ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле

Все эти и другие (тоже крупные) блага принес Соединенным Штатам самый факт сокрушения Германии, и этих достижений никакая конференция не могла у Вильсона отнять. В этом была его сила. А слабость его личной позиции заключалась в том, что для проведения своих «идеалов» он не имел, в сущности, никаких средств. Во-первых, эти идеалы (демократия, Лига наций, самоопределение народностей, снисхождение к Германии и т. д.), никак не затрагивавшие интересов Соединенных Штатов, были и чужды, и не нужны, и поэтому антипатичны вашингтонскому конгрессу (и особенно сенату), и в Европе знали, что Вильсон в этих своих требованиях одинок, да он и сам это знал. Во-вторых, с момента крушения Германии американская помощь была совершенно уже не нужна ни Англии, ни Франции: они уже держали безоружную Германию под пятой, и она не могла пошевелиться и ждала своего приговора с покорностью и безнадежностью. Клемансо и Ллойд Джордж уже не нуждались в Вильсоне.

При этих обстоятельствах французы (Клемансо и стоявший за ним президент республики Пуанкаре) только тогда должны были считаться с Вильсоном, когда в возникавших спорах на его сторону становился Ллойд Джордж. Но Ллойд Джордж не часто и не очень энергично становился на его сторону. При всей разнице в конечных устремлениях Ллойд Джордж сплошь и рядом должен был уступать Клемансо и вообще не очень хотел с ним ссориться. Он знал, что есть в Англии слои (и очень влиятельные — металлурги, хлопчато-бумажники, судовладельцы), которые вовсе не желают очень скорого «восстановления» Германии и поэтому склонны не мешать Клемансо делать его дело. А сверх того, Ллойд Джордж знал, что за мирным договором с Германией последуег конференция по вопросу о мире с Турцией (т. е., точнее, об окончательном разделе Турции) и что там поддержка Франции может по некоторым важным вопросам весьма пригодиться. Таковы были главные течения на конференции, торжественно открывшейся в Париже в зале министерства иностранных дел 18 января 1919 г. (18 января — годовщина провозглашения в 1871 г. Германской империи.)

2

Конференцию открыл президент Французской республики Пуанкаре, произнесший при этом речь, полную гнева и угроз по адресу побежденных. Это был как бы замаскированный ответ на ту речь, которую сказал Вильсон в Англии 30 декабря 1918 г. Вильсон там говорил, что «до сих пор» миром управляли «интересы», теперь же этого не будет и воцарится право, «равновесие интересов» и т. д. Из слов Пуанкаре (тоже, конечно, говорившего о «праве») можно было понять, что «равновесия», пожалуй, может и не быть.

Вслед за тем председателем мирной конференции был избран французский, премьер-министр Жорж Клемансо. Это еще более ослабило позицию Вильсона. Когда президент Вильсон прибыл в Париж 14 декабря 1918 г., вовсе еще не было решено, что именно он будет делегатом от Соединенных Штатов, но самому Вильсону этого хотелось, а Клемансо убедил его окончательно. Дело в том, что расчет Клемансо, по словам статс-секретаря Лансинга, был совершенно правилен: в качестве не участвующего на конференции, в качестве главы государства, конечно, Вильсон скорее мог бы обратиться в суперарбитра конференции, чем участвуя в заседаниях в качестве рядового члена.

Клемансо председательствовал. «Старый французский самодержец», как его называет Роберт Лансинг, вел заседания быстро и нервно, не очень терпимо выслушивая возражения, и в большинстве вопросов одерживал верх и ставил на своем. Довольно скоро «совет десяти» представителей победивших держав превратился в «совет четырех».

Принципиально было решено, во-первых, что все союзники заключат мир с каждой воевавшей против них страной порознь, т. е. отдельно с Германией, с Австрией, с Турцией, с Болгарией и с отделившейся от Австрии Венгрией. Затем еще до конференции состоялось общее решение не допускать ни одну из побежденных держав до участия в переговорах, а выработать для каждой из них полный текст и затем приказать подписать его.

По этим двум вопросам разногласий не было. Но маленькие разногласия (быстро, впрочем, поконченные) возникли по вопросу о способе работы. На конференцию съехались делегаты всех держав, бывших с Германией в войне в момент заключения перемирия. Таких держав оказалось 27. Клемансо первый воспротивился участию всех делегатов в ежедневной работе по выработке мирного трактата. В числе этих 27 держав было немало таких, которые примкнули к Антанте в процессе войны, под давлением Англии и Соединенных Штатов, рассчитывая так или иначе поживиться за счет германских торговых судов или предприятий при окончательном разгроме Германии. Некоторые из таких объявлений войны были, однако, для Германии очень чувствительны, ибо наносили ей страшный экономический вред, колоссальные и трудно поправимые убытки (например, Китай, вступивший в число воюющих держав весной 1917 г.). Допускать их теперь к деятельному участию Клемансо не хотел.

Была речь сначала о 10, потом о 5 «великих» державах. Япония уклонилась, так как ее интересы были сравнительно далеки от европейских дел, и она уже с 1914 г. заняла все владения Германии в Китае. В конце концов руководящая работа сосредоточивалась, как сказано, в совете четырех (представителей четырех держав: Англии — Ллойд Джорджа, Соединенных Штатов — Вильсона, Франции — Клемансо и Италии — Орландо).

Орландо роли не играл. Да и все интересы Италии были связаны с договором с Австрией, а пока шла речь только о договоре с Германией. Совет четырех превратился, таким образом, фактически в совет трех, и после всего сказанного ясно, что среди этих трех воля Клемансо должна была восторжествовать по всем главным пунктам.

Совет четырех заседал в обстановке, гарантировавшей полную и непроницаемую тайну того, что происходило на заседаниях. Да и теперь еще мы полностью этого не знаем, если не считать кое-каких «нескромностей», вырвавшихся из-под пера Лансинга, Кэйнса, Бэкера, Тардье и некоторых других лиц, более или менее близких к кому-либо из членов совета четырех.

Мы знаем, что прения иногда очень обострялись и что 78-летний Клемансо повышал общую напряженность в заседаниях своими резкими заявлениями, неукротимым упорством, грубыми выходками, раздражительной неуступчивостью. «Каждый день мы находили, что старый тигр стал одним годом моложе и что у него вырос новый коготь», — вспоминал впоследствии об этих трудных заседаниях Ллойд Джордж, отказывавшийся, однако, давать более конкретные детали о том, что происходило.

Мы знаем только, что Клемансо не удалось провести отторжение от Германии всего левого берега Рейна (как на том настаивал Фош и некоторые другие военные); не удалось настоять на оккупации германских земель вплоть до полной уплаты всех должных сумм (как этого желал президент республики Пуанкаре). Были и еще кое-какие вопросы, по которым оппозиция Вильсона и Ллойд Джорджа была так настойчива, что Клемансо уступил; но в общем мирный трактат прошел почти полностью в том виде, в каком он был желателен Клемансо. Президент республики Пуанкаре занял такую позицию: хотя каждая статья трактата, перед тем как поступала на обсуждение совета четырех, представлялась ему в Елисейский дворец, он впоследствии отклонял от себя полную ответственность за этот документ и давал понять, что Клемансо пошел еще на слишком большие уступки в пользу Германии. Эта позиция Пуанкаре выявилась, однако, лишь впоследствии, особенно в 1920–1923 гг. А пока он при всяком удобном случае выражал по адресу Клемансо полное благоволение. О том, как обращался Клемансо со своими коллегами по совету четырех, может дать понятие хотя бы следующий факт. Уже текст трактата был выработан, уже эта большая рукописная книга поступила в типографию и уже заканчивалось печатание ее, уже германские делегаты были вызваны в Версаль для передачи им этого (пока никому еще не ведомого) текста, как вдруг, за три дня до передачи отпечатанного экземпляра немцам, Клемансо своей личной волей, не уведомив ни Вильсона, ни Ллойд Джорджа (об Орландо не стоит и говорить), изменил текст одной важной статьи и написал, что державы, которые получат мандат на колонии (т. е., другими словами, державы, которые разделят между собой все германские колонии и турецкие владения), имеют право набирать туземные войска не только для «охраны порядка», но и для войны за метрополию. Узнавшие об этом члены совета четырех собрались на экстренное заседание 5 мая, требуя восстановления статьи в прежнем виде. Клемансо отделался словами, что Франции важно применение туземных войск для защиты французской территории. Он нехотя согласился на восстановление прежнего текста, что, конечно, нисколько не мешало милитаризировать французскую Африку после войны. Когда мирный договор был уже совершенно готов, то общему собранию конференции, созванному для исполнения этой пустой формальности, предложили немедленно принять весь текст без поправок, что и было тотчас исполнено. Делегаты второстепенных «держав-победительниц» успели уже с января 1919 г. попривыкнуть к такому обхождению, и если роптали, то больше промеж себя и не очень громко.