Эвотон: начало - Андрей Крыжевский

Дифенти поднял глаза после нескольких секунд размышлений. В конце концов, он имел на это полное право. Право, данное ему пространством, как и право на жизнь, которое у него вот-вот отберут… Его взгляд упал на новенького… «Рано ему ещё… Ох, как рано… А убьёт его не выстрел землянина, а пространство, которое предусмотрело такой акт. Хм!..» – Дифенти приподнял брови, несмотря на угрожающую обстановку. Терять ему уже было нечего, а нацелившиеся на него люди перестали его волновать. «Может быть, они медлят именно потому, что не ожидали такой реакции… А, впрочем, прошло всего несколько десятков секунд за время моих размышлений». Дифенти вспомнил патрийские Пути и предусмотренные в них Точки. «Неужели выбора пространства хватает для того, чтобы полностью перечеркнуть мой собственный выбор? Я, например, совсем не хочу умирать. И новенький, наверняка, тоже. Весь трясётся и… задыхается?!» Дифенти быстро сделал несколько шагов к новичку и обхватил руками его голову. Новенький поднял уже совсем бледное лицо и безнадёжно посмотрел в глаза итальянца.

– Успокойся! Слышишь меня? Успокойся! – проговорил он, пытаясь передать хотя бы частичку своей неуязвимости.

Группы бойцов к этому времени обступили их полностью со всех сторон. И даже возле стены уже стояли несколько прицелившихся человек. «Чего же они ждут?» – недоумевал про себя Дифенти.

Наконец, сквозь тяжёлое и неровное дыхание, новенький сумел выдавить из себя лишь одно слово:

– Убьют…

– Ну и пусть! – внушительным тоном прикрикнул Дифенти. – Убьют наши тела, но не заберут наши души! – он окинул взглядом обступивших их людей. – Мне стыдно за человечество, когда я смотрю на вас!

– Мне тоже бывает стыдно… – монотонно сказал незаметно появившийся у дверного проёма мужчина. – Знаешь, меня в последнее время начало преследовать это чувство и, по правде говоря, я ничего не могу с этим поделать… – он подошёл немного ближе и остановился.

– Я знаю, что облегчит твои страдания! – с вызовом сказал Дифенти.

– И что же это за лекарство?

– Называется: «Поцелуй меня в зад, инопланетная тварь!»

Мужчина в костюме одобрительно кивнул бойцам…

– Сектор чист! – доложил один из них спустя несколько секунд.

– А я ведь серьёзно говорил о своих чувствах… – недовольно сказал пришелец, глядя на три лежащих у его ног трупа, два из которых истекали свежей красной кровью.

* * *

Мы провожали взглядами Андрея, поднимавшегося по широким ступеням Потёмкинской лестницы, символизирующей собой морской вход в город, так как спускалась она непосредственно к морю. Общее количество её ступеней – сто девяносто две. Оттуда, с самого верха, где тянулся Приморский бульвар вдоль крутого паркового склона, располагающегося по сторонам лестницы, открывался замечательный вид на Одесский залив, порт и Воронцовский маяк. Маяк представлял собой белоснежное сооружение с цилиндрической башней и красным фонарём, стоящее на краю уходящего в море мола. Именно он первым встречает заходящие в акваторию порта суда. Его построили вместо старого чугунного изящного маяка с сужавшейся башней, который был вынужденно взорван при обороне Одессы в 1941 году во времена Второй мировой войны. А если дул дневной морской бриз, то можно было подолгу стоять и получать истинное наслаждение, вдыхая полной грудью наполненный йодом морской воздух, забыв обо всём на свете…

– Присядем возле нашего любимого каштана, когда поднимемся?

– С удовольствием, – недвусмысленно ответила дочь. – Где оставим автомобиль?

– Можно проехать немного вперёд, чтобы не у самой лестницы…

Неожиданно меня охватило какое-то странное чувство, навевавшее что-то наподобие тревоги. Я не мог понять причину и начал анализировать обстановку, попутно решив поинтересоваться у Милы, которая копалась в каких-то файлах в голограмме своего Помощника.

– Ты ничего не заметила?

Мила подняла карие глаза и внимательно посмотрела на меня через зеркало заднего вида. Затем она перевела взгляд на улицу.

– Нет… – неуверенно и тихо сказала она.

Я внутренне собрался, сконцентрировался на дороге, и до меня дошло, что прошло уже несколько минут, как мимо нас не проехал ни один автомобиль. Более того, обе стороны дороги были совершенно пусты. Обычно заполненная туристами Приморская улица сейчас пребывала в полной тишине, будто находилась не в центре крупного города, а в тихом небольшом провинциальном городке. Лишь собака нарушила установившийся порядок, не спеша перебежав дорогу вдали от нас, на расстоянии примерно пятидесяти метров, видимо, не привыкшая к такой обстановке. Дул легкий ветерок, слегка волоча по асфальту сухие листья. Я открыл дверь и вышел из автомобиля, внимательно осматривая окрестности. С левой стороны находился порт и море, а с правой – лестница. Посмотрев на неё, я испытал небольшой шок, переходивший в крайнее удивление, при этом отнюдь не лишённое тревожного подтекста. Кажется, Мила также увидела представшую перед нами картину, приоткрыв заднюю дверь, но оставшись внутри салона.

Сверху, с самых верхних ступеней лестницы, от памятника Дюку де Ришелье, деловито спускались десятки людей в чёрных костюмах. Безусловно – абсидеумы. Именно они полюбили чёрные брюки и такого же цвета пиджаки, надетые на ослепительно белые рубашки, которые украшали аккуратно завязанные галстуки всё того же чёрного цвета. В течение всего времени, прожитого мною на Земле, я практически ни разу не видел абсидеума без своей униформы.

Инопланетяне спускались двумя колоннами один за другим вдоль левого и правого краёв лестницы, образуя своеобразный центральный коридор наверх. Когда первые два абсидеума, в головах колонн дошли до середины пути вниз, сюда к нам, я увидел силуэт, немного перекрывший на заднем плане памятник, стоявший и смотревший в нашем направлении.

– Кажется, это за нами… – сказала дочь, выходя из автомобиля.

– Оставайся здесь, а я прогуляюсь наверх, – я посмотрел на свою Милу, на её перепуганное лицо.

– Ты вернёшься? – взволнованно спросила она.

Я подошёл и по-отцовски обнял её, а она крепко прижалась ко мне дрожащим телом и по её щекам покатились слёзы.

– За меня не волнуйся, – я посмотрел ей в глаза. – Запомни, солнышко! Ты и Велфарий – единственные, кто у меня остался в этом мире после смерти мамы. И я дал ей слово, что позабочусь о вас.

Мила опустила заплаканное лицо на мою грудь. Я снова крепко прижал и погладил её. Затем, повернувшись к лестнице, поднял голову. Силуэт наверху стоял всё так же неизменно.

– Мне пора. Видишь, как ребята стараются ради нас, – я взглянул на Милу и слегка улыбнулся. – Не стоит их огорчать… Полезай обратно на заднее сиденье и не выходи из автомобиля.

– Хорошо, – сказала она сквозь слёзы, улыбнувшись мне в ответ.

Я уверенно направился к ступеням. Абсидеумы уже полностью спустились и молча смотрели, как я поднимаюсь наверх. Все лица выражали, как и всегда для представителей их цивилизации, максимальную сосредоточенность и спокойствие. Я взглянул на каждую из двух колонн, проведя глазами от одного края к другому. Всего их стояло несколько сотен. Выглядело всё действительно масштабно и пафосно – по-абсидеумски. Я снова посмотрел на стоящего в центре. На этот раз, он немного сменил позу, немного выставив вперёд другую ногу. Забавно, но меня охватило чувство ностальгии, хотя я абсолютно не понимал причины его появления.

С неба послышался крик чаек. Я на мгновение остановился и поднял голову. Над лестницей пролетали несколько птиц в сторону моря, переговариваясь между собой. А, может, пытаясь что-то сказать находившимся внизу живым существам. Я продолжил движение. Через несколько десятков ступеней, почти дойдя до верха, я в очередной раз попытался найти взглядом стоящего абсидеума. Я резко остановился и замер! Передо мной, провожая глазами улетавших птиц, стоял Алмий! Он не обращал на меня никакого внимания, полностью сконцентрировавшись в точку пространства над морем.

– Я бы всё отдал, чтобы на мгновение стать птицей и ощутить всю глубину пространства и возносящую в небеса силу ветра…

Я без лишних движений быстро устремился к нему и, что было сил, ударил его в челюсть. От столь сильного удара он не устоял на ногах, откинулся боком назад и приземлился на локти рук.

– Это спустит тебя с небес на грешную землю, ублюдок! – не выдержал я.

Вдохнув воздух полной грудью, и немного привстав, он сплюнул в сторону голубой жидкостью и язвительно рассмеялся.

– А как же отрицательные эвотоны? – спросил он не менее язвительно, чем ранее, окончательно поднявшись.

– А я получил истинное удовольствие при виде твоей боли с кровью… – сощурившись, произнёс я, старательно выговаривая каждую букву, пытаясь при этом не выдать своё притворство.