Обсидиановый нож - Александр Мирер

— На борту «Мадагаскара» происшествие — метеорная атака. Об этом вы осведомлены. Имело место нарушение пассажирской инструкции…

— Ай-ай-ай! — пропел Савельев. — Какое безобразие!

И на Хайдарова пахнуло ванилью. И тут же выяснилось, что Савельев, будучи врачом — космическим врачом! — с многолетним стажем, безукоризненно соблюдает требования инструкции. Он привык следить за своим здоровьем и посему регулярно производит небольшой моцион в башмаках-утяжелителях, очень советую, коллега, знаете ли, влияние ослабленной гравитации на организм до сих пор не раскрыто полностью. Да-э-э… Тридцать кругов по коридору — неутомительно и достаточно. Да-э-э… Итак он делал двадцать третий круг, и прозвучал тревожный сигнал, по которому следовало лечь в амортизаторы, что он и выполнил неукоснительно… Да. К сожалению, атака застала его еще в коридоре, он открывал дверь своей каюты… Что? В коридоре никого не было, ни-ко-го. Вот выйдя на прогулку, он встретил доктора Шерну — конечно, куратор знает его — известный, известный человек, главный космокуратор станции Марс-2… Приятнейший человек! Последнее время — несколько замкнутый. Всегда в одиночестве. Они обменялись парой слов, и доктор Шерна удалился. Кажется, он спешил. Когда это было? Да-э-э, минут за десять до метеорной атаки…

Когда Савельев покинул каюту, он знал не больше, чем до разговора с Хайдаровым, но его бледно-голубые глазки сияли огнем бескорыстного любопытства. Вентиляторы боролись с запахом сдобы повышенной калорийности. Хайдаров вызвал следующего — Марту Стоник. Вот и верь свидетельским показаниям — Шерна оказался «несколько замкнутым»…

Марта Стоник вошла с надменно вздернутой головой. Поздоровалась, швырнув два пальца к козырьку каски — ладонью наружу. Комбинезон сидел на ней как влитой. Он был склеен из какого-то особенного материала, мягкого и уютного на вид. Экая малютка, подумал Хайдаров, сантиметров… сто шестьдесят. Возраст определить трудно — не меньше двадцати пяти, не больше сорока. Губы юношеские, руки — детские, с глазами что-то неясно. Глаза, скользнув по Хайдарову, уперлись в оранжевую стенку шкафчика с личным оружием командира, и в них мелькало. Что-то с ней нехорошо, подумал Хайдаров и напомнил себе, что здесь он следователь, и надо отодвинуть сострадательность и добропомощность… «Да что с тобою сегодня, — сказал он себе, — ты Куратор, и оставайся им. С ней что-то происходит скверное. Какое интересное лицо — не греческое, как можно бы ожидать по фамилии, скорее египетское, коптское. Оно было бы красивым, если бы не мрачность — обрати внимание, не сиюминутная мрачность, а постоянная, характерологическая… Да что она там увидела, на этом шкафчике?»

Пассажирка взглянула наконец на него:

— Представляться не нужно, надеюсь?

— Давайте проверим, — сказал Хайдаров. — Вы — доктор Марта Стоник. Физик?

— Химфизик, специалистка по ударным волнам. Институт Систем Жизнеобеспечения, Луна — Северная.

— Но летите вы с Марса.

— Тонко подмечено, — сказала Марта Стоник.

— Летали на испытания систем? Всегда завидовал вашей службе…

— Ах, вот так… Я всегда завидовала вашей.

— Почему?

— Э, сначала вы объясните, почему.

— Пожалуйста, — сказал Хайдаров. — Я делю цели на первичные и вторичные. Вот, скажем, наша служба. Мы…

— Пастыри, — сказала Марта Стоник.

— Я, знаете, побаиваюсь теологических выражений. Но пусть будут пастыри. Овцам прежде всего необходимы пастбища, водопои, овчарни, а потом уже — пастухи. Вы даете пастбища, вы — необходимы. А мы — третий эшелон.

— О Господи! И это говорит психолог!

— Очень понимаю, — с удовольствием согласился Хайдаров. — Нисколько не спорю, все изложенное могло быть изложено в семнадцатом столетии. В девятнадцатом — наверняка. Но каждый имеет право на собственные заблуждения, не правда ли? Я заблуждаюсь и знаю это, и мало того — буду упорствовать в своих заблуждениях до конца.

— Любопытно, — сказала пассажирка.

— Да что вы, ничего любопытного, — сказал Хайдаров. — Моя основная цель — быть адекватным моим обязанностям. Для этого я должен любить и почитать вас. И я стараюсь любить и почитать все вам принадлежащее, даже ваши профессии.

Пассажирка щелкнула пальцами и засмеялась. В каюте было темновато, и она наклонилась, чтобы разобрать надпись на значке.

— «Николай Хайдаров», — прочла она. — Ладно. Можете называть меня Мартой. Это вы каждому пациенту рассказываете? Насчет любви и почитания?

— Каждой пациентке, — протяжно сказал Хайдаров. — Иногда подношу цветы.

— Простите, — сказала Марта Стоник. — Язык мой — враг мой. О чем будем разговаривать?

— О пристрастиях. Почему все-таки вы завидуете нашей профессии?

— Власть. Кураторы для меня — олицетворение власти.

— А, снова пастыри и овцы… — сказал Хайдаров.

Он не стал объяснять, что власть — космического психолога в частности — существует лишь тогда, когда есть две стороны. Готовая ее осуществить и готовая ее признать. Что в XXI веке немного найдется властолюбцев и почитателей власти, а поэтому они подозрительны для психолога, как люди, отступающие от нормы. Ему уже было ясно, что властная, резкая и самолюбивая женщина вряд ли могла быть «субъектом X». Скорее, оказавшись один на один с раненым, она бы голову сложила, но его бы вытащила из аварийного отсека, — не только из человеколюбия и чувства долга. Ведь Шерна был огромный и здоровенный мужчина, а она — маленькая и слабая. Вытащив его, Марта лучшим образом удовлетворила бы свое самолюбие.

— Вы возвращаетесь в свой Институт, на Луну? — спросил он.

— Да.

— Скоро ли у вас отпуск?

— Я только что из отпуска. Но в чем дело, куратор? Вы лучше скажите прямо, что вас интересует.

— Пожалуйста. Где вы были в момент метеорной атаки?

— Ах, вот так… — сказала пассажирка. — Вы из Института космических психологов? Что за дело ИКП до метеорных атак и прочей прозы?

— Я говорю с вами от имени экипажа.

— Экипаж… Ах, вот так. Чем же интересуется экипаж: метеорной атакой или мною?

— Вами.

— Тогда я отказываюсь говорить.

— Простите, — смиренно проговорил Хайдаров. — Я думал, вы знаете. Во время атаки смертельно ранен человек.

— Кто?!

— Филип Шерна.

— Какое несчастье, — с едва скрытым облегчением пробормотала пассажирка. — Теперь я понимаю. Он безнадежен?

Хайдаров рассказал то, что знал: тело заморозили только через двенадцать минут после клинической смерти и в малой ракете-контейнере отправили на Землю. Смогут ли там оживить — неизвестно. Судовой врач полагает, что шансов нет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});