Аноним (СИ) - Тедеска Нави

«Неужели я выгляжу так…» — Фрэнк замялся, подбирая слово, потому что тот привлекательный юноша, в каждом срисованном движении которого сквозила упругая сила молодости, совсем не напоминал ему образ того, как он представлял себя в своей голове. Неужели он так хорош со стороны?

Почему-то эта мысль заставила его зардеться, вспоминая последний разговор с Джерардом. Он так соскучился по нему… Всего три дня, а он уже полон любовного томления, которое тянуло всё его существо изнутри невыразимо сладкой болью. Очередной бал у баронессы планировался в конце недели… Успеет ли наставник вернуться к этому сроку? И что делать, если его не будет? Конечно, он не собирался идти туда один, но если в этом была хотя бы малая вероятность встретиться с Джерардом, он готов был рискнуть.

Именно таким — задумчиво сидящим на полу с листами в руках — его застала Маргарет.

— Фрэнки, ты закончил с уборкой? — строго спросила она, видя, как суетливо он начал складывать рисунки в стопку и убирать их под кровать.

— Да, да, я уже всё, — Фрэнк встал и вернул изящную расчёску на трюмо.

— Джерард не будет рад, если узнает, что ты трогал его вещи, — наставительно сказала она.

— Ох, Маргарет, не начинай. Я знаю правила лучше всех, это вышло случайно, — ответил ей Фрэнк, подходя к двери из комнаты.

— Ну хорошо, — подобрела та и, будто вспомнив что-то, сказала: — Спустись вниз, там приехал Люциан и спрашивал тебя. А у меня, кажется, жаркое подгорает, — принюхиваясь, сказала она и быстро убежала к лестнице в кухню.

«Люциан? Как неожиданно и приятно. Я совсем заскучал тут без наставника», — думал Фрэнк, торопливо перебирая ногами по лестнице, ведущей вниз к холлу.

Выбежав из дверей, Фрэнк увидел друга, сидящего на небольшой тахте и помахивающего короткой плёткой наездника. Он был, по обычаю, прекрасен и подтянут: тёмно-серый костюм для верховой езды, высокие сапоги, белая манишка и такие же кружевные манжеты, выглядывающие из рукавов удлинённого сюртука. Край ажурного платка в нагрудном кармане. Его светлые кудри и яркие голубые глаза только добавляли шика и без того законченному и цельному образу.

Едва увидев Фрэнка, тот вскочил на ноги и, широко улыбаясь, встретил того крепкими приветственными объятиями.

— Фрэнки, друг мой, как же я рад тебя видеть!

— Я не менее рад, Люциан! — ответил Фрэнк, сжимая плечи друга. — Какими судьбами?

— О! Леди Шарлотта сегодня решила посетить оперу в Париже, и мы подумали, что если вы с месье Джерардом присоединитесь к нам — будет просто превосходно!

— Оперу? То-то я думаю, что твой костюм слишком вычурный для обычной верховой езды. Ты прекрасно выглядишь!

— Благодарю, мой друг, — ответил Люциан, счастливо улыбаясь. — Я гнал Люцифера во весь опор, чтобы предупредить вас как можно раньше. Баронесса собирается выезжать ещё только через час в карете, и приглашает ехать вместе с ней.

— Это чрезвычайно мило, но… Вынужден огорчить тебя. Хозяина срочно вызвали в Париж, и его нет уже три дня. Вестей тоже нет, — как-то поникши, закончил Фрэнк.

— Ох, — только и вырвалось у Люциана, но он быстро сориентировался в ситуации и хлопнул друга по плечу. — Значит, тебе тем более надо выбраться с нами! Я уверен, месье Джерард бы не был против, тем более, мадам Шарлотта в случае чего сможет договориться с ним. Решайся, Фрэнки! Как давно ты не выезжал в свет? Уже пыльной паутиной покрылся, — и он, улыбаясь, снял с рукава домашней рубахи длинную серебристую нить с качающимся на ней паучком.

Фрэнк смущённо улыбнулся:

— Я просто занимался уборкой, поэтому…

— Живо умойся, оденься и спускайся вниз. Хватит придумывать отговорки. Тебе надо развеяться! — с тоном Люциана было невозможно спорить, и Фрэнк, счастливо улыбнувшись, кивнул в ответ:

— Пойдём, я отведу тебя в столовую, Маргарет напоит тебя чаем и накормит круассанами. С завтрака немного осталось, — и, взяв друга за руку, потянул его в сторону распахнутых дверей.

Ещё никогда Фрэнк не собирался так быстро. Наскоро обмывшись холодной водой до пояса в ванной наверху, он бросился в комнату, чтобы на некоторое время замереть перед распахнутыми створками обширного гардероба. Многие вещи оттуда носились от силы один-два раза, но Джерард, приобретая наряд для себя, никогда не забывал и о подарке для ученика. Казалось, что тот знал его фигуру на глаз так хорошо, что не нуждался в лекалах. И правда, вся одежда, заказанная к пошиву для Фрэнка «на глаз», была ему впору и сидела идеально. Не иначе, как ещё один талант наставника!

Он выбрал строгий фрачный костюм, не слишком обильную кружевами белую шёлковую рубаху и шарф, который обычно накидывали на шею при походе в оперу. Эта мелочь была ничем иным, как данью моде. Одевшись и расчесав волосы, он принял решение убрать их чёрной атласной лентой в пучок. Они слишком отросли, стоило попросить Маргарет немного укоротить его причёску.

Взглянул в зеркало, придирчиво осмотрел свой вид и остался доволен. Не следовало заставлять друга ждать, и Фрэнк, взяв с вешалки лёгкий кашемировый плащ, отправился искать Люциана.

Тот нашёлся на кухне, допивал чай и мило беседовал с Маргарет.

— Я отлучусь до вечера, Марго? С баронессой фон Трир… — начал было он, но женщина прервала его:

— Конечно, Франсуа! Люциан уже всё рассказал, и я рада, что ты выберешься в свет. Давно пора, — она нежно улыбнулась. — Береги себя, хорошо?

— Конечно! Ну, идём? — обратился он к Люциану, и тот, кивнув и промокнув рот тканой салфеткой, встал из-за стола.

На улице их ждал прекрасный весенний день. Март в этом году выдался просто невероятно тёплым, и сейчас, на солнце, в кашемировом плаще Фрэнку было даже жарковато. Они направились к конюшне, чтобы посмотреть жеребца, подаренного Шарлоттой Люциану несколько лет тому назад ещё жеребёнком. Тогда это животное не вызывало ничего, кроме жалости: проплешины по всему шерстяному покрову, куцые хвост и грива и слезящиеся, наполненные гноем глаза. Сейчас Люциан рассказывал эту историю с улыбкой, но в свой семнадцатый день рождения он расплакался от унижения, получив подобный подарок от своей покровительницы. На что баронесса ответила только, поведя плечами: «Я дарю тебе чистокровного жеребёнка. Он рано остался без матери. А что вырастить из него — лучшего друга или клячу — тебе решать».

Это было очередным испытанием, от которых Люциан уже порядком устал. Но жаловаться не приходилось, потому что жизнь рядом с Шарлоттой была намного интереснее, чем его сонное существование в приюте. И он начал заниматься стремительно подрастающим жеребёнком. Лечил, выхаживал, объезжал. Ему помогали в этом настолько, насколько он просил, но Люциан никогда не прибегал к помощи излишне. «Прося, всегда помни о том, что когда-то придётся и отдавать», — думал он по этому поводу.

Фрэнк распахнул двери конюшни и зашёл в тёплое, сухое, пропахшее сеном и навозом помещение. В первом же стойле обнаружился шикарный вороной, косящий блестящим карим глазом на вошедших.

— Люцифер! Здравствуй! — Фрэнк потянулся к морде коня, достав из кармана несколько кусочков сахара, предусмотрительно захваченных на кухне. Тот, обнюхав раскрытую ладонь, мягко, одними бархатными губами взял подношение. Люциан рассмеялся.

— Вот же шельма! Ни у кого не берёт, только у меня и у тебя.

Фрэнк тоже улыбнулся, гладя коня по лоснящейся чернотой морде:

— Потрясающий жеребец. Когда смотришь на него, становится понятно, почему природа является великим гением, до которого человеку никогда не угнаться.

— Не расхваливай его сверх меры, а то загордится и начнёт чудить, — ответил Люциан. — Может, прокатимся? Пока мадам Шарлотта не приехала?

— Я не в сапогах, — с сожалением заметил Фрэнк.

— Ерунда! Просто сядешь позади меня, надеюсь, это исчадие не будет против.

«Исчадие» скосило тёмно-карий глаз и громко фыркнуло.

Они неслись по дорожкам старого парка, окружающего поместье, и полной грудью вдыхали теплый, пронизанный солнцем воздух. В нем витала дикая смесь из запахов влажной от ночной грозы земли, молодой, только проклюнувшейся зелени, свежести и ещё чего-то терпкого, что наставник называл «ароматом любви». Сейчас, скача верхом на чёрном жеребце, тесно прижимаясь друг к другу и весело смеясь, они больше походили на расшалившихся детей, довольных своей игрой. Их глаза светились от счастья, а лица и души были открыты всему миру.