Маргарита едет к морю - Елена Соловьева

Маргарита поплыла, ухватилась рукой за край валуна, а ногами нащупала под водой камушек поменьше и спокойно встала на него. Нагнавший ее Чертополох продолжил лекцию прямо в воде:

– Мидии, которых ты сам, собственноручно, добудешь в море, на порядки вкуснее любых других, – поучал он. – Запомни! Как вкус винограда зависит от особенностей почвы, так и вкус мидий находится в прямой зависимости от воды! Поэтому на пирсах, пристанях – там, где постоянно швартуются большие и малые суда, их собирать не стоит. А вот малолюдные удаленные пляжи, которые и не пляжи вовсе, ну вроде нашего, – вполне подойдут. Тут надо оглядеться, наметить себе несколько больших камней, стоящих в воде, совсем не обязательно далеко от берега, и нежно, не торопясь, ощупать их мохнатые от водорослей подбрюшья! Пробуй!

Маргарита попробовала и сразу наткнулась на гнездо мидий. Их острые клювики торчали среди водорослей, плотно прижавшись друг к другу.

– Теперь аккуратно выкручивай их из грунта, – поучал Че, – складывать будем в мешок, я захватил.

Солнце светило, волна качала, и страсть как весело казалось Маргарите – подниматься и опускаться с волной, вцепившись одной рукой в гриву водной растительности, а другой выковыривая моллюсков. От грунта мидии отделялись легко, никаких специальных приспособлений не требовалось.

– За руку тебя тоже никто не тяпнет, – продолжал свои наставления Че, – крабы нас как добычу не рассматривают, а мидии не кусаются! Молчат, крепко захлопнув острые клювики.

На берег они вернулись с полным мешком, где стучали и перекатывались мидии. Конечно, львиную долю добычи наковырял Че. А кулинарную часть лекции он продолжил уже на кухне в «Трюме», когда компания добралась до дома и готовилась к ужину.

– Для начала, Маргарита, мидии лучше еще раз промыть. В первую очередь от песка, который все равно к ним прилипнет. Хотя некоторые (и я в том числе) считают, что мыть мидии – ересь. Но это кому как нравится. Зеленых и бурых бородок из водорослей, которые – смотри – украшают створки моллюсков, бояться не стоит. Пусть остаются. Продают же у нас салат из морской капусты? А эти только прибавят аромата соусу. Дальше все просто – бери сковородку!

Маргарита послушно взяла, и мидии, вытряхнутые из дуршлага, посыпались на нее со стуком маленьких тяжелых камушков. Минут через пять от жара створки раскрылись, и моллюски выделили белесый мутноватый сок.

– Выключай, – скомандовал Чертополох, раскладывая по тарелкам только что отваренные спагетти. – Сейчас каждый сам себе начерпает мидий в тарелку, польет соусом и сбрызнет лимоном.

Когда девочка и Че торжественно вынесли тарелки из-за «кулис» кухни на сцену обеденного зала, вся компания, включая капитана Карпо, уже сидела за столом.

– Пятиминутка этикета, – важно объявил Чертополох, выставляя еду на стол, – из створок порыжевшие тельца мидий выковыриваются пальцами и языком! Извращенцев, которые орудуют вилкой, лично я пока не встречал.

Звякнула рында, в кабачок спустились народный артист Назаренко, Егор и Александр Васильевич. «Не утомляй их своими историями, – шепнул девочке Че, – скажи просто, что увидела щель в горе, из любопытства попыталась залезть внутрь и застряла». Марго последовала его совету. К тому же перед едой взрослым предложили аперитив, в котором по запаху девочка опознала «умягчитель реальности».

Дальше за ужином много и оживленно шутили, и никто словом не обмолвился о странном приключении Маргариты. Перед сном она украдкой заглянула в планшет. Валерка не появлялся. «И почему меня это не удивляет?» – вздохнула девочка.

Глава двадцатая

в которой пропадают дети и животные

Раньше, проснувшись утром, Маргарита первым делом кидалась к своей обожаемой Перцовке. Теперь, едва открыв глаза, потянулась к планшету. Валерка молчал, и монитор выглядел как-то особенно безжизненно. Перцовка дремала в своей клетке, рядом с небольшим солнечным зайцем, но, едва Маргарита к ней подошла, открыла глаза и расправила крылышки.

– Сегодня, как стемнеет, вынесу тебя погулять на улицу, – негромко пообещала девочка питомице. И услышала заспанный голос Корицы:

– Даже не знаю, получится ли сегодня, милая. Ты забыла? Утром – репетиция, вечером – официальное открытие наших гастролей. Потом – банкет. А одну тебя, уж прости, я никуда пока не отпущу.

– Угу, – пробурчала Марго и отправилась чистить зубы. Через пятнадцать минут девочка уже слонялась по коридору пансионата, поджидая бабушку. Та, по понятным причинам, собиралась сегодня в театр гораздо дольше обычного. «И почему эти взрослые так любят осложнять себе жизнь? – размышляла Маргарита, перебирая мысленно весь внушительный арсенал щеток, массажек, расчесок, тюбиков и коробочек, разложенный Корицей в номере на столе. – Хоть бы Че вышел или Георгий».

Однако в коридоре появился Сева Брандт. Девочка кинулась было к нему с приветствием, но осеклась, пораженная. Она даже недоуменно остановилась и отступила на шаг. Потому что впервые поняла, что выражения «смотреть сквозь» или «смотреть не видя» вовсе не пустой звук. Всегда добродушный и улыбчивый Сева скользнул по ней мутным взглядом из-под набрякших век и прошел мимо, даже не поздоровавшись. Слова «сделал вид, что не узнал» были здесь совсем ни при чем.

Он действительно не узнал Маргариту, даже вряд ли, наверное, заметил. Глядя ему в спину, девочка отметила, как изменилась всегда легкая походка Севы, как ссутулились его плечи. «В образе, – решила она, – или как там у артистов такое называется? Репетирует, короче. Мне тоже, кстати, надо слова повторить». И она полезла в рюкзачок искать бумажку со своими репликами. Поджидая Корицу, Че, Георгия и Александра Васильевича на лавочке во дворе, она успела раз по двадцать пробормотать свои реплики. Сегодня все были куда более нарядные, чем обычно, даже у пекинеса на шее красовался новый ошейник с заклепками.

Утром опять репетировали «Эхо войны». Премьера спектакля состоялась как раз перед гастролями, и, по выражению режиссера-директора, «действие нужно было еще обкатать». Кроме того, именно там случилось два экстренных ввода. Но сегодня Александр Васильевич своими артистами был крайне доволен, особенно Севой Брандтом. Тот так вошел в роль воина-интернационалиста, одержимого «военным синдромом», что изменил, казалось, не только голос, но взгляд и походку. Марго видела, как морщился Егор Назаренко (сын Севы по сценарию) после того, как в воспитательном запале «папа» пару раз шлепнул его по пятой точке. Девочку не покидала уверенность, что Брандт продолжает никого не узнавать.

– Что-то с парнем не так, – разделил ее мысли Че, всю репетицию просидевший в зале, – такое впечатление, что он и вправду «военным синдромом» страдает.

– И меня сегодня утром не узнал, – пожаловалась Марго.

– Да бросьте вы, друзья, – не согласился с ними нежащийся в бархате театрального кресла Георгий. – Артисты – народ организованный тонко, у каждого свои методы работы над ролью. Но здешние кресла, доложу я вам, – полный восторг. Они будят мое императорско-бессознательное.

На сцене между тем дошли до момента, когда, воспитывая волю сына (Егора Назаренко), отец (Сева Брандт) заставляет мальчика убить лягушку. Понятно, что земноводное бутафоры вырезали из резины и, щадя чувства зрителей, саму сцену убийства давали с затемнением. На сей раз Сева превзошел самого себя, движения его приобрели какую-то трагическую скупость. Фигура, кажется, отяжелела, налилась значительностью. Со словами: «Докажи, что ты не слюнтяй! Настоящий боец должен привыкнуть к смерти!» – он протянул мальчику лягушку и шило.

Пошло затемнение, из недр которого вдруг раздался отчаянный крик: «Она живая, живая!» «Свет!» – рявкнул в свою очередь режиссер. Когда свет дали, взорам изумленной публики предстала такая картина: на полу, у распластанной лягушки, сидел, размазывая слезы, Егор. Над ним с гневным лицом, играя желваками, нависал Сева Брандт, шило валялось рядом.

– Э-э-э, такого в сценарии не было! – выбежал на сцену Александр Васильевич. – Сева, батенька, угомонитесь! И кто, кто, я вас спрашиваю, подменил лягушку?

Едва не пострадавшее земноводное унесли, артистов успокоили, репетиция пошла своим чередом. Вечером при полном зале сыграли «Пигмалиона». Маргарита до начала спектакля подглядывала в щелку занавеса за нарядной публикой и чувствовала, как ее кровь от страха превращается в прохладный серебряный ручеек. Выйти на сцену перед таким скоплением народа ей казалось невозможным. «Даже в подземельях Шампан было не так жутко», – решила она, окончательно уверившись в том, что артисты – странные люди. Впрочем, девочка немного изменила свое мнение, когда актеров после финала четыре раза вызывали на поклон. И цветов надарили столько, что пришлось занять ведра даже в костюмерной. В просторном буфете между тем заканчивали приготовления к празднику.