Русь и Орда - Михаил Каратеев

Но как избежать ее, не уронив перед всем миром своего достоинства, когда теперь все знают, что Московский князь отказал ему в повиновении? Если бы он согласился платить хотя бы малую дань, тем признавая перед другими свою зависимость от Орды, — иного бы хан и не требовал. Но того, что Дмитрий, чьи предки полтораста лет были татарскими данниками, захотел теперь стать таким же независимым государем, как и он сам, Тохтамыш, стремившийся возродить под своей властью великую империю Батыя, не мог снести. И чем больше он размышлял об этом, тем тверже укреплялся в мысли, что войны с Москвой все равно не миновать. А если так, — лучше начинать ее скорее, пока Московский князь не успел оправиться от потерь, понесенных в Куликовском сражении, и пока есть уверенность в том, что не все русские князья его поддержат.

Придя к такому решению, Тохтамыш, не теряя времени, начал готовиться к походу, стараясь учитывать все, что могло облегчить ему победу. Свой успех он строил не столько на численности войска, сколько на внезапности удара, а потому считал особенно важным, чтобы в Москве не догадывались о нависшей над нею угрозе. Хорошо зная, что у Дмитрия есть в Орде осведомители, от которых нельзя сохранить свои приготовления к тайне, Тохтамыш, приступив к сбору войска, искусно распространил слух, будто он готовит поход на Азербайджан. Это всем показалось правдоподобным: четверть века тому назад завоеванный ханом Джанибеком Азербайджан снова отделился от Орды во время царившей в ней многолетней разрухи, и было вполне естественно, что Тохтамыш хочет привести его к покорности.

Таким образом, об истинных намереньях великого хана даже в Орде знали только особо доверенные лица, в числе которых находился и Карач-мурза.

Новость эта была ему крайне неприятна. Он считал себя другом Руси и князя Дмитрия, а потому искренне радовался его победе над Мамаем. И вот теперь над Русью, — над родиной его отца, — снова сгущались тучи страшной войны. Пусть сам он не примет в ней участия, как поклялся когда-то митрополиту Алексею, но разве это что-нибудь изменит? И разве не обещал он митрополиту еще и другое: где только возможно, отводить беду, грозящую русскому народу? Что же теперь делать? Предупредить князя Дмитрия о надвигающейся на него опасности? Но при таком положении, как сейчас, это будет не только прямой изменой Тохтамышу, которому он тоже клялся служить честно, но и предательством по отношению к Орде, где он родился и вырос.

Запутавшись в этих противоречиях, Карач-мурза томился под гнетом тяжелых дум и не знал, на что решиться, не потеряв уважения к самому себе. И вдруг он вспомнил то, что сказал ему когда-то митрополит Алексей: «Всегда будь чист в делах своих и ничем недостойным себя не пятнай, ни на Руси, ни в Орде…» Вот золотые слова, достойные того, кто их произнес! И Карач-мурза, сразу приняв решение, отправился к Тохтамышу.

Начав с других дел, которые были ему поручены, он дождался минуты, когда разговор коснулся предстоящего похода, и промолвил:

— Да ниспошлет тебе Аллах удачу во всем, великий хан! Но если ты мне позволишь сказать то, что я думаю, я скажу: человек, который желает себе удачи, должен поступать так, чтобы Аллаху было легче ему помочь.

— Разве ты думаешь, что я поступаю не так? — спросил Тохтамыш.

— До сих пор ты поступал так, что Аллаху было легко помогать тебе, и с его помощью ты достиг того, чего хотел. Но я думаю, что этот поход на Русь не принесет тебе пользы.

— Почему ты так думаешь?

— Недавно ты сам говорил: «Сделавшись повелителем Великой Орды, я должен стать сильнее Тимура, иначе он нас раздавит». Зачем же теперь ты хочешь ослабить свою силу ненужной войной с Московским князем?

— Почему эта война кажется тебе ненужной?

— Потому, что если даже ты победишь Московского князя, — что будет нелегко, ибо он очень силен, — ты выгадаешь много меньше того, что потеряешь.

— Что же, по-твоему, я выгадаю и что потеряю?

— Ты выгадаешь его внешнюю покорность, да в год несколько тысяч рублей дани, без которой легко можешь обойтись. А потеряешь убитыми очень много воинов и наживешь в лице князя Дмитрия опасного врага, который ударит тебе в спину, когда Тимур пойдет на нас войной.

— Пусть так. Но Московский князь не захотел мне повиноваться добром, и я заставлю его повиноваться силой! Если я этого не сделаю, все подумают, что я слаб или боязлив, и против меня начнут восставать улусные ханы и эмиры. Это ослабит мои силы больше, чем война с Русью. Со времен Бату-хана она всегда была покорна воле повелителей Золотой Орды, и я не хочу быть первым, кому она откажет в повиновении!

— Раньше было другое, великий хан! Русь была слаба и разрозненна, а Орда сильна и непобедима, — ей повиновалась вся Азия, и никто не помышлял меряться с нею силой. Тогда не было Тимура, великий хан! А теперь тебе лучше быть с Московским князем в дружбе: если ты его сейчас не тронешь, мы сможем не бояться за свой тыл, когда начнется война с Тимуром. Ты сам знаешь, что эта война уже близко и что она будет очень трудной.

— В твоих словах есть доля истины, — сказал Тохтамыш после некоторого раздумья. — Я сам это понимаю, и потому не искал войны с Московским князем. Но сейчас, когда он ответил моему послу, что не хочет ехать в Орду и не хочет платить мне дани, оставить это так — значит признать себя побежденным без войны. Теперь он сам заставил меня воевать с ним!

— Твой посол не умел говорить с ним, великий хан! Почему ты не послал меня? Я друг князя Дмитрия, и я бы уговорил его.

— Почему я не послал тебя? — переспросил Тохтамыш, чтобы выгадать время и подыскать хороший ответ. — Не послал как раз потому, что ты друг князя Дмитрия. Я думал, что тебе неприятно будет ехать к нему с таким поручением и принуждать его к покорности.

— Еще не поздно, великий хан: пошли меня теперь! Я объясню ему все, скажу, что тебе нужна только его видимая покорность и хотя бы самая ничтожная дань, которая для других послужит знаком этой покорности. И обещаю от твоего имени, что если он на это согласится, — ни один татарский отряд никогда не войдет в Русскую землю.

— Это будет означать, что после его дерзкого ответа я, вместо того чтобы покарать его, пошел на уступки. А если он даже и на это не согласится, выйдет, что я сам захотел, чтобы мое ханское достоинство было оскорблено еще раз!

— Он согласится! Князь Дмитрий умный человек, он поймет, что так будет для него лучше, великий хан! Я друг князя Дмитрия, но я и твой друг, ты сам знаешь, что я всегда честно служил тебе. Я хочу добра вам обоим, и я сделаю так, что все будет хорошо без войны. Пошли меня в Москву, великий хан!

— Я над этим подумаю, — сказал Тохтамыш после довольно продолжительного молчания, — и когда взвешу все, дам тебе свой ответ. А пока все равно будем продолжать сборы. Если войско нам не понадобится для похода на Русь, мы можем и в самом деле послать его на Азербайджан.

Тохтамыш не любил менять раз принятых решений, но все же слова Карач-мурзы и горячая убедительность его доводов произвели на него столь сильное впечатление, что вначале он был близок к тому, чтобы последовать совету своего двоюродного брата. Но по мере того как он над этим размышлял, перевес брали его врожденные подозрительность и недоверчивость.

«Карач-мурза человек честный и верный, — думал он, — но ведь он наполовину русский. И в этом деле — кто знает, какая кровь в нем говорит громче: русская или татарская? Он мне не изменит, но он хочет добра Московскому князю, а потому может сказать ему что-нибудь такое, что будет мне во вред. Если его слова не будут звучать сталью, князь Дмитрий подумает, что я его боюсь. И тогда уж совсем не захочет мне подчиняться и платить дань. Значит, все равно будет война, но я уже не смогу напасть на него внезапно: если даже Карач-мурза не скажет ему, что я готовлюсь к походу на Русь, — он, если не совсем глуп, сам это поймет и сразу начнет собирать войско. И когда я пойду на Москву, оно встретит меня на рубежах Русской земли, как встретило Мамая!»

Свой ответ Карач-мурзе Тохтамыш оттягивал сколько мог, ссылаясь на то, что, прежде чем решить что-либо относительно Московского князя, он хочет дождаться от своих людей из Самарканда известий о том, что делает и что затевает Тимур. Наконец, когда уже наступило лето, он вызвал к себе Карач-мурзу и сказал:

— Я получил плохие вести из Мавераннахра: Тимур встревожен нашими приготовлениями и собирает большое войско потому, что он, как и все другие, думает, что мы готовим поход на Азербайджан. Ты знаешь, что сейчас он там распоряжается как хозяин и ждет, когда можно будет захватить эту страну открыто. Он этого не дождется, но мне еще нельзя с ним ссориться. Надо сказать ему, что я хочу идти на Русь. Но этого мало: нужно сделать так, чтобы он поверил, будто я совсем не думаю об Азербайджане и что мне не важно, что он там делает. Понимаешь? Прямо говорить этого нельзя и обещать тоже ничего нельзя, но нужно заставить его думать, что меня удерживает узда благодарности и что я нигде не встану ему поперек дороги. Тогда он не будет очень бдителен и даст мне время окрепнуть настолько, что я смогу разговаривать с ним иначе. Такое дело я никому не могу доверить, кроме тебя. Поедешь моим послом к Тимуру.