Пожинатель горя - Сергей Владимиров

— Заходи, чего уж там, — позвал Фирсов. — Мы разговариваем о твоей сестре.

— Ты всегда был к ней несправедлив, Володя, — произнесла та, входя на кухню. — Ты забываешь, как много она для нас сделала. Тот достаток, в котором мы живем сейчас…

Фирсов зарычал.

— Деньги… В твоих бухгалтерских мозгах только деньги. Она отняла у нас дочь, ты понимаешь это, в конце концов, или нет? Это с подачи твоей сестры Кристина отправилась на тот самый конкурс красоты. Это знакомец твоей сестры грязно приставал к нашей дочери и обещал золотые горы, если она с ним переспит. Это твоя сестра, вместо того чтобы заступиться за свою любимицу и раз и навсегда поставить Ланенского на место, сделала его генеральным директором, а его порочного сыночка — менеджером. За какие такие заслуги, ведь они не виделись больше двадцати лет? Кстати, сыщик, нынешняя подстилка Карабаса получила призовое место лишь за то, что приглянулась ему и не отказала. Окажись Кристина сговорчивей, титул Мисс был бы ее.

— Ваша дочь была знакома с Ингой? — догадался я.

— Ничего общего между Кристиной и этой безмозглой куклой быть не могло, — отозвался Владимир Михайлович. — Они виделись всего один раз на том конкурсе. Инга хотела зацепить богатого любовника, наша дочь желала большего. И всему виной — твоя сестра, Наталья. Если бы не ее влияние, не было бы этих бредовых мыслей о подиумах, показах, контрактах, славе. Все было бы по-другому. И может быть, не закончилось так… так…

Совсем неожиданно этот сильный, прекрасно держащий себя в руках человек издал хриплый горловой звук, зло, ненавистно провел ладонью по глазам и щеке. А некрасивое болезненное лицо его жены вдруг разгладилось, блаженно просветлело. И она обратилась ко мне, отбросив былую чопорность, откровенную неприязнь:

— Кристиночка добилась, чего хотела. И она была счастлива. Она все-таки получила очень выгодную работу за границей и показывала моды в Париже, у самого… — Мать назвала имя знаменитого французского кутюрье, но для меня он был обычным педиком и никакой восторженности не вызывал. А потом она с какой-то торжественной маниакальностью поведала, что Ланенский действительно повел себя очень непорядочно по отношению к Кристине и что она, Наталья Семеновна, тоже осуждала его, даже ненавидела, но именно на том конкурсе их дочь заметил представитель известного модельера и, несмотря на то что девушка не заняла призового места, дал ей путевку в жизнь. И это была сама Судьба.

Настроение Фирсова резко переменилось, и не было в нем больше отчаяния и боли, а лишь обжигающая неуемная злость на всех окружающих, и прежде всего на дочь.

— Какого же хрена Кристина опять приехала сюда, в эту проклятую страну, в этот чертов город?! — выкрикнул Владимир Михайлович, стукнув кулаком по столу. — Ведь она приехала больше не ради нас, а чтобы навестить и порадовать своими успехами тетку. А здесь какой-то сумасшедший наркоман…

— Убийца вашей дочери? — понял я. — Его нашли?

— А что толку? — зло отозвался Фирсов. — Дочь нам никто не вернул.

Атмосфера на кухне накалилась, стала истерической. Задавать вопросы я больше не мог. Я встал и попрощался. Владимир Михайлович только махнул рукой. Провожать меня пошла странно возбужденная Наталья Семеновна.

— Видите, что вы наделали? — повторяла она. — Муж опять может сорваться и запить.

Но ее забота сегодня казалась мне наигранной. Кроме того, воспоминания о дочери не вызывали у женщины той скорби, которую видишь у матерей. Она словно не верила в реальность смерти, а жила прошлыми успехами Кристины и преклонением перед ее талантом. Я все больше и больше убеждался, что Наталья Семеновна, не перенеся утраты, стала невменяемой.

Действо девятое. Галкин подробности выясняет и…

Остановившись возле киоска «Пресса», я купил несколько местных газет, специализирующихся на освещении криминальной жизни города. Последние годы темы насилия (да, пожалуй, извращенного секса) стали самыми модными и животрепещущими; откровения наемных убийц, маньяков и проституток становились библией подрастающего поколения и руководством к действию. О налете на «Миллениум» написали все, статьи были похожи друг на друга, как близнецы-братья, никаких сенсационных разоблачений и эксклюзивных интервью, взятых непосредственно у преступников, еще не пойманных милицией, — это часто встречалось раньше, а на деле оказывалось обычной уткой. Понятно, у Друзиной в городе огромная власть, наверняка поступил сигнал из Москвы, в результате журналисты уняли прыть и ограничились всего лишь констатацией фактов. Газеты я раздал на остановке торговкам семечками и воблой и, запомнив адрес редакции «Криминального чтива», располагающейся поблизости от места, где я находился, отправился туда.

Дом был одноэтажный, деревянный, подготовленный под снос, с фасада отслаивалась грязно-желтая краска, лишний раз напоминая о желтизне самого издания. Вход был со двора, и воняло здесь помоями. Узкий длинный коридор задыхался в табачном дыму. Чуть ли не на ощупь я нашел кабинет главного редактора. С входной двери свисали жалкие лохмотья глянцевого постера — что-то обнаженное, загорелое и пошлое. На стук никто не отзывался, хотя отчетливо слышалось тяжелое сопение и легкомысленное повизгивание. Я ударил в дверь сильнее, она, заскрипев, отворилась. Не ждали…

— Вы, случайно, не ошиблись адресом? — такими словами встретил меня пухлый мужчина лет тридцати, вспотевший, порозовевший, в расстегнутой до пупа рубашке, с закинутым за плечо пестрым галстуком. Редкие светлые волоски, слипшиеся от пота, образовывали на его лбу какой-то загадочный узор.

В кабинете он был не один, чем и объяснялось отсутствие всякой реакции на мой стук. Мелкая курносая и веснушчатая девчонка с ядовито-зеленым лаком на ногтях, который я поначалу принял за грязь, пыталась застегнуть молнию на мини-юбке. Однако вновь прибывший ее ничуть не смутил, девчонка подмигнула мне и начала истерично хохотать.

— Пардон! — воскликнул мужчина, едва не свалившись со стола, на котором сидел с ногами. — Вы, вероятно, наш брат журналист, ищущий работу?

— А вы — главный редактор?

— Угадали. Но у меня не приемный день.

— И все же вы приняли…

— Ах, это. — Мужчина щелкнул себя по шее и захохотал. — Я ценю юмор. И не прочь выпить. После работы. В хорошей компании.

Девчонка визгливо вторила ему. Шеф любил не только выпить. Живой человек, весельчак и настоящий демократ.

— Я ваш постоянный читатель, — представился я.

Мужчина на глазах поскучнел.

— А я-то думал…

— Что?

— Какая теперь разница? Просто один хмырь обещался прийти устраиваться на работу. Еще не въехали? С него причитается прописка — литр водки. Мы уже что было выпили, денег голяк.

«Как хорошо, что я сейчас не пью», — подумал я. Забылся омерзительный вкус похмелья наутро, тряска конечностей и внутренностей, суицидальный бред, поиски средств на новую дозу, которая никогда не становится последней. Тебя несет. Ты сходишь с ума. Ты собираешь тараканов, ловишь ручных белок и ждешь, когда за тобой придут… Некоторых забирает Она. Да, сейчас я не пью, но деньги с меня все равно трясут, агитируя, пропагандируя, лишний раз напоминая о лучшем излечении от мыслей и забот… И я не отказываю, даю в долг и без возврата. Я помню себя, свою былую нужду в заветном стакане. Когда-нибудь я не выдержу и сорвусь.

Я протянул им несколько купюр. Главный редактор тут же повеселел. Девчонка поцеловала меня в губы и умчалась за горючим.

— Какова, а? — сказал добродушный толстячок, важно усаживаясь за свой обшарпанный стол, на котором, правда, красовался новенький компьютер. — Всего пятнадцать годков, а уже ведет рубрику «На обочине. Откровения рисковой шлюхи». Полная натура. Подсаживается ко всяким дальнобойщикам, браткам, черным, катается с ними, а потом делает классные репортажи. Приврет, бывало, для красного словца — это не возбраняется. С грамотностью, правда, туговато, порой в слове по три ошибки делает. В школе плохо учат. Но у нас корректора хорошие. Вам вообще наш стиль как?

Откровенное хамство с обилием орфографических, грамматических и стилистических ошибок вряд ли отвечало понятию стиля. Однако я не стал демонстрировать свои в общем-то скудные филологические познания, а прибегнул к вполне оправданной лести, заверив главного редактора, что я от их опусов без ума. Он разрумянился еще больше.

— Вот только, — продолжил я, — последний материал был не шибко интересный. Такой сюжет, а вы подкачали.

— Вы про торговый дом? — с ходу догадался мужчина. — Сам знаю. Это называется, что свободной прессе наступают на горло. Конец демократии, свободе слова и печати! — Его понесло, пьяно и пафосно. — Звонили из городской администрации, наехали, пригрозили, что, если рыпнемся, нас отсюда вышвырнут, газету закроют. Не только нас, все издательства застращали. У «Миллениума» хозяйка — баба, по сути, неплохая, без гонора, а вот муженек ее высоко взлетел в Москве, в правительстве заседает. Ему лишней огласки не надо. Мы ничего и не копали, тиснули в номер, что было предложено. Жить же как-то надо. Такие люди пустыми угрозами не бросаются, это не про алкашей и мелких сошек царапать.