Восстановление самости - Хайнц Кохут

Пожалуй, здесь следует подчеркнуть, что эти представления не должны обременять аналитика требовательностью к себе, что он должен быть готов к совершению сверхчеловеческих подвигов безошибочного и идеального эмпатического понимания своих пациентов. Хотя наши анализанды вправе ожидать от нас незаурядных эмпатических реакций и хотя я принципиально считаю, что функциональной основой аналитической ситуации является эмпатическая отзывчивость, наши неизбежные промахи не должны порождать у нас чрезмерное чувство вины. Однако то, как мы понимаем значение гнева пациента, во многом определяет направление наших интерпретаций. Если пациент возмущен интерпретацией, мы не будем продолжать фокусироваться на психопатологических проявлениях, к которым относилась интерпретация, не будем, например, фокусироваться на вытесненной или защитной стороне структурного конфликта, на который была нацелена интерпретация, а переключим наше внимание на нарциссический дисбаланс пациента. А в случае анализандов, страдающих не столько вследствие структурного невроза, сколько вследствие нарциссических нарушений личности или поведения, мы не будем фокусироваться исключительно на динамических факторах нарциссического дисбаланса, который может возникнуть при любых формах психопатологии в ответ на интерпретацию, воспринятую как недостаточно эмпатическую, но мы также постепенно сместим наше внимание на то, что предшествовало переживаниям пациента при переносе, — на напряженные отношения, возникшие между самостью и объектами самости в детстве. Другими словами, конкретные, нередко возникающие эмпатические ошибки со стороны аналитика касаются не психического содержания коммуникаций анализанда, а прорывающейся иногда потребности анализанда придерживаться первой из двух стадий интерпретации (стадии понимания) перед сосредоточением его внимания на второй (на стадии объяснения). Можно утверждать, что большинство аналитиков всегда отвечали тактично и по-человечески тепло на нарциссическую уязвимость своих анализандов, когда им давались интерпретации; и даже если они считали, что теория Гартманна в сущности является верной, они не всегда поступали в соответствии со своим теоретическим убеждением, а позволяли анализандам восстанавливать свое нарциссическое равновесие, если они реагировали на интерпретацию гневом. Вместе с тем я считаю, что применение предыдущих теоретических рассуждений к клинической ситуации дает весьма полезные результаты. Даже небольшое изменение установки аналитика, возникающее в результате его продиктованного теоретическими убеждениями ответа на требования важной задачи (тогда как прежде с некоторыми основанными на теории опасениями он поклонялся требованиям практической целесообразности), уменьшит ненужную напряженность, порой встречающуюся в аналитической ситуации, и, устранив артефакты, он с большей ясностью сможет понять эндогенную психопатологию анализанда.

Происхождение самости

Теории эмпирической науки возникли прежде всего из обобщений и абстрактного осмысления данных, полученных при наблюдении. В психоанализе они появились в результате осмысления данных, полученных благодаря интроспекции и эмпатии. Задавая себе вопрос, нуждается ли психоанализ в психологии самости в дополнение к Эго-психологии, к структурной модели психики и к психологии влечений, мы можем сделать свой первый шаг к утвердительному ответу, добавив новое измерение к давнему принципу (ср. A. Freud, 1936, гл. I), согласно которому нашему интроспективному пониманию доступны содержания конфликтующих друг с другом структур, но не содержания структур, находящихся друг с другом в гармонии. И если мы скажем, несколько изменив максиму Анны Фрейд, что слабая, фрагментированная самость доступна нашему пониманию, а оптимально прочная и связная самость — нет, то мы можем тут же добавить три следующих утверждения. (1) Психология самости будет неважной, ненужной, иррелевантной или даже неприменимой в отношении психологических состояний, в которых самости либо вообще нет, либо она существует только в зачаточной или остаточной форме (как, например, в самом раннем младенчестве и при некоторых состояниях серьезной психологической дезорганизации и регрессии). (2) Психология самости будет относительно маловажной и ненужной, если мы имеем дело с психологическими состояниями, при которых целостность самости является прочной и произошло оптимальное самопринятие (например, в эдипов период развития ребенка, самость которого развивалась благоприятно, или при соответствующих психологических состояниях взрослого — в случае классических структурных неврозов, — когда целостность самости не нарушена, а колебания самопринятия и самооценки не выходят за пределы нормы). (3) Психология самости будет наиболее важной и наиболее релевантной всякий раз, когда мы исследуем состояния, при которых переживания нарушенного самопринятия и/или фрагментации самости находятся в центре психологической проблематики (как, например, в случае нарциссических нарушений личности).

Первое и второе из приведенных утверждений нуждаются в уточнении.

На первый взгляд кажется очевидным, что психология самости не должна применяться к состояниям, включая состояния завышенной или сниженной самооценки, при которых самость (либо потому, что она еще не была достаточно сформирована, либо потому, что она была серьезно повреждена или даже разрушена) не может функционировать в качестве эффективного независимого центра инициативы, а также центра восприятия и переживания. Поскольку в отсутствие самости влечения окажутся в центре психологической проблематики, мы можем ожидать, что психология влечений будет вполне пригодной, если мы эмпатически исследуем поведение младенца и мир переживаний психотического больного, пребывающего в тяжелой регрессии. Но даже в этих двух случаях объекты самости (ожидания которых в отношении младенца, как это будет показано мною позже, нельзя игнорировать) заполняют место самости, а потому адекватность психологии, которая фокусируется на влечениях и зачаточном Эго, вызывает сомнения. Учитывая также, что в случае регрессии психотического больного фрагменты самости пациента реагируют способами, которые адекватно объясняются при помощи теории конфликта, наше внимание должно фокусироваться не на этих конфликтах, а на изменениях состояния самости (на степени ее фрагментации) и на трансформациях отношений между самостью и объектами самости у психотических больных, которыми эти изменения и объясняются. Например, конфликты, порождаемые защитами от открыто выраженных инцестуозных желаний, проявляются в виде продуктов психологической дезинтеграции всякий раз, когда случается реальное провоцирующее событие, связанное с архаичными отношениями к объектам самости, то есть всякий раз, когда окружение воспринималось как неэмпатическое.

В отношении тех стадий психической жизни, на которых самость является надежно сформированной, независимо от того, с чем мы имеем дело — со здоровой психикой или психическими нарушениями (в частности, со структурными нарушениями), предыдущее утверждение, что здесь также в принципе можно обойтись без психологии самости, следует уточнить. Пожалуй, при обсуждении этой проблемы лучше всего задать конкретный вопрос: почему до сих пор психоаналитики, использующие модель защиты от влечений и не обращающиеся к психологии самости, фактически занимаются психологическими процессами, характерными для более поздних стадий детства, и с аналогичными процессами, встречающимися в формах взрослой психопатологии, которые приводят к реактивации нерешенных конфликтов этих стадий развития? Не должны ли мы ожидать, что ввиду сложности таких зрелых состояний психического развития применение психологии самости, которая доказала бы неадекватность модели защиты от влечений и структурной модели для этих стадий, было бы особенно необходимым? (При сравнении классических психоаналитических моделей с психологией самости структурную модель можно рассматривать как расширенный вариант модели защиты от влечений.)

Отвечая на этот вопрос, я не утверждаю, что применение психологии самости не обогатило бы наше понимание и не придало бы большую глубину нашим объяснениям соответствующих психических процессов в норме и патологии. Но я действительно считаю, что модель защиты от влечений и структурная модель психики являются адекватной понятийной системой для объяснения сути процессов, которым подвержена устойчивая самость, или процессов, инициированных устойчивой самостью, или тех, в которые включена устойчивая самость, например, обусловленных постепенной аккультурацией взрослеющего ребенка, включая также процессы, связанные с эдиповым комплексом[19], в том виде, как они развертываются первоначально и реактивируются при классических неврозах в жизни взрослого.