Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Он помнил атаку русской конницы, штурмовавшей склон холма, и понимал свое преимущество. Вдали конница мусульман начала стремительное наступление, и Джучи внезапно растерялся. Он сознавал, что не может вести тумен в лобовую атаку. Не имело смысла терять впустую людей. Джучи обдумал возможность стремительного удара во фланг, что позволило бы увести мусульман на равнину. Он знал, что монголы в хорошей физической форме и не подведут, но сомневался в том, что воины-китайцы выдержат испытание гонкой, не отстанут и не будут разбиты.

Однако Джебе как будто не замечал задумчивого смятения Джучи.

– На виду у своего шаха им придется наступать прямо на нас, – сказал он. – Им неизвестно, сколько у нас людей за холмом. Думаю, встреча с нами в такой дали от Отрара и хана для них так же неожиданна, как и для нас. Ты сможешь зайти с фланга?

Прежде чем ответить кивком, Джучи оценил расстояние. Джебе улыбался, словно они обсуждали борцовский поединок или условия пари.

– Тогда план будет таков. Я дождусь, когда они выдохнутся, взбираясь по склону, и тогда обрушусь на них сверху, как скала. А ты зайдешь с фланга и вклинишься в центр. Думаю, тебе пригодятся твои копья.

Джучи взглянул вниз на крутой откос.

– Жаль, что мы не сможем скатить на них камни, – заметил он.

Джебе удивленно закивал.

– Отличная идея! Я отдал бы вторую жену за горшки с маслом, чтобы скатить и их вместе с камнями, но посмотрю, что можно придумать.

В одно мгновение оба обменялись напряженными взглядами, в которых не виделось и следа той легкости, с которой произносились слова.

– Их слишком много, и если они окажутся такими же страшными в бою, как их оружие и броня, то нам их не одолеть, – сказал Джучи. – Я ударю с фланга, а потом отступлю и уведу за собой подальше от главных сил.

– Не Субудая ли голос я слышу? – поинтересовался Джебе.

Джучи даже не улыбнулся.

– Ты слышишь мой голос, Джебе. Я измотаю их силы и уведу подальше, чтобы к ним не подошло подкрепление.

Джебе поклонился ханскому сыну без напоминаний о том, что почти половину тумена Джучи составляли китайцы. Хотя они и скакали на крепких монгольских лошадях, но не обладали выносливостью рожденных в седле степняков.

– Удачи, генерал, – пожелал Джебе и развернул лошадь.

Джучи не ответил, а сразу принялся раздавать приказы своим людям. Десять тысяч из тех двадцати, что оставались за гребнем холма, быстро собрались и двинулись на восток в обход крутого откоса. Разворачивать наступление по подвижному сланцу будет непросто, и, по правде говоря, Джебе теперь и сам не знал, кому из двоих выпала более сложная задача.

Калифа аль-Найан беспокойно правил коня вверх по крутому склону. Слыша под собой тяжелый храп превосходного мерина, он понял, что животное начало выбиваться из сил, задыхаясь от жара и пыли. Мусульманин вырос в этих горах и знал даже тот самый холм, по которому теперь взбирался наверх, атакуя врага. Шах дал приказ, и Калифа послушно, хотя и против собственной воли, собрал всадников и повел их в бой. Заметив неожиданное появление монгольских разведчиков в сотне миль от того места, где, как казалось, им следовало находиться, шах Мухаммед пришел в ярость, и Калифа знал, что она может продлиться многие дни или даже недели. В таких обстоятельствах предлагать шаху подождать, пока не найдется более подходящего места для битвы, было бы опасно.

Подгоняя коня вперед по ухабистой почве, Калифа смотрел на вершину холма, которая будто парила высоко над головой. Возможно, наверху стоял всего лишь лагерь разведчиков. Вполне вероятно, что они унесут ноги еще до того, как Калифа поднимется на вершину, и тогда шах успокоится. Никто не знал, как удалось этим диким монголам поставить на колени китайского императора, но шах нуждался в быстрых победах, дабы утвердить свою власть.

Выбросив из головы лишние мысли, Калифа снова пришпорил коня. Хотя до настоящего летнего зноя было еще далеко, восхождение все же давалось непросто, и пот уже разъедал глаза. Калифа верил в своих людей, многие из которых происходили из его племени воинов пустыни. Шах не потратил и ломаного гроша на их военное снаряжение, и, несмотря на тяжелый вес новых щитов и доспехов, Калифа не сомневался, что их броня защитит его. Он вел за собой храбрейших воинов, сокрушителей крепостей и армий. Он чувствовал, как бьется о бедро лук, но при восхождении на такой крутой склон никто не смог бы пустить из него стрелу. Калифа еще раз вспомнил о шахе, но снова отбросил от себя ничтожные мысли. Он верил, что победит или падет в бою. Ведь Аллах не видит в этом различий.

У гребня холма Калифа понял, что будет битва. Кони старались изо всех сил, но почва была очень рыхлой, копыта увязали в песке, и животные продвигались мучительно медленно. Чувствуя свою уязвимость, Калифа принес покаяние Всевышнему и обнажил шамшер

[3]

, прослуживший ему верой и правдой многие годы. Держа щит в левой руке, Калифа прикрылся им и теперь правил конем только с помощью ног в стременах. Как и многие его люди, он втайне ненавидел эти железные подставки для ног, которые мешали спешиваться быстрее. Однако на таком склоне, как этот, они оказались полезны, так как обе руки нужны были, чтобы держать оружие. Легким ударом ноги Калифа удостоверился, что кинжал в кожаных ножнах по-прежнему в сапоге, и пригнулся навстречу теплому ветерку, дувшему из-за холма.

Во времена мира цивилизованное общество не находило места для мясников, подобных Калифе, и все же оно нуждалось и будет нуждаться в них, пока разорение угрожает златоубранным городам и зеленым садам. Сменив имя и поступив на военную службу, ему удалось избежать суда за два тяжких убийства. Но это то, что он умел делать лучше всего. Иногда за его злодеяния платили, иногда за них преследовали, все зависело от обстоятельств. Схватка с врагом была ему по душе, а кровь на клинках его головорезов вознаграждалась золотом из шахской казны и рабынями.

– Держать строй, Али, иначе головой ответишь! – проревел Калифа своим.

О том, что враги не ушли, он догадался по облаку пыли, поднимавшемуся из-за холма. Мелкий песок из-под копыт лошадей и пот слепили глаза, но цель у Калифы теперь была только одна, и мерин сохранил еще достаточно сил.

Внезапно на самом гребне холма, словно вырастая из-под земли, показались огромные камни. Осознав, что происходит, Калифа громко предупредил своих людей, но сделать уже ничего не мог. И только в ужасе беспомощно наблюдал, как валуны катятся вниз, взлетают в воздух и падают с душераздирающим треском на людей и коней. Один камень просвистел мимо, и Калифа даже невольно вскрикнул, почувствовав дуновение летящей смерти. Ему показалось, что камень был живым существом, кровожадной бестией, сразившей с чудовищным хрустом соседнего всадника. Хотя Калифа заметил всего шесть камней, но каждый из них прошелся по плотным рядам его войска, унеся множество жизней и оставив за собой расплющенные доспехи да раздавленные тела. Всадники скакали слишком близко друг к другу, не располагая свободным пространством ни справа, ни слева, а потому избежать столкновения с камнем многие не смогли.

Когда наконец все камни скатились вниз и путь наверх был свободен, раздался ликующий возглас шахских всадников и конница продолжила штурм. Теперь до вершины оставалось не более четырехсот шагов, и Калифа снова пришпорил коня, желая поскорее отомстить тем, кто лишил жизни его людей. Увидев на вершине строй темных лучников, он инстинктивно прикрылся щитом. Калифа был уже довольно близко от них и мог слышать приказы на необычном языке. От злости он стиснул зубы. Шах дал ему сорок тысяч отборного войска, и теперь во всем мире не нашлось бы силы, способной помешать им совершить кровавую расправу над дерзким врагом.

Однако монгольские стрелы, пущенные с вершины холма, летели дальше обычного. Они с глухим звоном бились о щит, и Калифа не смел ни на секунду высунуть голову из укрытия. Сделав это единственный раз, он едва не расстался с жизнью, когда стрела зацепила его тюрбан и размотала его. И чтобы головной убор не мешал, Калифа попросту сбросил его на землю, и тот покатился вниз, подскакивая на кочках холма.

Поначалу щиты защищали от стрел, но, когда до вершины остались последние сто шагов, воздух над всадниками почти почернел от нового залпа и люди гибли десятками. Деревянный щит Калифы, обтянутый сушеной кожей гиппопотама, был самым легким и самым лучшим во всем снаряжении шахской армии. И он обеспечивал неплохую защиту от стрел, пока Калифе удавалось держать его, несмотря на сильный ушиб руки. Однако ничто не спасло коня. Внезапно Калифа понял, что животное умирает.

Калифа без труда выпрыгнул бы из седла, да только стремена мешали быстро высвободить ноги, и он едва не поддался панике, когда почувствовал, что правая нога застряла в железном капкане под брюхом издыхающего коня. Но в этот момент на мерина рухнула другая подбитая лошадь, и Калифа сумел выдернуть ногу из стремени. Он был спасен и благодарил Аллаха за избавление. Оказавшись напесчаной земле, Калифа поднялся и сплюнул кровь. Ярость клокотала в нем, как вулкан.