Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Крикс и Эномай закивали. Заместители Спартака знали о его планах не больше, чем все остальные.

— Скажи нам, Спартак, — сказал Крикс.

Понемногу темнело, но казалось, Спартак, стоя на камне, концентрировал на себе последние лучи заходящего солнца. Да, он выглядел человеком, за которым стоит пойти. Решительный, уверенный, сильный, надежный.

— Вы все знаете имя Квинта Сертория, — начал он. — Мятежный римлянин, он выступил против системы, которая производит таких людей, как Батиат. Он обосновался в Испании и скоро пойдет на Рим, чтобы стать диктатором. Он считает, что Республика должна быть другой. Мы знаем это, потому что слышали, как люди об этом говорили, говорили всякий раз, когда нас посылали куда-нибудь сражаться. Мы узнали еще, что многие в Италии хотят, чтобы Квинт Серторий встал во главе Рима. Особенно самниты.

Он замолчал, облизал губы.

— Я знаю, что буду делать! Я собираюсь в Испанию, где присоединюсь к Квинту Серторию. Но если это вообще возможно, я привел бы к нему целую армию — армию, которая уже нанесла бы удары по Риму Суллы и его наследников. Я собираюсь набрать солдат среди самнитов, луканцев и других племен Италии, которые скорее хотят увидеть новый Рим, чем наблюдать, как их наследство превращается в ничто. Я буду искать и среди рабов Кампании. Я предложу им все гражданские права в Риме Квинта Сертория. У нас больше оружия, чем нам требуется, — если мы не завербуем дополнительных сторонников. И когда Рим пошлет против нас войска, мы победим их и заберем их оружие!

Спартак пожал плечами.

— Мне нечего терять, кроме собственной жизни, и я поклялся, что больше ни за что не вынесу такого существования, которое заставлял меня вести Батиат. Человек — и даже раб! — должен иметь право свободно общаться со своими товарищами. Он имеет право передвигаться в этом мире. Тюрьма — хуже, чем смерть. Я никогда не вернусь в тюрьму!

Он не выдержал и заплакал, а после нетерпеливо смахнул слезы.

— Я — человек, и обо мне узнают! Но все вы тоже должны сказать это! Если мы останемся вместе и сформируем ядро армии, тогда у нас будет шанс защитить себя и оставить заметный след. Если мы разойдемся, каждому из нас придется бегать, бегать, бегать — до конца дней своих. Зачем бегать, как загнанный олень, если мы можем идти, как люди? Почему не найти себе места в Риме Квинта Сертория, подготовив для него Италию? Почему не отправиться к Серторию, чтобы соединиться с ним, когда он пойдет на Рим? У Рима мало войск в Италии, мы это знаем. Кто из нас не слышал капуанцев, жалующихся, что их средства к существованию убывают, потому что солдатские лагеря пустуют? Кто остановит нас? Я был военным трибуном. Крикс, Эномай и многие из вас служили в легионах. Есть ли что-нибудь о формировании армии и управлении ею, что знают такие люди, как Лукулл или Помпей Магн, и чего не знаю я, или Крикс, или Эномай, или любой из вас? Армией управлять не трудно! Так почему бы нам не стать армией? Мы в состоянии побеждать! Никакие легионы ветеранов в Италии не остановят нас. Мы привлечем опытных солдат, самнитов и луканцев, которые боролись, чтобы освободиться от Рима. Мы сами будем обучать неопытных. Разве раб обязательно окажется неспособным к военной службе и не может стать храбрым солдатом? Армии рабов несколько раз приводили Рим на грань уничтожения и терпели поражение только потому, что их не возглавляли люди, которые знают, как сражается Рим. Их не вели римляне!

Спартак поднял над головой могучие руки, сжал кулаки и потряс ими.

— Я поведу нашу армию! И я приведу ее к победе! Я доставлю ее Квинту Серторию, увенчанную лаврами и с Римом у ее ног. — Руки опустились. — Подумайте о том, что я сказал, и больше не задавайте вопросов.

Маленькая группа гладиаторов и женщин промолчала, когда Спартак спрыгнул с камня, но смотрела на него горящими глазами. Алусо радостно улыбалась ему.

— Завтра они проголосуют за тебя, — сказала она.

— Да, думаю, проголосуют.

— Тогда пойдем со мной к роднику. Его надо почистить, если им будут пользоваться люди.

Как она понимала, что надо делать, Спартак не знал. Он со страхом наблюдал, как она шепчет свои заклинания, а потом копает отрубленной рукой Батиата в крошащейся стене с одной стороны горячего, вонючего фонтана, который прорывался из расщелины. И вдруг оттуда вырвался другой поток воды, холодной, вкусной, утоляющей жажду.

— Это знак, — сказал Спартак.

* * *

Через двадцать дней тысяча добровольцев собралась в котловине у вершины Везувия. Но для Спартака оставалось тайной, как люди узнали, где они, если он еще никого не посылал в окрестности. Приблизительно десятая часть вновь прибывших состояла из беглых рабов, но большинство все-таки были свободными людьми — самнитами. Нола находилась недалеко, и Нола ненавидела Рим. Ненавидели Рим и Помпеи, и Неаполь, и все другие партизаны Италии, которые боролись насмерть против Суллы, сначала в Италийской войне, потом на стороне Понтия Телезина. Пусть Рим считает, что сокрушил Самний, но этого, думал Спартак, записывая одно самнитское имя за другим, никогда не случится, пока жив хоть один самнит. Многие из них прибыли с доспехами и оружием — седовласые ветераны, которые плевались при одном упоминании имени Суллы или делали знак, ограждающий от дьявольского глаза, при разговоре о Цетеге и Верресе — паре, которая сожгла земли самнитов.

— Я хочу что-то показать тебе, — взволнованно сказал Крикс Спартаку.

Было утро последнего дня сентября. Спартак тренировал центурию рабов. Он поручил тренировку другому гладиатору, а сам отошел в сторону с Криксом, который нетерпеливо тащил его за руку.

— В чем дело? — спросил он.

— Лучше сам посмотри, — сказал Крикс, ведя Спартака к щели в стене кратера, дающей обзор северного склона Везувия.

Два самнита, стоявшие в дозоре, повернули взволнованные лица к Спартаку.

— Посмотри! — сказал один.

Спартак посмотрел. Внизу, под ним, на тысячу футов скалы верхней части горы имели мрачный вид. Еще ниже лежали аккуратно возделанные поля. И сквозь пшеничную стерню вилась колонна римских солдат, ведомых четверкой всадников в греческих шлемах и контурных кирасах офицеров высокого ранга. Отдельно, позади трех офицеров, ехал всадник с перекинутой через плечо и завязанной ритуальным узлом лентой — знаком власти — на сверкающей груди.

— Ну, ну! Они послали против нас, по крайней мере, претора! — усмехнулся Спартак.

— Сколько легионов? — с беспокойством спросил Крикс.

Спартак удивленно посмотрел на него.

— Легионов? Ты был одним из них, Крикс, ты должен был бы знать!

— Вот именно, я был в легионах. Когда ты внутри, ты не видишь себя со стороны.

Спартак усмехнулся, потрепал Крикса по волосам.

— Успокойся, там, внизу, не больше половины легиона — пять когорт самых зеленых солдат, что я видел. Заметь, как они топают вразброд. Не умеют держать строй. И, что важнее, их возглавляет такой же зеленый! Видишь, как он едет, позади своих легатов? Точный признак! Уверенный в себе полководец всегда впереди.

— Пять когорт? Это же по меньшей мере две с половиной тысячи!

— Пять когорт, которые никогда не служили в легионе, Крикс.

— Я просигналю общий сбор.

— Не надо, останься здесь, со мной. Пусть они думают, что мы их не заметили. Если они услышат горны и крики, они остановятся и разобьют лагерь. Но если они вообразят, будто подобрались к нам незаметно, этот идиот будет ползти вверх по склону до отвесных скал, пока не поймет, что лагерем он встать уже не сможет. К тому времени будет слишком поздно перестроиться и начать спускаться — всей этой массе придется отходить небольшими группами, выискивая удобное местечко. Болваны! Если бы они обошли нас с юга, они могли бы подойти по тропе прямо к нашей впадине.

Когда стемнело, Спартак уже не сомневался, что карательная экспедиция действительно состоит из необученных рекрутов. Их военачальником был претор по имени Гай Клавдий Глабер. Сенат приказал ему собрать пять когорт в Капуе, где он был проездом, и ходить с ними, пока они не найдут мятежников и не выгонят их из Везувиевой ямы.