Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Да, Суллу беспокоили куриатные выборы. И, как будто одной заботы мало, армии надоело оккупировать Рим. Сулла, разумеется, знал об этом. Солдаты хотели идти на Восток — воевать против Митридата. Они не понимали, почему их полководец так засиделся в Риме. Начало также ощущаться возрастающее сопротивление населения дальнейшему пребыванию легионов в городе — и не столько потому, что сократилось количество продуктов, свободных постелей и незанятых женщин, сколько потому, что те, кто никогда не мирился с присутствием солдат, теперь осмеливались мстить. Например, кто-то упорно выливал содержимое ночных горшков из окон на злополучные солдатские головы.

Имей Сулла твердое желание дать взятку, он мог бы добиться успеха на куриатных выборах, поскольку обстановка была подходящей — кругом все жаждали обильного взяточничества. Но ни для кого и ни для чего Сулла не согласился бы пожертвовать частью своих и без того скромных запасов золота. Помпею Страбону позволили оплачивать собственные легионы; Гаю Марию заявили, что он волен делать то же самое; но Луций Корнелий Сулла неукоснительно считал, что оплачивать счета — это обязанность Рима. Если бы Помпей Руф был еще жив, Сулла мог бы позаимствовать деньги у этого богатого пицена. Однако он не подумал об этом прежде, чем послал младшего консула на смерть.

«Мои планы превосходны, но их исполнение весьма опасно, — думал Сулла. — Этот жалкий город переполнен людьми, у которых имеется собственное мнение, и все они намерены добиваться своего. Почему же никто из них не видит, насколько разумны и правильны мои намерения? Боги, как же мне заполучить достаточно власти, чтобы мои планы никто не нарушил? Человек с идеалами и принципами — вот истинная причина гибели мира!»

Ближе к концу декабря Сулла отослал свою армию обратно в Капую под командованием особо доверенного Лукулла — теперь уже официального квестора Суллы. Этим поступком Сулла отбросил предосторожности и слепо вложил свой успех на предстоящих выборах в руки Фортуны.

Сулла был уверен, что верно оценивает силу сопротивления ему в каждом из слоев римского общества. Однако истина заключалась в том, что старший консул все же не улавливал, как много людей и насколько сильно его ненавидят. Никто не говорил ему ни слова, никто не посматривал на него искоса — весь Рим словно затаился. Рим отнюдь не собирался забывать и прощать. Рим будет помнить и вторжение армии Суллы, и то, что эта армия поставила верность своему командующему на первое место, а верность Риму — только на второе.

Чувство острой обиды переполняло представителей высших слоев и пронизывало все общество вплоть до самых низов. Даже те, кто в принципе соглашался и с Суллой, и с идеей верховенства Сената, — такие, как братья Цезари и братья Сципионы Назики, — даже они отчаянно желали, чтобы Сулла нашел какой-нибудь другой путь разрешения сенатской проблемы. Что угодно, только не привлечение армии! А в головах представителей других классов, начиная со второго и ниже, незаживающей раной кровила мысль о том, что во время пребывания у власти консула Луция Корнелия Суллы народные трибуны были приговорены к смерти и что старый, израненный в боях за родину Гай Марий лишен дома, семьи, положения и тоже приговорен к смерти.

Все эти намеки на мучительное неудовлетворение существующим положением сразу прояснились после того, как были проведены выборы. Гней Октавий Рузон был избран старшим консулом, а Луций Корнелий Цинна — младшим. Преторами стали еще более независимые люди, и среди них не нашлось ни одного, на кого Сулла мог бы положиться.

Но больше всего встревожили Суллу выборы военных трибунов на всенародном собрании. Все избранные здесь, как на подбор, оказались неприятными для Суллы людьми с неуживчивыми волчьими характерами — Гай Флавий Фимбрия, Публий Анний и Гай Марций Цензорин. «Они вполне созрели для самочинной расправы над своими командующими, — думал о них Сулла. — Попробовал бы какой-нибудь полководец, имея в своих легионах подобных типов, организовать поход на Рим! Да они прикончили бы его без малейших сомнений. Они поступили бы так же, как Марий-младший поступил с консулом Катоном. Я очень рад, что мое консульство завершено и мне не придется терпеть их в своих войсках. Самый последний из них — это потенциальный Сатурнин».

* * *

Несмотря на обескураживающие результаты выборов, Сулла не выглядел несчастным. Старый год подходил к концу. Если не помешает что-нибудь еще, то у агентов Суллы в провинциях Азия, Вифиния и Греция будет время известить его о том, что там на самом деле происходит. Его главные заботы ныне связаны с Грецией; очередь Малой Азии наступит позднее. У Суллы не было войск, чтобы пытаться производить какие-то обходные маневры. Необходимо было ударить в лоб, чтобы разбить Митридата и изгнать его из Греции и Македонии. Тем более что понтийцам, вторгнувшимся в Македонию, не все удавалось. Гай Сентий и Квинт Бруттий Сурра лишний раз доказали, что величина армии — не главное, особенно когда противниками являются римляне. Они творили чудеса со своими небольшими армиями, но скоро их силы могли иссякнуть.

Главной целью Суллы теперь стала отправка своих войск из Италии на войну с Митридатом. Только разгромив понтийского владыку и захватив на Востоке богатую добычу, Сулла мог рассчитывать на репутацию более блестящую, чем у Гая Мария. Лишь привезя домой золото Митридата, ему удастся вывести Рим из финансового кризиса. И только при условии, если он сделает все это, Рим, может быть, простит ему тот злополучный поход. Тогда, вероятно, и плебс перестанет злиться на него за превращение своего любимого собрания в место, более подходящее для игры в кости и битья баклуш.

В свой последний консульский день Сулла созвал Сенат на специальное собрание и выступил на нем с предельной искренностью; он безоговорочно верил в себя и свои новые меры.

— Если бы не я, отцы Сената, вас бы уже не существовало. Я полностью убежден в том, что каждое мое слово — чистая правда. Если бы законы Публия Сульпиция Руфа продолжали действовать, то плебс — подчеркиваю: не римский народ, а именно плебс — управлял бы теперь Римом совершенно бесконтрольно. А Сенат оказался бы еще одним исчезающим реликтом, укомплектованным настолько слабо, что был бы не в состоянии собрать кворум. Мы не могли бы принимать никаких решений, не могли бы заниматься тем, что всегда считалось исключительной прерогативой Сената. Поэтому прежде чем плакать и причитать о судьбе плебса и народа, прежде чем погрязнуть в жалости к плебсу — жалости, которой он не заслуживает, — представьте себе лучше, чем бы сейчас было это высочайшее собрание, если бы не я.

— Сюда, сюда! — закричал Катул Цезарь, заметив появление своего сына. Он был очень доволен тем, что его сын, один из новых, очень молодых сенаторов, освободился от воинских обязанностей, окончательно вернулся домой и теперь заседает в Сенате. Сейчас он беспокоился о том, чтобы Катул-младший не пропустил того момента, когда Сулла проявит себя в качестве выдающегося консула.

— Не забывайте также о том, — продолжал Сулла, — что если вы желаете и впредь сохранять за собой право направлять действия Римского Сената, то вам надлежит придерживаться моих законов. Прежде чем вы начнете обдумывать любые изменения, подумайте о Риме! Во имя Рима необходим мир в Италии. Во имя Рима нам предстоит приложить колоссальные усилия, чтобы избавиться от наших финансовых затруднений и вернуть город к процветанию. Мы не можем позволить себе роскошь содержать таких народных трибунов, которые окажутся опустошительнее эпидемии. Храните установленное мною и существующее ныне положение вещей! Только тогда Рим выздоровеет. Мы не можем и дальше терпеть идиотизм Сатурнинов и Сульпициев!

Сулла пристально посмотрел на вновь избранных консулов.

— Завтра, Гней Октавий и Луций Цинна, вы унаследуете мою должность и должность моего покойного коллеги Квинта Помпея. Гней Октавий, даешь ли ты торжественное обещание поддерживать мои законы?

— Даю, Луций Корнелий, — ответил без колебания Октавий. — Ты можешь положиться на мое слово.

— Луций Корнелий из ветви, называемой Цинна, даешь ли ты мне слово поддерживать мои законы?

Цинна пристально и бесстрашно посмотрел на Суллу.

— Это зависит от многого, Луций Корнелий из ветви, называемой Сулла. Я буду поддерживать твои законы, если они подтвердят свою пригодность. В данный момент я не вполне уверен, что они на это способны. Предложенная тобою государственная структура является невероятно древней и очевидно неуклюжей. Кроме того, все гражданские права большинства нашего римского общества были тобою аннулированы — я не могу подобрать другого слова. Мне очень жаль, что я разочаровал тебя, но, поскольку дело обстоит именно таким образом, я вынужден воздержаться от обещания.