Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Конечно, это моё личное мнение, но ещё не хватает мне в «ОЗ» привычной иронии и самоиронии, не хватает взгляда на себя со стороны, не вижу я этого мира, не вижу. Ясно, что через сорок лет (а теперь уже через двадцать) мы шагнём совсем не в сторону Полдня, ясно, что опять многое угадано, в частности, этот трагически точный намёк на новую однопартийную систему, но ведь это скорее случайное совпадение, чем политический прогноз, да и вообще не совпадение, а промах на два десятилетия… В «Хищных вещах века» уже был альтернативный Полдню мир, и он куда более осязаемый и куда сильнее напоминает сегодняшнюю Россию. Мир «Сорока лет спустя» остался для меня абстракцией, если не сказать декорацией, выстроенной для одного единственного актёра — учителя Носова. Но может быть, так и было задумано? Учитель — всё-таки главный в романе. Или нет?..

Вернёмся к истории написания «ОЗ». Следующие этапы (после весны) были такие: в конце октября в Репине закончен черновик второй части — как раз «Сорок лет спустя», в конце ноября там же — черновик всей вещи целиком. В декабре они встретились, чтобы писать чистовик. Хорошо потрудились, но прервались 26-го. Устали. Скоро Новый год. А не доделали-то, как выяснилось, совсем чуть-чуть: встретившись 15 января всё в том же Репине, уже 18-го поставили последнюю точку в рукописи романа. И с чистой совестью взялись за сценарий «Жука», за рецензию на Славу Рыбакова (теперь и не вспомнить, на что конкретно) и за прочие не самые главные, но тоже обязательные дела. А настроение скверное: во-первых, заболела Елена Ильинична, а во-вторых, с Калямом совсем беда: ясно уже, что любимый зверь долго не протянет. Что поделать — кошачий век короче человеческого! Об этом прекрасно знают все любители домашних животных, но как-то забывают до срока.

И ощущение возникает, будто закончилась целая эпоха. Время было такое — каждый год, как эпоха. 1987-й, например, отмечен многими судьбоносными событиями. Это не слишком благозвучное словечко, с подачи Горбачёва, вдруг становится модным.

Законодательно разрешено частное предпринимательство. Начинается эра кооперативов.

Иосиф Бродский получает Нобелевскую премию, его стихи возвращаются на родину.

Но, безусловно, аттестатом зрелости, выданным нашей перестройке, стали фильм «Покаяние» и параллельно в литературе — «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова в «Дружбе народов». Читали все, передавая из рук в руки, а через год или два переведённый на английский роман вошёл, если не ошибаюсь, в двадцатку бестселлеров США — неслыханный результат. И, наконец, в своём докладе к 70-летию Великого Октября Михаил Сергеевич подвёл черту, выдав столь суровую оценку сталинизму, на какую не решался даже Хрущёв четверть века назад. Пожалуй, именно в этот момент перестройка и сделалась необратимой.

И у Стругацких год получился насыщенным. Из публикаций отметим ещё «Сказку о Тройке», напечатанную впервые в изначальном полном авторском варианте — в журнале «Смена» сумасшедшим тиражом в 1 миллион 300 тысяч экземпляров.

И очень много было всяких собраний, заседаний и совещаний. Про интервью и встречи с читателями уж и не говорим.

В начале марта в ЦДЛ состоялся очередной пленум Совета по фантастике на тему «Роль приключенческой и научно-фантастической литературы в борьбе против реакционной пропаганды». Сильная тема. Заседание открывает не Алим там какой-нибудь Пшемахович Кешоков, а сам великий и могучий утёс с рукой в ЦК и ногой в КГБ Юрий Николаевич Верченко. Зато в прениях разрешают выступить уже не только АНу, но и молодым — Владимиру Гопману и Виталию Бабенко. Гопман в силу темперамента выскочит первым, за что получит после нагоняй от опытного политика Еремея Парнова. Но всё равно здорово: они все не преминут воспользоваться случаем, чтобы лягнуть по делу и закосневшую «Молодую гвардию», и роскомиздатовское карательное рецензирование. Борьба на этом фронте становится всё более острой и непримиримой — в полном соответствии с накалом страстей по стране в целом.

14 мая происходит весьма примечательное событие. Академия наук СССР приглашает АНа в один из главных залов страны — Колонный зал Дома союзов на проспекте Маркса (ныне Охотный ряд), — для торжественного вручения почетного свидетельства о присвоении имени Strugatskia (в честь братьев Стругацких) малой планете № 3054 в главном поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера, открытой 11 сентября 1977 года. Почётно, радостно. Приятно осознавать, что ценят, что не забыли, и можно ностальгически вспомнить о далёких теперь уже временах увлечения астрономией и космической фантастикой. АН бодр, улыбается камерам, шутит, прекрасно выглядит на сцене в своём простеньком вельветовом костюме и белой рубашке, но, конечно, без галстука.

В этот же вечер он уедет к брату в Питер, значит, энергии ещё много, и они славно (или, как любил говорить АН, смачно) поработают над «ОЗ».

А вот когда закроют сезон, подведут итоги и сделают перерыв на лето, он словно сдуется вдруг и, вернувшись в Москву, будет чувствовать себя отвратительно. К сожалению, это уже обычное состояние после завершения очередного этапа работы. А тут опять всякие мероприятия, и не пойти на них ну никак нельзя.

29 мая в ЦДЛ чествовали Георгия Иосифовича Гуревича. Семьдесят ему исполнилось 11 апреля, но в Союзе писателей только теперь очередь дошла до юбиляра. На торжественную часть все собрались в помещении парткома — в красивой просторной гостиной с высоченными потолками, там, бывало и семинары проходили, если другие залы случались заняты. Народу набилось много, потому что по новым демократическим правилам и молодёжь пускают. Вот это и был тот единственный случай, когда ваш покорный слуга лично «виделся» с Аркадием Стругацким. Помню его угрюмое лицо — за вечер всего-то два или три раза улыбнулся (одна улыбка точно была адресована Гопману, Володя хорошо помнит, как выступал среди первых, и сразу внёс оживление в публику); помню, как тяжело сидел АН, словно всей позой своей вопрошая: «Можно я лягу?»; помню, рядом с ним невероятно длинного сухощавого Мирера, бдительно охранявшего покой классика. Они карикатурно напоминали Дона Кихота и Санчо Пансу, поменявшихся ролями. А вставший во весь рост АН оказался не сильно ниже своего «оруженосца». Там, на публике, он так и не сказал ни слова. Полагаю, то есть даже знаю, что Гуревич нисколько не обиделся — он уже слишком много лет знал Аркашку, да и потом они все пошли ещё в ресторан. Возможно, там классик взбодрился — не знаю, меня там не было. Зато знаю, что через два дня ему пришлось выступать перед огромным залом в гостинице «Космос», где проходил VII Международный конгресс «Врачи мира против ядерной войны» и в рамках конгресса впервые — специальный коллоквиум «Научная фантастика и ядерная реальность». Ведущим назначили уже небезызвестного нам Михаила Ковальчука, вот он и уболтал АНа. Классик наш был категорически не в форме и рядом с весьма говорливыми фантастами чехом Йозефом Несвадбой, шведом Пером Кристансом Йершилдом, американцем Полом Брайансом выглядел совсем бледно. Сказал Стругацкий буквально следующее: «Тут, видите, какое дело — рассуждать о ядерной войне в сущности бессмысленно. А к угрозе ее следует относиться философски. Если ядерная война случится, мы все погибнем, и будет уже некому о ней рассуждать. А если не случится, тогда тем более — о чём говорить, товарищи?» Тишина в зале. «Собственно, у меня всё». И тогда — аплодисменты, вначале робкие, но всё нарастающие и под его уход за кулисы уже достаточно бурные. От него ждали чуда. Это же сам Стругацкий! У них и книги такие: сразу всего не поймёшь. Перечитывать надо. И потому, я думаю, не случайно в ближайшем номере знаменитого американского журнала, посвящённого фантастике, «Локус» появился такой абзац в новостях:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});