Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби

и гляди, какого-нибудь лавочника ненароком «вашим превосходительством» назовешь, а великого, скажем, князя – так запросто «вашим благородием».

– Да, да, – эхом отозвались другие путешественники, которых, как и меня, настигла здесь ненастная ночь. – Нынче и жулики могут ездить. В полицию-то больше никому не надо ходить.

Меня все это несколько забавляло. Я чувствовал, что остальным путникам тоже не терпится узнать, кто я таков; поэтому, вынув свой британский паспорт, я протянул его смотрителю:

– Пожалуйста, вот вам моя podorojnaya.

Он вцепился в мой документ и едва не обнюхал его.

– Так вот оно что! – с великим удовлетворением наконец кивнул он. – Вы, оказывается, грек. И какая же у вас красивая корона изображена! Вы, должно быть, знатная персона. В Ташкент изволите ехать?

– Вполне возможно, – ответил я, принимая важный вид.

– Тут скоро кто-то из императорских высочеств проехать должен, – продолжал смотритель, обращаясь уже ко всем присутствующим. – Мне вчера лоточник один сказал, ночевал у нас тоже. А перед великим князем, мол, едет его офицер, чтобы сделать распоряжения. Так, может, это и есть его превосходительство?

При этих словах он повернулся ко мне.

– Нет, – ответил я, после чего один из путников, которого слегка раздражило мое очевидное нежелание пребывать и далее в роли самозванца, сухо отметил, что за последнее время в здешних местах произошло несколько ограблений.

– Да, да, кто-то здесь грабит проезжающих, – поддержал его другой, и все благородное собрание посмотрело на меня с таким видом, словно хотело сказать: «Уж не ты ли, часом, тот самый вор? Даже не вздумай отпираться. Никто тебе не поверит».

Так протекал наш вечер, пока один за другим мы не стали отходить ко сну, прислушиваясь к долетавшим снаружи звукам, которые предполагали близкое соседство со свинарником. Выглянув на рассвете из дома, я обнаружил, что ветер утих, а столбик термометра поднялся почти до нуля. Нельзя было терять ни минуты, особенно ввиду того, что я понятия не имел, как долго еще может продлиться такое необычное положение вещей; поэтому я потребовал свежих лошадей и снова отправился в дорогу. Снега за ночь навалило так много, что я искренне радовался нашему решению накануне воротиться на станцию. В том месте, где ямщик ночью развернул лошадей, сугробы теперь достигали почти десяти футов в глубину. «Слава богу, что не застряли! – сказал мой Ииуй, указывая на них. – Замерзли бы напрочь».

Вдоль дороги тянулась телеграфная линия, соединявшая столицу с Ташкентом. Высокие столбы, служившие опорами для провода, были нам отличными ориентирами.

Вскоре пейзаж изменился; тут и там замелькали огороды, на которых взгляд, утомленный созерцанием бесконечной пустыни, мог задержаться хоть на пару мгновений. По пути нам то и дело попадались низкие тяжелые сани на деревянных полозьях, влекомые парой или четверкой лошадей, с грузом рельс для строительства железной дороги. Разъехаться с ними не всегда удавалось легко по причине узости тракта. Словарь бранных выражений моего Ииуя не один раз полностью истощался в общении с возчиками этих саней. Судя по их поведению, они намеренно затрудняли нам путь, прижимая наш легкий транспорт к обочине.

На одной из последующих станций я повстречал оренбургского генерал-губернатора Крыжановского, направлявшегося в Петербург в сопровождении супруги и дочери. Большого успеха в карьере он добился во время предыдущей службы в Туркестане, чему, собственно, был обязан занимаемым ныне важным государственным постом[13]. Это был невысокий, легкий в общении человек с проницательным взглядом, и если позволить себе судить по нашему короткому разговору, то я бы сказал, что он не являлся тем человеком, которому хотелось предоставить мне исчерпывающую информацию о том, что меня ожидает в пути; он явно не одобрял мое предприятие.

– Вам следует помнить, – сказал он, – одну вещь. Ни при каких обстоятельствах не направляйтесь на территорию Индии или Персии. Вы обязаны вернуться в европейскую часть России тем же самым путем, которым следуете сейчас. Вы, кажется, говорите по-русски?

Задав неожиданно этот вопрос, он пристально посмотрел мне в глаза. Причем разговор наш до этого момента велся исключительно на французском.

– Да, – отвечал я. – Однако насколько же вы проницательны в своей догадке с учетом того, что мы до сих пор не произнесли ни единого слова на вашем языке, а прежде никогда не встречались.

Генерал оказался застигнутым врасплох, и лицо его несколько переменилось.

О моем владении русским языком, на котором европейцы, как правило, не говорят, информацию он, скорее всего, получил от своих коллег из Петербурга и теперь до известной степени раскрыл секрет их интереса ко мне.

– Ну, это было лишь мое предположение, – пожал он плечами.

Его жена и дочь во время нашего разговора снимали свои меха и шубы прямо рядом с нами. Условия для женщин на придорожных станциях оставляли желать лучшего, поскольку дамских комнат здесь не имелось и представительницы прекрасного пола в этом отношении вынуждены были мириться с гораздо большим дискомфортом, нежели мужчины.

Продолжая свой путь после нашего краткого разговора, я еще долго возвращался мыслями к словам генерала. «Вам нельзя ехать в Индию; вам нельзя ехать в Персию; вы обязаны вернуться тем же путем, которым следуете сейчас». Эта почти отеческая забота петербургских властей о моих перемещениях выходила за всякие рамки. С одной стороны, я путешествовал по стране, власти которой оправдывали разорение Средней Азии, а также захват ее территории тем, что это делается в интересах христианства и цивилизации. А с другой – правительство этой просвещенной нации придавало моей поездке столько значения, устраивая препоны, что ему позавидовал бы, наверное, самый усердный китайский мандарин, чье разрешение мне пришлось бы испрашивать, задумай я путешествие в Поднебесную.

Немало времени потребуется русским на то, чтобы изжить привычки и образ мыслей, унаследованные ими от своих варварских предков. Одна французская поговорка гласит: «Поскобли хорошенько русского, и обнаружишь татарина, что оскорбительно не для русских, а для татар». Выражение, конечно, избитое, но тем не менее справедливое. Татарская кровь, в изобилии циркулирующая по венам московитов, очевидна без всякого скобления.

Проехав немного дальше, я столкнулся с проявлением сильного нежелания одного ямщика везти меня до следующей станции. Это был крепкий молодой человек в расцвете сил, и я никак не мог взять в толк причину, по какой он отказывался заработать деньги, особенно учитывая тот факт, что я взял себе за правило оделять своих ямщиков хорошими чаевыми, дабы спешно продвигаться вперед.

– Что с ним? – спросил я станционного смотрителя. – Он болен?

– Нет, – ответили мне. – Просто вчера женился.

Жестоко было, конечно, отрывать несчастного парня от супружеского блаженства, ожидавшего его буквально в соседней комнате, однако иного выхода я