Ленин. Жизнь и смерть - Роберт Пейн

Словно какое-то шестое чувство подсказывало Ленину, что его «престол» перейдет не к кому-нибудь, а к Сталину, и в эти последние месяцы, дни, часы, пока мозг его еще не отключился, он с ужасом думал о том, как бездарно было бы отдать Россию в руки человека столь грубого, совершенно некультурного и беспринципного. Грубость Сталина проявлялась не только в том, что он мог обхамить, оскорбить словами, — весь стиль его работы был таков. Он грубо попирал человеческое достоинство, третировал, угнетал зависимых от него людей.

Отношение Ленина к Сталину мало определить как просто неприязнь. Вернувшись в Кремль из Горок после первого удара, Ленин сразу заметил, что Сталин ведет себя, как хозяин, этакий сам себе голова, все больше укрепляя свои позиции в Кремле. Он начал вторгаться в дела не подведомственных ему ветвей власти. Не было никаких сомнений в том, что он бешено рвется к управлению страной и ждет часа, когда Ленин уже не будет стоять на его пути. Но Ленин упорно не желал отправляться на тот свет. Он снова впрягся в государственные дела, внимательно наблюдая за хитроумными маневрами Сталина. Но тут последовал новый удар. Это поначалу не разглашали, но когда Сталин узнал о случившемся, видимо, именно в тот момент он ясно осознал стоявшую перед ним задачу: надо было немедленно брать власть, а для этого необходимо было как можно скорее избавиться от Ленина.

Однако убить Ленина было не так просто. Его надежно охраняли, врачи были неподкупны, а секретари ему верны.[60] Но в этой цепочке было еще одно звено — Крупская…

22 декабря Ленин пожелал продиктовать небольшое послание Сталину. Он очень плохо себя чувствовал. В тот день врачи запретили ему заниматься диктовкой, но им пришлось смириться, потому что они видели, что у того действительно накипело на душе и пока он не освободится от этого, он не успокоится. Ленин обещал им, что послание будет кратким. Ему было так худо, что и на следующий день ему было позволено работать не более пяти минут.

Содержание записки неизвестно, но нетрудно догадаться, что он мог написать Сталину. Ленин наверняка упрекал Сталина за что-то и предупреждал на будущее. Внизу стояла подпись Крупской — по заведенному Лениным правилу в конце очередной записи обязательно стояла подпись того, кто заносил на бумагу продиктованный им текст.

Как только Сталин получил это послание, он тут же позвонил Крупской. Он был в бешенстве или притворялся, что был в бешенстве. Возможно, он был пьян, но это тоже могла быть игра. Скорее всего, он хладнокровно продумал, как ему следовало реагировать. Он накинулся на Крупскую с руганью и отчитал ее в самых оскорбительных выражениях за то, что она занимается не своим делом; она, дескать, не имела никакого права передавать Ленину какую-либо информацию или обсуждать с ним партийные дела, в которых сама ничего не смыслит. В его тоне слышалась угроза — и это тоже было просчитано, — что не могло не подействовать на ее слабые нервы. В полном расстройстве Крупская обратилась к Каменеву, написав ему на следующий же день жалобное письмо, в котором убедительно просила его защитить ее от Сталина.

«Лев Борисович! Из-за короткого письма, которое я написала под диктовку Владимира Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе совершить вчера по отношению ко мне необычайно грубую выходку. Я не первый день в партии. В течение этих всех тридцати лет я никогда не слышала ни от кого из товарищей ни единого грубого слова. Дело партии и Ильича является для меня не менее дорогим, чем для Сталина. В настоящее время я нуждаюсь более, чем когда бы то ни было, в контроле над собой. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше, чем какой-либо врач, так как я знаю, что его волнует и что нет. Во всяком случае, я знаю это лучше Сталина. Я обращаюсь к вам и к Григорию (Зиновьеву. — О. Н.), как к близким товарищам В. И., и прошу вас защитить меня от грубых вмешательств в мою личную жизнь, а также от скверных ругательств и угроз. У меня нет никаких сомнений в том, каким будет единогласное решение Контрольной комиссии, которой Сталину, по всей вероятности, нравится грозить мне. Однако у меня нет ни силы, ни времени, которые мне было бы необходимо затратить в связи с этой ссорой. Кроме того, я живой человек, и сейчас мои нервы напряжены до предела».

Крупская сделала то, что и должна была сделать, — она объявила Сталину войну, не оповещая о том Ленина. Он был плох, его нельзя было беспокоить. Два с лишним месяца он ничего об этом не знал. Каменев и Зиновьев не были сильными личностями. Когда Каменев все-таки пошел к Сталину с письмом Крупской, желая, видимо, выслушать его объяснения, дело кончилось тем, что он оказался втянутым в тайный заговор. Ему было предложено войти в некий триумвират в составе Сталина, Зиновьева и его самого, который якобы должен был прийти к власти после смерти Ленина. А по прогнозам Сталина кончина Ленина была не за горами.

Неизвестно, жаловалась ли Крупская Троцкому, — никаких на то письменных подтверждений нет, к тому же в своих воспоминаниях он непременно зафиксировал бы этот факт. Впечатление такое, что она полагалась на политический вес Каменева, влияние которого ограничивалось Москвой, и на авторитет Зиновьева, правившего в Петрограде. Она не знала, что за пределами главных городов России Сталин уже повсюду распространял свое влияние и активно готовил своих ставленников к следующему съезду, который должен был состояться ближе к лету.

25 января 1923 года газета «Правда» опубликовала статью Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин», с подзаголовком «Предложение XII съезду партии». Ленин понимал важность предстоящего съезда и надеялся, что грозящую государству катастрофу можно предотвратить, если увеличить Центральную контрольную комиссию, введя в нее от семидесяти до ста рабочих, одновременно понизив число служащих Рабоче-крестьянской инспекции до трехсот-четырехсот человек, которые должны были выполнять чисто технические функции. Этот несложный арифметический расчет как будто ничего особенного в себе не заключал. Но для будущего России предложенные Лениным перемены могли оказаться кстати. В них заключался большой смысл. Дело в том, что инспекцией еще совсем недавно руководил Сталин. Ленин надеялся, что, сократив количество чиновников, служивших под руководством Сталина, он урежет его власть. В своей статье Ленин не скупится на уничтожающие слова в адрес правящего аппарата, который, с его точки зрения, недееспособен и сохраняется «в том же до невозможности, до неприличия дореволюционном виде». Он пишет: «Наш госаппарат… в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху…» И о Рабкрине: «Несомненно, что Рабкрин представляет для нас громадную трудность и что трудность эта до сих пор не решена». Имя Сталина в статье не упоминается, но было абсолютно ясно, против кого статья была направлена.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});