По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

Они с Эрвегом уже распустили по домам ополченцев, и сейчас обучали тех, кто остался — командиров — и завершали сбор вооружения и пищи для армии. Сам Берен был, в общем-то, ничего не обязан делать, но Эрвег брал его с собой, потому что он знал местность и людей. Похоже, между ними сложилось нечто вроде дружбы. Берен даже отпустил себе бороду как у Эрвега (а может, просто ленился бриться).

Эрвег рассказывал, что в поездки Берен запасает фляжку норпейха и к вечеру выпивает ее всю. Этого ему хватает, чтобы прийти в веселое расположение духа. Утром он обычно склонен карать (и провинившиеся орки и даже двое-трое людей уже успели в этом убедиться), днем — миловать.

Вечером, вернувшись в замок, Берен вооружался уже кувшином, и к ночи напивался в лежку. Порой так, что засыпал прямо за столом. Один раз — прямо в винном погребе. Прятать от него хмельное было бесполезно: слуги боялись его так, что по первому же слову добывали «проклятый» всеми правдами и неправдами. Он был не злым и не жестоким господином — но когда ему отказывали в выпивке, им, по его же собственным словам, завладевали злые духи, которых он звал «раугами», бесами. Тогда он разбивал скулы и ломал челюсти. Кроме того, с утра он мог придраться к чему угодно и вздуть слугу так, что тот лежал пластом три дня, а вот вечером трудно было найти более добродушного человека, чем пьяный Берен. Поэтому слуги сами стремились его напоить, и чем скорее, тем лучше.

Сейчас он уже перешагнул через стадию озлобленности на весь мир, обрел равновесие и, если виночерпий будет продолжать с прежней прытью, скоро придет в добродушное состояние. Рыцари Аст-Ахэ, в которых начало было пробуждаться уважение к нему, теперь его презирали — все, кроме Эрвега и Илльо. Эрвег, видевший его в работе, скорее жалел. А Илльо знал, что в вине Берен пытается утопить свою боль, которая все еще не покинула его.

— …Неплохой обычай, — Эрвег подставил кубок виночерпию. Илльо отвлекся от своих размышлений и понял, что речь идет о горском обычае убежища в эту ночь. — Я предлагаю пускать сегодня в ворота замка всех, кто попросил об ужине и ночлеге. Кто бы они ни были — право убежища и право неприкосновенности им обеспечено.

— А вы не боитесь кончить как Гретиры? — спросил Кайрист.

Илльо старался на него не смотреть — отвратительное зрелище; отвратительное вдвойне, потому что Илльо не любил смотреть на обреченных. Берен, Солль и Эрвег собрали уже достаточно свидетельств против этого борова. Илльо был склонен подождать до начала месяца Совы, вообще казнить кого-либо в Элло и месяц Лиса — скверная примера, год не начинают с крови. Но позавчера Берен потребовал смерти Фрекарта. Дело было утром, Берен был решителен и зол: первым из верхушки армии Хэлгор он узнал, что один из мальчишек Фрекарта повесился в конюшне. В Аст-Ахэ не осуждали (хоть и не поощряли) любовные отношения между мужчинами, но Фрекарт все в своей жизни делал по-скотски, и это тоже. Илльо понял, что еще несколько дней — и Берен просто зарубит Кайриста как нашкодившего орка. А его смерть не должна быть такой — деяние справедливости и деяние примирения с горцами, она должна произойти по закону.

Завтра Мар-Фрекарта поднимут с постели стражники, завтра будет суд и быстрая, справедливая казнь. А сегодняшний пир можно считать последним ужином…

— Мимо нашей стражи никто с ножом в голенище не пройдет, — Даэйрет подняла свой кубок. — Эрви, я тебя поддерживаю.

По приказу Илльо стражу обязали пропускать в пиршественный зал всех, кто пожелает. Предварительно — обыскивая. Илльо сильно сомневался, что кто-то решится переступить порог Каргонда, невзирая на соответствующее распоряжение страже. О том, что такое Болдог и Кайрист, знали все, а рыцарей Аст-Ахэ мало кто еще видел, и еще меньше было тех, кто понимал, что они собой представляют.

И все-таки один нашелся.

* * *

Берен уже был заметно пьян, когда стражники впустили замурзанного подростка в драном и засаленном до невозможности дирголе, латаных-перелатаных штанах, худых сапогах и куртке с чужого плеча. Судя по расцветке диргола, паренек принадлежал к северной ветви Рованов. У пояса плащ был сколот…

Берен мгновенно протрезвел. Плащ был сколот пряжкой в виде цветка нифредила. Погнутой и потемневшей от времени — но, несомненно, той самой пряжкой, которую подарила ему Лютиэн, а он потерял — как ему казалось, по дороге в Нарготронд… Память играла с ним мерзкие шутки — он уже ни в чем из своей жизни не мог быть уверен. А если это не та пряжка, просто похожа?

Берен пригляделся к мальчишке попристальней, когда тот снял с головы башлык. Пригляделся — и закусил губы до боли: перед ним был тот самый мальчик его снов; рыжий, изуродованный оспой паренек с оленьими глазами.

Мальчишка встретился с ним взглядом и испуганно попятился. Странно: среди Рованов, вроде бы никто не был рыжим — откуда у пацана такие роскошные вихры цвета старой меди? Ясноглазый, стройненький — был бы красив, если бы лицо не побила хвороба. Кайрист, жирный скот, уже облизывается…

У паренька была с собой лютня. Бродячий музыкант. Харчевни, купеческие и армейские стоянки, замки — а что еще, не просить же милостыню в открытую…

Кто же он? Кто? Почему он снится Берену по ночам?

— Ты у нас, кажется, интересуешься народными обычаями, Эрвег, — поддела парня Даэйрэт. — Эй, менестрель, как тебя зовут?

— Гили, госпожа, — паренек поклонился. — Гилиад дин-Рован.

— Ну, так сыграй нам и спой, Гилиад дин-Рован… — Илльо показал рукой на середину аулы. — Но сначала сядь и поужинай.

Мальчишка ел — как за себя кидал, а из поданного кубка с подогретым вином плеснул немного на пол, и лишь потом — отпил. Сколько ему было лет во время Дагор Браголлах? Четыре, пять — от силы шесть. Как вышло, что он не ушел с семьей? Как он умудрился уцелеть — после налетов восточных орков, после «красных просек» дор-дайделотской армии, после работорговцев и вербовщиков на «коронные работы»? Ни денег, чтобы откупиться, ни родичей, чтобы защитить — Берену вдруг стало больно за мальчишку как за себя.

Поев и допив вино, Гили отодвинул тарелку и обошел стол, выходя на середину зала.

— Что благородные господа желают послушать?

— Мы здесь гости, — улыбнулась Тхуринэйтель. — Решать хозяевам.

— Спой нам нашу старую, — сказал один из стариков, тощий и крючконосый Хардинг из младшей ветви клана. — «Вспоминай меня». С разрешения лорда, конечно…

— Пой, — сказал Берен.

Гили поклонился, подстроил струны и взял согласие.

Когда я уйду — вспоминай меняКогда я уйду — вспоминай меняНе плачь, не горюй — вспоминай меняНе грусти — вспоминай меня…

Это была простая песня — простые слова, простая музыка; длинная пастушеская баллада, знакомая всем с детства, с бесчисленным количеством куплетов, в которых менялась только первая строчка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});