк-Сити, небо было затянуто синей пеленой. Джон Брейди — так звали гонца из Бостона — побывал здесь всего несколько дней назад, и город ждал. Почти все десять тысяч его жителей высыпали на улицу. Прежде чем Черт и Грег вылезли из машины, капот автомобиля был поднят, и в двигателе копались три механика.

Грег и Таннер отказались от обеда, они послали кого-то за яйцами, беконом и хлебом. Потом выехали на улицу и под восторженные возгласы покатили на восток.

— Не взяли пива! — с досадой бросил Таннер.

Машина отъехала от остатков того, что некогда звалось шоссе 40. Таннер уступил место водителя Грегу, а сам растянулся в пассажирском кресле.

На севере вспыхнуло голубое сияние, небо над головой набухло и почернело.

— Жми! — закричал Таннер. — Там впереди горы! Может, успеем проскочить и найдем пещеру!

Но ад обрушился на них раньше. Сперва пошел град, потом с неба стали валиться камни, и правый экран потух. Двигатель захлебывался и кашлял под неистовым воднопесчаным потоком.

И все же они добрались до гор, нашли место в узкой расщелине. Вокруг ревели и надрывались ветры.

— Нам не пройти, — сказал Грег. — Я думал, что у нас есть шанс. Его нет. Все против нас, даже погода.

— У нас есть шанс, — сказал Таннер. — Не слишком большой, но есть. До сих пор нам везло, и у меня появилось предчувствие. Предчувствие удачи.

— Какая, к черту, удача! Ты посмотри, что творится!

— Вижу, — спокойно сказал Таннер. — Наша машина выдержит еще не такое.

— Но буря может продлиться и несколько дней!

— Переждем.

— Если не ждать долго, нас сотрет в порошок. Если ждать долго, вообще не надо будет ехать. А попробуй высунуть нос — и нам конец.

— На ремонт уйдет минут двадцать, запасные «глаза» у нас есть. Если через шесть часов буря не утихнет, мы двинемся вперед.

— Ты, вроде бы, рвался спасти свою шкуру, а теперь она тебе уже не дорога? Не говоря уже о моей…

— Я много думал, — произнес Таннер и надолго замолчал.

— О чем? — спросил Грег.

— О тех людях в Бостоне… Да, они не сделали мне ничего хорошего. Но, черт побери, я не прочь узнать, каково это быть героем — так, ради любопытства. И Бостон не мешало бы увидеть… Пойми меня правильно: мне вообще-то плевать, да только неохота, чтобы все на Земле было исковерканным и мертвым, как здесь, в Долине. Когда мы потеряли в том смерче машину, я начал думать. Вот и все.

Грег покачал головой.

— Я и не подозревал, что ты философ…

— Я тоже. Расскажи-ка мне о своей семье.

…Через четыре часа, когда буря утихла, когда вместо камней стали летать песчинки и яростный ливень перешел в моросящий дождь, они двинулись в путь. Вечером они обошли руины Денвера. Таннер сел за руль и повел машину к месту, некогда известному под названием Канзас.

Он вел всю ночь и утром впервые за много дней увидел чистое небо. Правая нога давила на газ, в голове неторопливо текли мысли, а рядом тихо посапывал Грег.

Таннером завладело странное чувство. Ему вспомнились рассказы о тех днях, когда пришли ракеты; когда было уничтожено все, кроме районов на северо-востоке и юго-западе; о тех днях, когда налетели ветры, растаяли тучи и небо потеряло голубизну: когда замолчали радиостанции и перестали летать самолеты. Больше всего Таннеру было жаль самолетов — он всегда мечтал летать, парить высоко-высоко, как птица… А впереди его помощи ждал город — единственный уцелевший город, кроме Лос-Анджелеса, последняя цитадель американской земли. Он, Таннер, может спасти его, если поспеет вовремя.

Вокруг были скалы и песок. К склону горы прижимался покосившийся гараж — разбитый, с провалившейся крышей, он напоминал полуразложившийся труп. Таннера стала бить дрожь. Справа впереди поднималась стена черного дыма. Подъехав ближе, он увидел обезглавленную гору. На месте вершины свили гнездо языки пламени. Таннер взял влево, на много миль отклоняясь от намеченного пути. Под колесами тряслась земля, сверху сыпался пепел, но дымящийся конус горы отходил все дальше.

Таннер думал о былых днях и о том немногом, что знал о них. Если пробьется, обязательно узнает больше. Его никогда не просили сделать что-то важное, он надеялся, что и впредь не попросят. Однако им завладело чувство, что он может это сделать. Хочет сделать. Впереди, сзади, по сторонам простиралась Долина Проклятий — кипящая, дымящая, дрожащая, — и если он ее не победит, половина человечества погибнет. И удвоятся шансы, что весь мир скоро станет частью Долины… На побелевших суставах ярко проступила татуировка.

Грег спал. Таннер даже не прикоснулся к тормозу, когда увидел оползень. Он проскочил его и шумно выдохнул. Все чувства были обострены до предела, мозг регистрировал мельчайшие детали. Таннер чувствовал движение воздуха в машине и упрямое давление педали на ногу. В горле пересохло, но это не имело значения. Он мчался по искалеченным равнинам Канзаса, слившись с машиной в одно целое, и испытывал состояние, похожее на отрешенность и счастье. Проклятый Дентон был прав. Надо доехать.

На краю глубокой