Нефритовый голубь - Олег Лебедев

Фун-Ли печально улыбнулся:

– Ты, ведь, помнится, на работу торопился…

Улыбка застыла на его лице.

– Вот и нет больше на свете этого негодяя, – с удовлетворением произнес Тертышников.

Он потянулся, провел рукой по длинной бороде, едва достав до ее конца.

Неожиданно китаец часто-часто заморгал, попытался снова улыбнуться мне, дрыгнул ногой, резко подскочил на скамейке и быстро пробормотал:

– Прощай, прощай, европеец…

Глаза китайца снова закрылись. Я, забыв о Тертышникове, который принялся часто икать от пережитого потрясения, довольно долго неподвижно сидел возле Фун-Ли в ожидании новых слов или движений.

Их, однако, не последовало.

Старый азиат уже произнес свое последнее в бренном бытии слово.

– Что ж, одним убийцей на свете стало меньше, – подытожил сложившуюся ситуацию Тертышников, когда совладал с икотой.

Я с трудом разжал пальцы холодеющей руки Фун-Ли, взял нефритовую ручку.

***

Мы молча покинули прачечную и разошлись.

С тех пор я избегал встреч с полусумасшедшим следователем. Он, похоже, разделял это мое стремление.

Насколько я знал, Тертышников продолжал руководить своим ветеранским обществом. Правда, лекции в колледжах, как передавали, читал реже и с меньшим энтузиазмом.

***

Где китайцы похоронили Фун-Ли, мне неизвестно.

***

К этому могу только добавить, что не напрасно прачечник сетовал, что его заела совесть. Многое из того, что происходило в нашей семье после убийства Подгорнова, являлось следствием этой трагедии.

В том числе и события последних лет, когда Эльза – объективности ради надо признать, что и моя дорогая сестра была такой же непоследовательной, как и все женщины, – вскоре после отъезда Игоря начала мало-помалу считать меня (это подумать только, меня!) виновным в том, что ее брак получил столь несчастливое завершение. Я, видите ли, старался изгнать из дома ее супруга!

– Какой-никакой, а все-таки муж, – эта фраза, достойная глупой необразованной крестьянки, все чаще и чаще срывалась с ее уст.

Взрослеющие дети Эльзы под воздействием матери тоже не питали ко мне добрых чувств. Скоро все они переехали к Котову, на ферму. Старшие стали помогать ему по хозяйству.

***

С Эльзой мы нынче общаемся мало. Даже после того, как я сообщил ей письмом, что отправляюсь в Англию, она не соизволила приехать проводить меня. А ведь еще неизвестно вернусь ли я с войны!

Если честно, то я был бы непротив того, чтобы Игорь снова появился здесь. Но сделать для этого ничего не могу: не знаю, где он находится. Несколько раз Эльза получала от него денежные переводы на довольно приличные суммы. Обратного адреса мой зять не указывал.

Год назад умерла Мари, и я остался один с дочерьми.

Без жены мне тоскливо. У Ани и Лены свои интересы. Сын Коля и вовсе живет отдельно. Женат на американке, она называет его «Ник». Потихоньку и я привык к этому имени, использую его, когда обращаюсь к сыну. Сейчас он в Англии.

Я уезжаю в Европу, и провожают меня взрослые дочери, которые вполне могут обойтись без меня, Котов и… нефритовый голубь, под чьим оком я писал эти записки, в чьих глазах видел картинки из прошлого…

Да… Вот она – ручка с нефритовым голубем. Когда-то Подгорнов привез ее из своего имения в наш московский дом.

***

P. S.

1949 год. Я должен дополнить свои записи, которые остались бы незавершенными без описания произошедшего за последнее время. Недавно мы вернулись в Нью-Йорк. Мы – это я и… Игорь.

В 1946 году я служил переводчиком в лагере для Departed People (DP) около Рима. Там-то и повстречал своего блудного зятя. Ему, несмотря на американское гражданство, угрожала выдача Советам, поскольку наши офицеры были настроены очень плохо к нему: Игорь служил в армии Власова.

Как он туда попал? Этой страницы его биографии мне бы не хотелось касаться.

Пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить Велтистова из лагеря. Мы приплыли сюда, в Америку. И как же мне горько было узнать, что моя бедная сестра Эльза три месяца тому назад отдала душу Господу.

Умерла она от инфаркта. Меня, судя по крайне лаконичным ответам на письма, так до конца и не простила. Считала виновным в разладе с Игорем.

Рукопись, как выяснилось, племянники и дети прочли. Не без интереса, скажем так. Познакомил я с ней и Игоря, Женю.

– Ладно, что было, то было, – сказал Игорь.

– Смотри, каков китаец-то оказался, – поразился Женя.

***

Какие грустные вечера бывают в этом Нью-Йорке. Я, Игорь и Котов сидим за столом в моей комнате. Уже немолодые люди. Двое из которых к тому же еще и бедны. Это Игорь и я. Мое прежнее место в газете занял какой-то прыткий белорус из DP-йцев.

Живу тем, что составляю и издаю на свой страх и риск небольшие брошюрки для новых эмигрантов из Восточной Европы. Недавно вот выпустил сборник «Как стать гражданином Соединенных Штатов и выдержать экзамен на гражданство». Тираж не особо шибко, но расходится. Благодаря этому я смог пригласить в гости Женю и Игоря.

Котов заикнулся было о своем денежном вкладе в нашу дружескую пирушку, но я деликатно, но вместе с тем твердо дал понять, что Феллеры всегда находили возможность принять друзей только и исключительно на свои средства.

К слову сказать, я и не особенно-то потратился. Купил пару бутылок не очень дорогой мексиканской водки, а также посылку «из 15 первоклассных американских продуктов», среди которых были мармелад из гуавы, рис, сыр «Крафт», сардины в оливковом масле, банка тушенки, два пакетика куриного супа «Липтон», полфунта конфет из чистого сахара, две плитки кубинского шоколада и даже запечатанный стаканчик сладкого варенья из флоридских апельсинов. Причем, все это удовольствие стоило всего 18 долларов.

Собрались, похозяйничали на кухне: Женя добросовестно размешивал суповой концентрат в воде, я старательно готовил закуски, пытаясь разрезать все так, чтобы каждому досталось хотя бы по два кусочка с каждой тарелки. Игорь же, хорошо знавший аристократическую сервировку минувших лет, убирал маленький столик. Он стоял около окна, из которого, впрочем, не видно воздуха, неба. Одни лишь высотные дома. Поглядев на них, мы чокнулись, выпили.

Разговор как-то не пошел…

***

Кроме нас троих, в квартире никого нет. Мои дочери вышли замуж, общаюсь с ними нечасто. У меня появились внуки. Думают по-английски, а русский для них – иностранный. Это уже настоящие американцы. То же самое говорят о своем потомстве Игорь и Женя. Сейчас нам всем грустно. Накатило то, что называется американским словом «депрессия».

Если же попытаться объяснить содержание этого слова на русском, то депрессия – это когда кажется, что на тебя свалились все тяготы мира, это когда совсем не ощущаешь в себе сил, выдавленных какой-то внутренней, почти болезненной тяжестью.

Депрессия, это когда очень хочется поехать в Москву. В ту, потерянную в 1914 году. Можно, правда, и в нынешнюю, советскую. Что, однако, вряд ли осуществимо: сейчас – cold war.

Депрессия, это когда ты весь исполнен бессильной завистью к тем, у кого жизнь сложилась нормально. А сам чувствуешь себя плохо, и уверен, что лучше не будет.

Да, на хорошее нынче надеяться нелепо. Приходится существовать в депрессии. Ничего не поделаешь. Было бы хоть спокойно, избежать бы резкой душевной боли, которой страшишься даже в депрессии.

Когда-то я читал, что депрессия, хандра возникают от безделья. Почему же тогда, мы, работающие здесь, не покладая рук, подвержены им в большей степени, нежели наши деды, умевшие и любившие отдохнуть?

***

Проводил Женю и Игоря…

Пойду в русский клуб. Сегодня там собираются ветераны Великой войны. Будет чай, на котором я непременно должен присутствовать. Все-таки не последний человек в русских кругах. Тем более, что намечается обсуждение резолюции ветеранов в поддержку антикоммунистических действий правительства Соединенных Штатов. Возможно, мои поправки в ее текст будут, как обычно, существенны. Так что, сегодня я очень занят.

***

А завтра… Не забыть бы открыточку в Лос-Анджелес отправить. Внучке – с днем ангела. Вечерком же можно завернуть на 7-ю авеню, в кинотеатр «Стэнли»: там показывают новейшие советские кинокартины.

Кстати, билеты в «Стэнли» самые дешевые в Нью-Йорке. Будете в наших краях, заходите: где еще в Америке за такие небольшие деньги русские фильмы посмотришь?

***

На этом я, Петр Людвигович Феллер, пожалуй, и закончу свои записи.

Олег Лебедев.Москва 1996—1997гг[email protected]

Впервые повесть «Нефритовый голубь» была опубликована в литературном журнале «Юность» (N10, 1997 год).