Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони

— А вы разве не знаете, что главный конюший всегда в курсе всех новостей? Они доходят до него гораздо раньше, чем сами заинтересованные лица? Но он собирался сообщить Антуану нечто другое и очень, очень важное.

— Что может быть важнее нашей свадьбы? Или вы считаете это событие незначительным?

«Уж и обиделась, — отметил со вздохом Тома. — Как же ослепила Антуана влюбленность, если он не заметил, что она не только сухая, но и пустенькая!»

— Ничего важнее и быть не может, — примирительно проговорил он вслух. — Как вы знаете, мы живем с Антуаном в одной комнате, я дождусь его, и как только он придет, буду иметь удовольствие сообщить ему, что вы его искали. Нет сомнения, что он появится у вас, едва дождавшись рассвета! А этот вечер, я думаю, вам лучше всего провести возле королевы. Она будет очень рада поздравить вас с вашей свадьбой.

— Вы так считаете?

— Уверен, — подтвердил Тома с широчайшей улыбкой. — Не будете же вы блуждать всю ночь по дворцу и городу! Это было бы неприлично. Что скажет об этом Ее Величество?

Ни для кого не было секретом, что Мария де Медичи относилась к своим фрейлинам, как к мебели, но все также знали, что если ей пришло в голову позвать какую-нибудь даму, то той лучше было бы оказаться на месте.

— Без сомнения, вы правы, месье де Курси. Пожалуй, вернусь на свое место. Примите мою благодарность.

— Мои наилучшие пожелания!

Они раскланялись и разошлись каждый в свою сторону: Элоди отправилась в просторную переднюю, где обычно накрывали ужин для короля с королевой, а Тома спустился вниз по лестнице и стал расспрашивать об Антуане швейцарцев, которые ее охраняли. Ему непременно нужно было его отыскать и предупредить о свалившемся на его голову «счастье», чтобы он успел приготовиться к свиданию и не наделал глупостей. По счастью, оказалось, что Антуан отправился в сад Дианы, который находился неподалеку и куда выходили окна покоев королевы.

Там он и сидел на каменной скамье возле статуи нимфы, уперев локти в колени, положив подбородок на сомкнутые ладони и не сводя глаз со слабо освещенных окон. Он подстерегал тень, чудесный силуэт, но ни один из мелькавших там не походил на ту, что так внезапно вырвала его сердце из хорошеньких ручек Элоди. Он не мог забыть волшебного взгляда. Единственного, которым они обменялись, но сколько в нем таилось обещаний! Шаловливое лукавство в темных глазах Лоренцы вдруг сменилось сиянием радости. В этот сладостный миг они доверились друг другу с той же неоспоримостью, как если бы бросились друг другу в объятия. Но едва только протянулась между ними нить, как ее тут же оборвали нелепые обстоятельства и мечта уступила место уродливой, издевательской действительности: возлюбленная будет его мачехой! Воистину, если бы он не умирал от горя, он бы умер со смеху.

Антуан заметил, что у него текут слезы, когда их промокнул чужой платок.

— Ты истерзал себе сердце, — сказал Тома шепотом. — И боюсь, тут не обошлось без моей вины. Если бы я не рассказал тебе о приезде кареты с уродом-тетушкой, ты бы повел себя по-другому.

— Не преувеличивай! Я был уверен, что, кроме руки Элоди, мне ничего на свете не нужно. Тебе не в чем себя упрекнуть. Упрекать я могу только самого себя.

— Спасибо на добром слове, но от этого не легче ни тебе, ни мне. Я хочу, чтобы ты все-таки опустился на землю, поэтому, слушай: твой отец попросил для тебя руки вышеозначенной Элоди, и она вместе с ее матушкой пребывают в несказанной радости.

— Как? И ее мать тоже? Она, я понимаю, но ее мать...

— А я не понимаю, почему тебя это удивляет. Теперь ты окутан золотым ореолом приданого, которое скоро получит твой отец. Из полуголодного претендента ты стал завидным женихом.

— Но сам-то я больше не хочу жениться. Двойное венчание, которое так радует сердце моего отца, внушает мне ужас. У меня остается только один путь спасения: уехать как можно дальше!

— Ты намерен дезертировать? Ты? Но ты же солдат!

— Я намерен переменить только род войск. Меня устроит любой пограничный форт. Но как можно дальше отсюда.

— Король принес нам мир, мой дорогой. Нигде больше не воюют. И значит, ты умрешь с тоски в захолустье.

— От тоски или от разбитого сердца... Но я надеюсь, что, рано или поздно, мы снова будем воевать...

Не сводя глаз от освещенных окон, Антуан поднялся со скамьи.

— Я нелепейшим образом собственными руками лишил себя посланного мне шанса на счастье. Мне и расплачиваться за это. Завтра я попрошу аудиенции у короля.

Когда Антуан де Сарранс говорил таким тоном, его друг знал, что тот не собирается обсуждать принятое решение. Да и решение это было правильным. В двухстах, а то и в трехстах лье отсюда он будет избавлен от нежелательных встреч, а значит, и от душевных терзаний.

— Тебе виднее, — согласился Тома. — И возможно, ты прав. Времени у тебя мало, и действовать нужно без промедлений. А до этого необходимо выспаться. Завтра у тебя будет немало треволнений, и хорошо бы избежать объяснений... несвоевременных.

— Неужели ты думаешь, что я способен уснуть?

— Если хочешь наслаждаться снами, не вижу другого способа.

— А ты? Ты не идешь со мной?

— Приду немного позже... Хочу еще кое-что выяснить. Потом тебе расскажу.

Тома не мог объяснить толковее, почему решил остаться в парке. Ведь он сам задумал поговорить с королем, избавив друга от возможного монаршего гнева. При всем благодушии Генриха он мог не одобрить непостоянство, которое, как эпидемия, обрушилось на семейство де Саррансов.

Антуан, бросив последний взгляд на освещенные окна покоев королевы, медленно побрел в сторону казарм, а Тома отправился на поиски государя.

И нашел его без труда. Вечер на этот раз был посвящен карточным играм, которые Генрих обожал, даже если проигрывал значительные суммы, за что на него страшно гневался министр де Сюлли. Тома подошел к государю как раз во время игры. На удивление, Генрих выигрывал и находился поэтому в великолепном расположении духа. Тома поднял глаза к раззолоченному потолку, благодаря небо за удачу, и приготовился к долгому ожиданию. Но долго ждать не пришлось. Партия вскоре подошла к концу. Король встал и собрал свой выигрыш.

— Продолжайте без меня, господа! У меня есть еще дела...

Все остались сидеть на своих местах, а король неспешно направился к дверям, обмениваясь по доброй своей привычке благожелательным словечком то с одним, то с другим своим приближенным. Тома, увидев, как король двигается по залу, поторопился выйти первым, чтобы дождаться его в прихожей.

— Сир! Могу я попросить вас уделить мне минутку для разговора? Если не теперь, то непременно до завтрашнего утра?