Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер

били — серьезный. Говорить я еще мог, и никто не стал затыкать мне рот.

— Чего ж ты сам переутомляешься, Менди? Я думал, у тебя на это есть холуи, вроде тех, что отлупили Большого Вилли Магоуна.

— Это личное участие, — мягко произнес он, — потому что тебе по личным причинам велено не соваться. С Магоуном другое дело — чистый бизнес. Вздумал мне на голову сесть — когда я покупал ему шмотки, и машины, и в сейф кое-что подкинул, и за дом выплатил. Они там, в «борьбе с пороком», все одинаковые. Я даже учебу его парнишки оплачивал. Благодарить должен был, гад. А он что сделал? Вперся в мой личный кабинет и дал мне по морде при прислуге.

— Это как же объяснить? — спросил я, смутно надеясь направить его злобу по другому адресу.

— Да так и объяснить, что одна крашеная шлюшка сказала, что у нас игральные кости фальшивые. А вроде была из его ночных бабочек. Я ее выставил из клуба и пускать не велел.

— Тогда понятно, — заметил я. — Магоуну пора бы знать, что профессиональные игроки никогда не жулят. Им это не надо. Но я-то что тебе сделал?

Он снова, с задумчивым видом, ударил меня.

— Ты мне репутацию испортил. В моем бизнесе приказы два раза не повторяют. Никому. Парню велели — он идет и делает. А не делает — значит, у тебя нет над ним власти. А власти нет — вылетаешь из бизнеса.

— Сдается мне, что не только в этом дело, — сказал я. — Прости, я платок достану.

Револьвер был наведен на меня, пока я вынимал платок и стирал с лица кровь.

— Ищейка поганая, — медленно сказал Менендес, — думает, что может из Менди Менендеса мартышку сделать. Что на посмешище меня выставит. Меня, Менендеса. Тебе бы надо нож сунуть, дешевка. Настрогать из тебя сырого мяса, помельче.

— Леннокс был твой приятель, — сказал я, следя за его глазами. — Он умер. Его зарыли, как собаку, закидали грязью и даже дощечки с именем не поставили. А я немножко помог доказать его невиновность. И от этого ты репутацию теряешь? Он твою жизнь спас, а свою загубил. А тебе хоть бы хны. Тебе бы только большую шишку разыгрывать. На всех тебе наплевать с высокой горы, кроме себя самого. Какая ты шишка? Только горло дерешь.

Лицо у него застыло, он замахнулся, чтобы стукнуть меня в третий раз, когда я сделал полшага вперед и лягнул его в пах.

Я не думал, не соображал, не рассчитывал свои шансы, не знал, есть ли они у меня вообще. Просто не мог больше терпеть трепотню, и больно было, и обливался кровью, и, может быть, к тому времени слегка очумел от ударов.

Он сложился пополам, заглатывая воздух, и револьвер выпал у него из руки. Он стал лихорадочно шарить по полу, издавая горловые сдавленные звуки.

Я заехал коленом ему в лицо. Он взвыл.

Человек в кресле засмеялся. От изумления я чуть не свалился. Потом он поднялся, и револьвер у него в руке поднялся вместе с ним.

— Не убивай его, — сказал он мягко. — Он нам нужен, как живая приманка.

Затем в темной передней что-то шевельнулось, и в дверях появился Оулз, бесстрастный, непроницаемый, абсолютно спокойный. Он взглянул на Менендеса.

Тот стоял на коленях, уткнувшись головой в пол.

— Слабак, — произнес Оулз. — Раскис, как каша.

— Он не слабак, — сказал я. — Ему больно. С каждым может случиться. Разве Большой Вилли Магоун слабак?

Оулз посмотрел на меня. Другой человек тоже. Крутой мексиканец у двери не издал ни звука.

— Да бросьте вы эту проклятую сигарету, — накинулся я на Оулза. — Или закурите, или выплюньте. Тошнит на вас смотреть. И вообще от вас тошнит. От всей полиции.

Он вроде удивился. Потом ухмыльнулся.

— Проводим операцию, малыш, — весело объявил он. — Плохо тебе? Нехороший дяденька побил по личику? Так тебе и надо, это тебе на пользу.

Он посмотрел вниз, на Менди. Менди поджал под себя колени. Он словно выкарабкивался из колодца, по несколько дюймов за раз, хрипло хватал воздух.

— Какой он разговорчивый, — заметил Оулз, — когда нет рядом трех адвокатишек, которые учат, как надо придерживать язык.

Он рывком поднял Менендеса на ноги. Из носа у Менди шла кровь. Он выудил из белого смокинга платок и прижал к лицу. Не произнес ни слова.

— Попался, голубчик. Перехитрили тебя, — заботливо сообщил ему Оулз. — Я из-за Магоуна слез не проливал. Так ему и надо. Но он полицейский, а мразь вроде тебя не смеет трогать полицию — никогда, во веки веков.

Менендес опустил платок и взглянул на Оулза. Потом на меня. Потом на человека в кресле. Медленно повернулся и взглянул на свирепого мексиканца у двери. Все они смотрели на него. На лицах у них ничего не было написано.

Потом откуда-то вынырнул нож, и Менди бросился на Оулза. Оулз шагнул в сторону, взял его одной рукой за горло и легко, почти равнодушно выбил у него нож. Расставив ноги, Оулз напружинил спину, слегка присел и оторвал Менендеса от пола, держа за шею. Сделал несколько шагов и прижал его к стене. Потом опустил, но руки от горла не отнял.

— Только пальцем тронь — убью, — сказал Оулз. — Одним пальцем. — И опустил руки.

Менди презрительно улыбнулся, посмотрел на свой платок и сложил его так, чтобы не было видно крови. Снова прижал его к носу. Взглянул на пол, на револьвер, которым меня бил. Человек в кресле небрежно сообщил:

— Не заряжен, даже если дотянешься.

— Ловушка, обман, — сказал Менди Оулзу. — Я тебя понял.

— Ты заказал трех бандитов, — объяснил Оулз. — А получил трех помощников шерифа из Невады. Кое-кому в Вегасе не нравится, что ты забываешь перед ним отчитываться. Он хочет с тобой поболтать. Хочешь — отправляйся с этими людьми, а то поехали со мной в участок, там тебя подвесят к двери, в наручниках. Есть у меня пара ребятишек, которые не прочь тебя рассмотреть поближе.

— Боже, помоги Неваде, — тихо промолвил Менди, снова оглянувшись на свирепого мексиканца у двери. Затем быстро перекрестился и вышел из дома.

Мексиканец пошел за ним. Второй, подсушенный тип из пустынного климата, подобрал с пола револьвер и нож и тоже ушел, прикрыв дверь. Оулз ждал, не двигаясь. Послышалось хлопанье дверцы, потом звук машины, отъезжавшей в ночь.

— Вы уверены, что эти рожи — помощники шерифа? — спросил я у Оулза.

Он обернулся, словно изумившись, что я еще здесь.

— У них же звездочки, — коротко бросил он.

— Славно сработано, Берни. Отлично. Думаешь, его довезут до Вегаса живым, бессердечный ты сукин сын?

Я вошел