Побочный эффект (СИ) - "Miss Doe"

Когда всё закончилось, Луна обессиленно упала Северусу на грудь и затихла, обнимая его и слушая, как бьётся о грудную клетку, постепенно успокаиваясь, его сердце. Она сжала внутри себя его член, и по телу пробежали ещё несколько волн наслаждения, становившегося всё более слабым. Как же ей было хорошо сейчас!

Постепенно приходя в себя, Луна ощутила, как руки Северуса обнимают и поглаживают её спину. Она подняла голову и взглянула на него. Глаза Северуса были закрыты, лицо расслаблено, обычно резкие черты его смягчились и сейчас выражали блаженство — выражение, знакомое лишь одному человеку на свете — ей, Луне Лавгуд. И от осознания, что настоящий Северус принадлежит только ей и больше никому, становилось ещё лучше, ещё приятнее.

Северус приоткрыл глаза, прижал к себе Луну и повернулся с ней набок. Когда он выходил из её тела, Луна ощутила ставший уже привычным звук вытекающей спермы — ей нравилось чувствовать это свидетельство его присутствия в себе. Обняв Северуса и прижавшись к нему, Луна дождалась, пока он с помощью невербального заклинания укроет их обоих одеялом и блаженно расслабилась, наслаждаясь осознанием того, что сегодня ей не придётся выбираться из его объятий, из тёплой постели и идти в кажущуюся такой пустой и холодной спальню. Сегодня она уснёт рядом с Северусом, согреваемая теплом его тела в объятиях его крепких, сильных и таких ласковых рук.

Несмотря на усталость и хронический недосып, Северус не спал полночи. Он-то надеялся, что провалится в сон сразу, как только закроет глаза. Но не тут-то было. Глаза у него действительно слипались так, что не было сил их раскрыть. А сон приходить не спешил. Вскоре Северус понял — почему. Он сам не хотел засыпать. Впервые в его не такой уж и короткой жизни рядом с ним в постели лежало, сладко посапывая на плече, существо, дороже которого у него никогда не было. Его родная, любимая, самая близкая, самая необходимая, самая лучшая, самая-самая девочка…

Северус вдруг вспомнил свои редкие походы в Лютный. Он никогда не оставался в постели с проститутками дольше, чем это было необходимо. Сбрасывал напряжение, быстро восстанавливал дыхание, поднимался рывком, одевался быстро, но без суеты, чтобы это не походило на бегство. А его уход каждый раз и впрямь становился бегством — от стыда за себя и за свою похоть, которую он не смог побороть и которую пришлось выплёскивать на совершенно чужое тело только потому, что природа время от времени требовала своё.

В момент, когда желание становилось до такой степени невыносимым, что причиняло боль, мозг милосердно отключался, давая возможность телу справить свою насущную потребность. Но, как только напряжение спадало, в голове тут же появлялись мысли о Лили, о том, что он изменил её памяти, что он слабак и тряпка, который не в состоянии справиться с собственной похотью. Стыд и гнев на себя гнали Северуса прочь, подальше от места его очередного позора, его слабости и неумения обуздывать свои инстинкты. Поэтому он, дожив до тридцати семи лет, так ни разу и не смог испытать такого простого и незатейливого удовольствия — засыпать рядом с женщиной, давшей ему возможность испытать блаженство.

И вот теперь… Теперь рядом с ним, в его постели, у него под боком лежала, крепко прижимаясь к нему, не просто женщина, с которой ему было хорошо. С ним спала его Любимая, его девочка, готовая щедро отдавать ему всю себя просто так, ради того, чтобы он чувствовал себя счастливым, чтобы он не страдал. Девочка, увидевшая за маской сальноволосого ублюдка со скверным характером настоящего Северуса — того, о существовании которого он не знал. Или знал, но давно позабыл, потому что и сам уверовал в то, что он — негодяй и подонок, достойный лишь ненависти и презрения. Девочка, с радостью и без остатка отдававшая ему всё, что у неё есть — тепло, нежность, заботу, свою душу и тело. Девочка, для которой он был самым нужным, самым лучшим, самым дорогим человеком на свете. И это было так восхитительно, так непривычно и невероятно, так будоражило воображение, что Северус не мог, да и не хотел засыпать, стараясь как можно дольше продлить эти потрясающие ощущения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Луна безмятежно спала, положив голову ему на плечо и уткнувшись носом в ямку на его ключице. От её ровного спокойного дыхания шее было тепло и влажно. Северус обнимал Луну за плечи, время от времени покрепче прижимая к себе в моменты, когда на него накатывала особая нежность. Луна охотно прижималась к его боку, и тогда Северус особенно чётко ощущал прикосновения её маленькой упругой груди, мягкого животика и нежного пушка на лобке к своей, ставшей такой чувствительной, коже. Он не открывал глаз, прекрасно представляя всё то, что воспринималось им на уровне ощущений. Нет, от этих прикосновений в нём не вскипала страсть, не пробуждалось непреодолимое желание овладеть этим мягким, податливым сонным телом. Северусу сейчас хотелось лишь одного — вечно лежать рядом с Луной, обнимая её, чувствуя, как даже во сне она тянется к нему. Вечно переживать эту почти невыносимую, плавящую сердце нежность и замирать от счастья, кожей ощущая каждую впадинку и выпуклость, малейшее движение этого прекрасного тела, которое по праву принадлежало ему.

Северус вдруг подумал: а что было бы, случись подобное у них с Лили? Если бы его мечты осуществились, и она ответила на его любовь? Он попытался представить на месте Луны юную Лили — горячую, смелую, чувственную. Как им было бы хорошо вдвоём! Наверное, он сошёл бы с ума от счастья, засыпая в обнимку со своим «рыжим солнышком». Но сразу вслед за этими мыслями пришли другие. Ей было хорошо так, как ему сейчас… но в объятиях Поттера. Джеймса Поттера, у которого она засыпала на груди, прижимаясь к нему всем телом. Северус скрипнул зубами и непроизвольно сжал руку, обнимавшую плечи Луны.

Та зашевелилась во сне, пробормотала что-то невнятное и крепче прижалась к Северусу, скользнув рукой по его груди вниз, к животу, и задержала её на его костлявом бедре. Тело мгновенно отозвалось на это прикосновение тёплой волной внутри и россыпью мурашек снаружи. Северус мгновенно пришёл в себя, вынырнул из потока мыслей о Лили, вспомнил, кто лежит с ним рядом и… устыдился. Мерлиново дерьмо, как он мог думать о ком-то ещё, прижимая к себе самое лучшее, милое, нежное и любимое существо на свете! К дракклу Лили! Ей было хорошо с Поттером? Тем хуже для неё. Она выбрала этого подонка, освободив его, Северуса, от всяческих иллюзий по отношению к ней. Ему следовало бы уяснить это гораздо раньше. Но любовь, чувство вины, боль утраты — весь этот клубок страстей и боли не давал такой простой мысли зародиться в его воспалённом мозгу. И только благодаря Луне, её чистой, незамутнённой, бескорыстной любви, он понял, что особенной Лили Эванс, она же Поттер, была только потому, что он сам возвёл её на этот пьедестал, сам присвоил ей такой статус! Как в случае с треклятым пророчеством — Волдеморт сам назначил Избранным сына Лили, тем самым дав младшему Поттеру власть над собственной жизнью и смертью.

Северус вздохнул, почувствовав в груди невероятное облегчение. Только теперь он стал окончательно свободным от своей болезненной, кровоточащей, увечной и израненной любви. Он будет помнить Лили всегда — с благодарностью за то, что она когда-то дала ему, за тот свет, которым она озарила его безрадостное детство. Он сделает всё для её сына — всё, что в его силах и даже больше. Но он больше не будет рабом её памяти. Он достоин любви так же, как и все прочие, живущие на земле. Даже больше, чем многие другие. Он любит и любим. И он имеет право на счастье — короткое или длинное, тайное или открытое. Он никогда не наденет маску перед своей девочкой, никогда не станет скрывать свою любовь и нежность к ней, потому что только так, демонстрируя свои чувства, он может сделать её счастливой. Он никогда не позволит призраку Лили — женщины, предавшей его — встать между ними.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И вот за это облегчение, за чувство освобождения от прежней тяжкой ноши, Северус почувствовал такую благодарность к Луне, что едва не задохнулся от очередного прилива нежности. Мерлин, да что же это с ним? Откуда берутся в нём все эти чувства? Неужели все они прятались в его душе, таились там, невидимые, задушенные, но всё-таки продолжающие существовать, несмотря ни на что — и вдруг вырвались наружу с силой долго сжимаемой и внезапно развернувшейся пружины? Неужели он так многого не знал о себе? А ведь он был уверен, что знает о Северусе Снейпе всё…