Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших - Терри Гудкайнд

Зедд одобрительно кивнул. Кэлен нежно обвила пальцами руку старого волшебника.

– Когда ты отправишься в Замок?

– Мы с Эди поедем завтра утром. Думаю, лучше тут не задерживаться. Сегодня утрясем все военные вопросы с офицерами и сестрами. Полагаю, как только население полностью покинет Эйдиндрил – и когда выпадет достаточно снега, чтобы окончательно законопатить тут Орден до весны, – нашим людям надо будет потихоньку уходить из этого места и отправляться через горы в Д'Хару. Переход в зимних условиях долгий, но если нет необходимости прорываться с боями – это будет не так трудно, как могло бы быть.

– Так будет лучше всего, – согласилась Кэлен. – Это на какое-то время выведет наших людей из-под удара.

У них не будет меня, чтобы сражаться магией против магии, но останутся Верна с сестрами. Теперь они уже знают достаточно, чтобы суметь защитить войска от магических атак. Во всяком случае, пока что.

Эти слова повисли в воздухе, так и не произнесенные вслух.

– Я хочу до отъезда повидать Верну, – сказала Кэлен. – Думается мне, ей пойдет на пользу необходимость заботиться о других. А потом хочу повидаться с генералом Мейффертом. Ну а потом нам лучше трогаться в путь. Дорога предстоит долгая, и я хочу оказаться на юге прежде, чем нас засыплет снегом.

Кэлен напоследок еще разок крепко обняла Зедда.

– Когда увидишь его, – прошептал Зедд ей на ухо, – передай моему мальчику, что я очень его люблю и жутко по нему скучаю.

Кэлен кивнула, уткнувшись ему в плечо, и произнесла явную ложь:

– Ты увидишь нас обоих снова, Зедд. Обещаю.

Кэлен вышла из палатки Зедда. Все вокруг было покрыто снегом, и весь мир казался вырезанным в белом мраморе.

Глава63

Длинным плавным движением, ловко направляя пальцами напильник, Ричард вел стальной инструмент вниз по складке одежды, навечно застывшей в белом мраморе. Сконцентрировавшись на том, чтобы вести инструмент ровно и с постоянным нажимом, Ричард был полностью захвачен работой.

Напильник, с сотнями рядов тонких насечек, аккуратно стесывал шероховатости с благородного камня. Ричард орудовал напильником с такой же уверенностью, как действовал любым клинком. Он не глядя положил напильник на подставку, стараясь ни за что не зацепить, чтобы не затупить раньше времени. Взяв другой напильник, с еще более тонкой насечкой, он принялся доводить то, чего не мог сделать предыдущим.

Белыми, как у пекаря, пальцами Ричард ощупал поверхность руки мужчины, выявляя трещины. Пока мрамор не отполирован, мелкие трещины зачастую легче нащупать, чем увидеть. Найдя их, повел по ним напильником, проверяя рукой результат, ощупывая мускулы. Теперь он снимал пласты камня не толще бумажного листа.

Чтобы дойти до этой стадии, потребовались месяцы. Ричард наслаждался тем, что уже близок к завершению. Дни проходили один за другим, в бесконечной работе, днем, на стройке, – в изготовлении смерти, а ночью – ваяя жизнь. Ваяние для Ордена уравновешивалось ваянием для себя – рабство против свободы.

Когда кто-нибудь из послушников интересовался статуей, Ричард тщательно скрывал, что испытывает удовольствие от ваяния. И для этого мысленно представлял ту модель, которой ему было велено следовать. Он всегда почтительно склонял голову и докладывал, как движется отработка епитимьи, заверяя, что все идет по графику и статуя будет завершена вовремя и установлена на площади ко дню освящения.

Ударение на слове «епитимья» помогало направить их мысли в другом направлении, подальше от статуи как таковой. Послушники были всякий раз куда больше довольны тем, что он вкалывает на износ на двух каторжных работах, чем интересовались какой-то там очередной каменной фигурой. Скульптуры были повсюду. И все, как одна, являли собой всю низменность человека. В точности, как в их вселенной каждый человек в отдельности не имел значения, так же не имела значения и одна статуя. Именно невообразимое количество скульптур должно было стать основным доказательством человеческого ничтожества. Скульптуры были всего лишь декорациями на сцене, с которой Братство Ордена проповедовало о самопожертвовании и спасении.

Ричард всегда покорно сообщал, что по ночам отрабатывает епитимью, без еды и сна, после рабочего дня на стройке. Поскольку бескорыстное самопожертвование – самое лучшее средство для исправления грешников, послушники всегда уходили вполне довольные.

Ричард сменил напильник на более тонкий и изогнутый и обработал им мускулы там, где они переходили в сухожилия, показывая напряжение руки. Днем он наблюдал за рабочими, чтобы изучить, как двигаются мышцы. А ночью брал за образец собственную руку, чтобы точно отобразить сосуды и суставы, расположенные близко к поверхности кожи. Иногда он смотрел в зеркальце. Он ваял так, что мраморная поверхность казалась натянутой кожей на вздувшихся мышцах, как настоящая кожа, морщилась в складках и была гладкой на изгибах.

Для фигуры женщины образца не требовалось: он так живо помнил Кэлен, что больше ничего и не нужно было.

Он хотел, чтобы фигуры были в движении, напряженные и настороженные. Выражение лиц, особенно глаз, должно было отражать основную человеческую характеристику: мышление.

Если все скульптуры, что он видел в Древнем мире, были торжеством горя и смерти, то эта статуя была торжеством жизни.

Ричард хотел, чтобы она была воплощением чистой силы воли.

Мужчина и женщина, которых он ваял, были его убежищем, спасением от отчаяния заключенного. Они были воплощением свободы духа. Воплощением победы разума.

К своему глубоком огорчению, Ричард заметил, что в окно пробивается свет, заглушая свет горевших всю ночь ламп. Всю ночь. Он снова проработал всю ночь.

Его огорчило не то, что свет дневной – он вполне его устраивал, а то, что это означало на данный момент конец работы над статуей. Теперь ему пора отправляться ваять уродство на стройке. К счастью, та работа не требовала ни размышлений, ни старания.

Он как раз зачищал надфилем изгиб мускулистого плеча мужчины, когда раздался стук в дверь.

– Ричард?

Пришел Виктор. Ричард вздохнул. Придется остановиться.

Ричард сдвинул на шею платок, закрывающий нос и рот. Этой маленькой хитрости, предохраняющей от попадания в дыхательные пути мраморной пыли, его научил Виктор, поскольку именно так делали скульпторы у него на родине, в Каватуре.

– Иду.

Ричард слез с подставки. Он поднялся, только сейчас почувствовав, насколько ломит все тело от работы и недосыпания, потом поднял брезент и стряхнул с него пыль.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});