Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков

…Выйдя из больницы, мы оглянулись на окна его палаты. Пигмалион стоял у зарешеченного окна, подняв вверх средний палец. Мол, фак ю. Мы не обиделись. Что ж, он имеет полное моральное право посылать всех на хер. По крайней мере меня-то уж точно.

Пигмалион отошел от зарешеченного окна, красивым жестом снял широкополую шляпу, положил рядом на тумбочку шпагу с ножнами и, не снимая ботфортов, прилег на свою кровать:

– Если у шкуры льва не хватает клочка, пришей кусочек ослиной шкуры, все равно никто не заметит, – пробормотал он, засыпая, и вдруг, резко повернув голову, откусил у пробегавшего мимо зайчика пальчик.

СТРЕСС-ПАУЗА:

…Он достал и положил на ночной столик две пачки презервативов, вагинальные и оральные противозачаточные средства, серебряную внутриматочную спиральку, колпачки и еще что-то.

В постели, после первых ласк, он, глядя на все это приготовленное добро, сказал:

– Знаешь, дорогая, я думаю, что нам нужно еще более тщательно предохраняться.

И с этими словами он задумчиво выстрелил несколько раз ей в рот из пистолета.

ВАРИАНТ ТРЕТИЙ:

ЖЕНЩИНА КАК НАРКОТИК

Шарлотта… Шарлотта при всей своей эмансипированности и раскованности относилась к разряду тех женщин, которые всегда предпочитают сами выбирать себе партнеров и любовников и по какому-то внутреннему принципу никогда не лягут в постель в первый день знакомства, даже если этого парня на ее глазах уводит с собой ее соперница. Она точно уверена, что возьмет все, и даже больше, в другой раз. И, как правило, этот другой раз действительно случается. Исключение из своего железного правила она сделала только раз в жизни. И этим исключением был я.

– Почему так, – сказала мне как-то Шарло, – когда любишь – убить хочется, а когда нет – то противно дотронуться?

– Я поклонник твоего тела и таланта, – острю я, – вернее, таланта твоего тела.

Сейчас я уже точно знаю: она покорила меня именно тем, что абсолютно во всем была полной противоположностью тому женскому типу, который так ярко выразился в Асе.

«Кому-то нужна ромовая баба, кто-то лепит себе снежную бабу, некоторые предпочитают люля-кебаб. А мне нужно просто много баб», – так говорил один художник, которого все звали Сэмом.

Я всегда старался выбирать наркотики, как женщин: если они не захватывают меня сразу, я их бросаю. Бессонница и постоянные головные боли – вот мое единственное оправдание тому, что я впустил в свой организм столько наркоты. Ведь мое советское воспитание навсегда приучило меня с отвращением относиться к наркоманам.

Я могу еще сказать в свое оправдание и то, что всегда употреблял только те препараты, которые не ведут к привыканию и разрушительное действие которых на организм самое минимальное. Это во-первых.

Во-вторых, мои симпатии, как человека творческого, всегда были на стороне галлюциногенов, психоделических препаратов.

Ну и в-третьих – цена. С ценой всегда были некоторые сложности. Удовольствие стоит дорого. Но и тут возможны варианты. Рядом с Волопуйском расположен академгородок, где полно безработных докторов химических наук. Многих из них трудоустроила мафия. И они в первоклассных подпольных лабораториях синтезируют для нее, то есть для мафии, всевозможные супернаркотики, например, знаменитый «китайский белок». Одному нашему приятелю очень повезло с работой: теперь он засекречен и богат. И тем не менее не скурвился полностью, как некоторые. В трудную минуту он нас с Сэмом всегда выручает чем-нибудь таким, что могут себе позволить лишь небожители обновляющейся России.

Радио «ЕВРОПА ПЛЮС АЗИЯ»:

«На днях обезврежена подпольная группа, в которую входили студенты, преподаватели и даже один член ученого совета Н-ского университета.

Как сообщил нам сотрудник пресс-центра МВД России Василий Варламов, разработав оригинальную, не имеющую аналога за рубежом технологию получения сильнодействующего наркотика – триметилфентонила („китайский белок"), преступники переправляли его в Москву и другие города центральной России…»

«ПУШКИН, ГДЕ ВЫ?»

Янис Фортиш в этот день особенно удачно играл в ночном казино «Миранда». Ему сегодня просто чертовски везло и в рулетку, и в «21», и в преферанс. «Масть идет», – с удовлетворением думал он, продолжая удваивать и утраивать ставки.

Именно в этот момент к нему подошел местный авторитет из чеченцев Кадык Рыгалов и сказал: «Ставь на „17"».

Янис хотел поставить на «35», но поставил на «17». Шарик забегал по кругу и запал в ложбинку цифры «35».

Янис тихо раскалялся и был готов сказать Рыгалову все, что он о нем сейчас думает, но сдержался, а только подумал про себя: «Ара ебаная, сука, дикий, неотцеженный человек. Теперь удачи не видать…»

– Ну, ну, прости, братан, – видя его настрой, с хитрой, восточной, как бы примиряющей улыбкой проговорил Кадык Рыгалов. – У меня кое-что для тебя есть.

– Это очень клевый заказ, Янис, – сказал он, когда они уже сидели в отдельном номере гостиницы, расположенной на верхних этажах казино «Миранда». В их «косяках» пощелкивала афганская анаша. Сладковатый гашишный дым уносил печали и заботы высоко к звездам.

– Я сам не потяну, Янис. Дело чистое, но не из простых. Местные кошельки заказали одного делового. Его погоняло – Будда. Я такого не знаю. Видимо, из приезжих. Дают хорошие бабки, зелеными и сразу. Короче, Янис, если ты этого козла встретишь, завали его как надо. А как получишь куш – не забудь про старого другана Рыгалова, который подбросил тебе хорошую работу.

В ту ночь, когда Рыгалов с Янисом-Крысой выходили вместе из казино, странный хромой человек неопределенного возраста, в длинном френче ниже колен, больше похожем на сутану католического священника, протиснулся между ними.

Да так ловко, что они и не заметили.

Е. Банин приехал домой в отличном расположении духа. Набрав по сотовому номер телефона, который он помнил даже во сне, Е. Б. отрапортовал:

– Все нормально, шеф. Я заказал Будду Рыгалову. Сегодня он встречается с Янисом Фортишем. С этим, как его, ну Крысой, что ли. Местный мафиози. Профессионал своего дела. Короче, они железно пообещали убрать Будду. Срок – до конца октября. Да, да, задаток, как полагается. Я думаю, они его даже из-под земли достанут.

– Вот из-под земли больше никого доставать не надо, – ответил Е. Банину голос из сотового. – Нам бы здесь, на земле, со своими проблемами разобраться.

КОВРИК ДЛЯ МЫШКИ

И ОДЕЯЛО ДЛЯ ТАРАКАНА

Как вы уже поняли, журналистикой я занимаюсь по необходимости, ради хлеба насущного. Я, видите ли, всю жизнь мечтал о карьере литератора. Скажу больше, настоящего Поэта. Именно так, с большой буквы. Открою вам тайну: после того как я ушел с юрфака, я сразу же поехал поступать в Москву. В лит-институт.

Отец, скрипя сердцем, зубами и кожей своего огромного портмоне, отчаявшись загнать меня в юристы или экономисты, выговаривал мне на дорожку:

– Провинциала в столице губят две вещи – женщины и наркотики. Тяга попробовать и то, и другое непреодолима. И то, и другое искушение приводит к денежным проблемам, которые в свою очередь толкают провинциала на преступление. А это либо скамья подсудимых, либо морг. (В этом месте его любимого монолога мама обычно падала в обморок на отцовский кожаный диван.) Хочешь дожить до глубокой старости и стать всеми любимым и уважаемым – сиди дома и не испытывай судьбу.

А потом добавлял:

– Но настоящую карьеру можно сделать только в Москве. Малая родина – это как камень на шее утопающего. Либо ты все-таки выплывешь к новой жизни, либо тебя навсегда утянет на дно, в тину провинциальной жизни.

Проведя в Москве больше года, я даже и не попытался поступить в литераторы. Хотите верьте – хотите нет, но за столь короткий срок я понял, что литературой, той, настоящей, с кипением страстей, полемикой и дискуссиями, поиском нового, здесь давно уже не пахнет. Все: и мэтры, с которыми мне удалось познакомиться и пообщаться, и творческая молодежь, и литературная абитура – относились к литературе как к профессии, и не больше. Разговаривали только о том, в каком журнале и сколько платят гонорара, где и как можно пролезть в какое-нибудь частное издательство, получить премию, грант или стипендию и т. п. Везде существовали свои группки, кружки, заединщики, «обоймы». Везде нужно было стать своим, вписаться в стаю, доказать преданность той или иной журнальной мафии.

В Москве я захандрил.

Стану ли я умнее за эти пять лет? Скорее всего, нет, ибо настоящих Учителей жизни нужно искать «вдали от всех парнасов». К чему тогда мне этот «базар житейской суеты»? Почему-то в Москве все люди искусства показались мне искусственными людьми. В столицах люди интересны своей оболочкой. В глуши – содержанием.