Принц приливов - Пэт Конрой

Уже после того, как Толита оставила мужа с сыном и уехала в Атланту, мой отец сбежал из дома. Друзья нашли его на острове Болотной Курочки, где он сидел и плакал по бросившей его матери…

Весной, когда кобии и сельди спешили на нерест, отец на неделю рвал связи с внешним миром и отправлялся в свой заповедный уголок ловить рыбу и крабов и ночевать под открытым небом. Нам с Саванной было по семь лет, когда отец впервые взял нас и Люка на свою островную рыбалку. К тому времени он построил на острове небольшую хижину, укрывавшую от дождя. Помнится, тогда я поймал на живого угря тридцатифунтовую кобию, затем мы ставили жаберную сеть на сельдей. Целую неделю мы питались нежным мясом кобии, зажаренным на медленном огне, и икрой сельдей, которую намазывали на толстые ломти бекона. Всякий раз, когда я думал об отцовских побегах, я вспоминал то рыбное пиршество и его смех, когда мы плыли по топкому болоту и прилив гнал нас к суше, чтобы вскоре отрезать от всего мира… Потом отец обнаружил, что в его святилище наведываются и другие рыбаки. Ежегодные отцовские паломничества на остров Болотной Курочки прекратились. Место, переставшее быть тайным, утратило свой магический ореол, а с ним и свою ценность. Открывшись чужакам, остров Болотной Курочки предал своего первооткрывателя. Сообразно постулатам отцовской философии, неприкосновенность места можно нарушить лишь однажды. Больше отец туда не плавал. Искренняя отцовская разочарованность передалась и нам — у нас не возникало желания навестить остров самостоятельно.

Но мы с Саванной понимали: можно всю жизнь прожить в округе Коллетон, можно рыбачить и ловить крабов в самых потаенных речках и ручьях и даже не подозревать, что в центре громадного солончакового болота, словно сердцевидный сапфир, находится кусочек земли. О его существовании знали только мы вчетвером да те безымянные рыбаки, осквернившие своим появлением отцовскую святыню.

В реальности полоса болот занимала тридцать миль. На карте она была куда компактней. Я пометил крестиком место, где, по моим представлениям, должен находиться остров Болотной Курочки. Конечно, преувеличение называть островом клочок суши, который чудом пощадило наступавшее болото.

Вечером, за пару дней до отплытия в Коллетон, я почитал дочерям сказку и уложил их спать. Салли отправилась в больницу на ночное дежурство. Мы с Саванной взяли по бокалу с коктейлем и уселись на крыльце. На противоположной стороне гавани перемигивались огни Чарлстона, скрытые легкой дымкой. В тот день приходила мать и осталась ужинать, сделав обстановку в доме невыносимой. Во всем, что случилось с Люком, она почему-то винила отца и нас. Рис Ньюбери пообещал нанять лучших в штате адвокатов и помочь Люку выпутаться. Саванна заявила матери, что сам Люк об этом не просил и может не принять щедрости отчима. Мать это просто взбесило. Она так и не поняла, насколько Рис Ньюбери преуспел в тайном искусстве плетения интриг и как умел унижать своей добротой. Мать уехала в слезах, да и у нас с сестрой на душе было довольно паршиво.

— Что бы ни случилось с Люком, самой трагической фигурой во всей этой истории будет наша мама, — заключила Саванна, вглядываясь в темные очертания форта Самтер.

— Она этого заслуживает. Ее послушать, мы втроем плохие, а она — святая.

— Ты не знаешь, до чего трудно быть женщиной, — вдруг накинулась на меня Саванна. — После тягот, какие были у нашей матери, я рада за нее.

— Тогда почему тебя всю перекашивает от ненависти, когда она оказывается рядом? Почему не скажешь ей ни одного доброго слова? Пусть хоть с тобой мать почувствует, что ее любят.

— Если у женщины хватает сил ненавидеть свою мать — это естественный закон и признак душевного здоровья. Мой психоаналитик утверждает, что это важная стадия, и я обязательно должна ее тщательно проработать.

— Твой психоаналитик! — не выдержал я. — У скольких придурков всех сортов и завихрений ты перебывала с тех пор, как уехала из Южной Каролины?

— Том, я пытаюсь стабилизировать свою жизнь, — пояснила задетая моими словами Саванна. — Ты не имеешь права вторгаться в этот процесс.

— Интересно, в Нью-Йорке найдется хотя бы один человек, который обходится без психоаналитиков, психиатров и прочей психошушеры? Наверное, только какой-нибудь провинциальный недотепа, очутившийся в аэропорту Ла Гуардиа между двумя рейсами. У него просто не хватает времени сгонять на Манхэттен и проторчать пятьдесят минут на кушетке психоаналитика.

— Тебе, Том, психоаналитик нужен больше, чем кому-либо, — заметила Саванна. — Слышал бы ты сейчас свой голос. Сплошные сердитые интонации.

— Я не знаю, как вести себя с близкими, которым абсолютно все известно. У мамы есть ответ на любой вопрос, у тебя тоже. Наверное, это какая-то редкая болезнь, поражающая женщин нашей семьи. Тебя хоть когда-нибудь мучают сомнения?

— Да. У меня огромные сомнения насчет тебя, Том. Я серьезно тревожусь насчет твоего жизненного выбора. Ты плывешь, сам не зная куда: ни направления, ни амбиций, ни желания что-то изменить, пойти на риск. И везде пусть слабозаметная, но отстраненность: от семьи, от работы. Ты не понимаешь, чего хочешь, не ведаешь, куда направляешься.

— Это-то и делает меня американцем. Здесь нечему удивляться.

— Ты возвращаешься домой после тренировок, наливаешь себе выпивку и утыкаешься в телевизор, пока не устанешь смотреть или не напьешься и тебя не потянет спать. Книг ты не читаешь, бесед не ведешь — сплошное растительное существование.

— Ошибаешься, сестра. В данный момент я веду беседу из числа тех, какие действительно ненавижу.

— Ты ненавидишь смотреть правде в глаза, — упрекнула Саванна, стискивая мою руку. — Том, ты попал в болото бездумной жизни, и оно вот-вот тебя засосет. Я этого очень боюсь.

— Ну почему ты предрекаешь безумие или несчастья всем, кто встречается тебе на пути? — возмутился я. — Почему признаёшь ненормальность единственным достойным ответом на все, что творится в мире?

— Потому что о душевно здоровых людях я слышала только легенды, но никого из их племени никогда не встречала. Они вроде инков. Можно читать про инков, осматривать развалины их городов, а вот поговорить с кем-то из них, узнать, чем они дышат, — это недосягаемо.

— Саванна, мне плевать на инков. Правительство бросило против Люка очень серьезных парней. Если они убьют нашего брата… страшно подумать, что будет со мной.

— Не успеют. Мы его разыщем и привезем сюда, — успокоила сестра.

— Пойми, за ним ведется настоящая охота. Как на оленя или другого зверя.

— Я больше опасаюсь за тех парней, чем за Люка. Мы-то с тобой знаем, что в лесу ему нет равных. Понимаешь, Люку все всегда удавалось. Если бы хоть раз его замысел не сработал, нам бы сейчас не понадобилось его искать. А случаев для провала было достаточно. Нас могли поймать, когда мы выкрали белого дельфина. Или когда тащили черепаху в спальню Ньюбери. Да и во Вьетнаме Люк мог угодить в плен. Наш брат всегда верил в свою удачу, и до сих пор она его не обманывала.