Спелое яблоко раздора - Марина Серова

— А Пантелеев?

— Нет, для него Саша не был учителем и подобного чувства не вызывал. Я думаю, что они скорее были соперниками, чем друзьями.

Я посмотрела на Сергея.

— Тогда как вы объясните отношения Артура и Сережи?

— По-моему, то же самое мальчишество, — пожала плечами Лада и улыбнулась. — Мальчики не могут без соперничества. Это у них в крови. Мне кажется, все мужчины озабочены поисками соперника, а найдя его, всю жизнь с ним состязаются.

Сергей покачал головой и проворчал:

— Можно подумать, женщины не соперничают!

— Не отвлекай нас, — попросила я его с улыбкой. — Лада, а почему вы просили Сергея не отказываться от президентства?

— Потому что фонд — это Сашино детище, и я не хотела бы, чтобы он перешел к кому-то постороннему. Это скорее личное, понимаете?

Я кивнула.

— Знаете, что странно в этом деле? — произнесла я после паузы. — Ничего не могу понять про этого человека, про Алекса, — пояснила я. — Хотя я кое-что знаю о нем. У меня нет версий, кроме одной — он сделал это сам.

— А я настаиваю, что его к этому подтолкнули! — решительно проговорил Сергей. — И потом, что случилось с Григорьевым? Уж кто-кто, а Иван Иванович никогда не был склонен к самоубийству, большой был жизнелюб!

— А вот, кстати, — вспомнила я. — Лада, что вы делали с десяти до половины одиннадцатого вечера?

— У меня был Артур, — просто ответила она.

— Ладно, — вздохнула я. — Расследование мы, конечно, попробуем продолжить. Спасибо за помощь. Уже поздно, я поеду. — И поднялась.

— Таня, ну ты же только что сказала, что у тебя нет версий и ты не видишь перспектив, — высказался Сережа.

— Версии — дело наживное, — ответила я. — И потом, мне думается, что смерть Григорьева напрямую связана с нашим расследованием. Может быть, благодаря ей что-то и прояснится. Она сама по себе подозрительна. Но сейчас я ухожу. День выдался крайне тяжелый, нужно немного передохнуть. Не провожай, — улыбнулась я Сереже. — Когда вы уезжаете в Москву?

— Мы пробудем здесь по меньшей мере еще пару дней, — ответил Белостоков. — Или столько, сколько понадобится для расследования.

— Что же, это правильное решение, — поддержала я. — До свидания.

Я попрощалась и вышла из номера. В голове царила полная неразбериха, и хотелось только одного — спать. Буквально на автопилоте я добралась до дома и рухнула в постель, мгновенно погрузившись в сон.

Глава 7

Утром меня разбудил телефонный звонок. Часы показывали начало десятого, но я с трудом покинула постель и добрела до аппарата.

— Иванова, — вяло пробормотала я в трубку.

— Танюша, это Толя Евдокимов. Ты что, еще спишь? — услышала я бодрый голос патологоанатома.

— Спала, — поправила я его. — Пока ты не разбудил.

— Как ты можешь спать, когда такое утро и когда пропал Сипко?! — с наигранным ужасом воскликнул он.

— Какой Сипко? — не поняла я спросонья.

— Санитар, выдававший себя за патологоанатома, — великодушно пояснил Толик. — Не вышел на работу.

— Вот это да! — раздраженно бросила я. — Этого я и боялась! Сейчас приеду. Нет! Лучше так! — оборвала я себя. — Можешь сообщить мне его адрес?

— Легко, — откликнулся Толик. — Записывай или запоминай, как удобнее.

— Ручку возьму, подожди. — Я взяла ручку с блокнотом. — Диктуй.

Толик продиктовал мне адрес, я его записала, прикинув, что добираться до микрорайона, в котором жил Сипко, придется минут тридцать плюс двадцать на сборы, итого, у Сипко я буду примерно через час, если, конечно, повезет и не случится пробок на дороге.

— А ты знаешь, что неприлично начинать утро с таких новостей? — беззлобно укорила я Толика.

— Но это еще не все, — хохотнул он.

— Выкладывай, что там еще, — мрачно процедила я.

— Ничего особенного, просто я вчера забыл тебе сказать, что у Высотина был рак легких, — безмятежно сообщил Толик.

— Я знаю, что у него был рак, — выдохнула я. — Это все?

— Вроде все, — протянул он.

— Что еще, говори! — потребовала я, уловив нотку неуверенности в его голосе.

— Да тут нам ночью жмурика одного привезли. Жмурик как жмурик, самоубийца, по всей видимости. Правда, есть одна особенность: способ ухода из жизни он выбрал такой же, как и Высотин.

— Фамилия у него Григорьев?

— Ты и это знаешь?

— Знаю, — все так же мрачно произнесла я, — только не говори мне, что и у него был рак легких, а то я чокнусь от всех этих совпадений.

— Нет, рака легких не было, — радостно сообщил мне Толик. — У него было больное сердце, и случился обширный инфаркт.

— Что-что?! — ахнула я. — Ты хочешь сказать, что он не умер от удушья?!

— Я хочу сказать, — важно проговорил Толик, — что первопричиной его смерти стал инфаркт.

— Уточни!

— Видимо, сначала схватило сердце, а потом уже затянулась петля на шее. Сам он ее затянул или кто-то помог — это вопрос.

— Ответ знаешь?

— Полагаю, что помогли. Но это только мое мнение, — высказался Толик. — Инфаркт спровоцировал сильный стресс, по-видимому, так чаще всего и бывает. Какие-то сильные переживания, может, даже длительные. Хотя, Таня, сердце могло не выдержать и от того, что человек решился на самоубийство. Но тогда он вряд ли сумел бы сам затянуть петлю. Вот такие дела.

— Ясно, — вздохнула я. — Спасибо, что прибавил мне головной боли.

— Приезжай, поправим, — предложил Толик.

— Нет уж, сначала я навещу Сипко, — отказалась я. — Или хотя бы его квартиру. Очень надеюсь, что не застану там трупа.

— И я надеюсь.

— Спасибо, мне пора. На обратном пути позвоню или заеду. Я не прощаюсь.

— Договорились. — Толик положил трубку, и я сделала то же самое.

«Ну и ну!» — думала я по дороге в ванную, но даже развить эту мысль не смогла до тех пор, пока не умылась, не оделась и не сварила себе кофе. Только вооружившись сигареткой и чашкой крепкого, свежесваренного кофе, я попыталась логически выстроить свои мысли. По предположению патологоанатома, господина критика кто-то навестил и помог затянуть на его шее петлю. После этого вполне можно было бы предположить, что и с господином Высотиным поступили подобным образом. Но я предполагать подобное не осмелилась. Вместо этого я решила посоветоваться с косточками и извлекла заветный мешочек из ящика стола. Я затушила сигарету и, взяв двенадцатигранники в ладони, задумалась над судьбой Высотина, над его смертью и смертью Григорьева. Смогу ли я проследить одну и ту же карающую руку?

Кости выдали следующее: «7+21+25». Это означало: «Предостережение против человека, который не ответил когда-то на удар и утверждение. Этот человек не забыл обиды и не позволил себя простить». Знак был многообещающим. Вот только бы еще разгадать, что он означает.

Я со вздохом отложила кости. Как нередко случалось, далеко не сразу я поняла смысл послания, а порой бывало, что понимала его и вовсе слишком поздно. Но в любом случае можно было сделать вывод, что косточки указывали на кого-то, кому был нанесен удар.

Допив кофе, я оделась и вышла из квартиры, направляясь в сторону Юбилейного поселка и стараясь ни о чем не думать. Иногда, для того чтобы понять происходящее, которое в данном случае оставалось для меня тайной за семью печатями, полезно расслабить мозги. Нередко разгадка приходит сама в моменты, когда меньше всего этого ждешь.

Правда, по дороге никакая гениальная идея меня не осенила. Однако я постаралась не расстраиваться. Оставив машину у единственного подъезда, я поднялась на третий этаж и позвонила в дверь под номером двенадцать. Мне никто не ответил, что меня не удивило. Я позвонила еще раз, потом — еще. Я звонила так настойчиво, что, окажись в квартире кто живой, он непременно не выдержал бы, но увы — никто за дверью и не шелохнулся, что заставляло думать, что никого дома нет, по крайней мере никого живого. На этот раз я воспользовалась предусмотрительно захваченными из дома отмычками и, надев перчатки, приступила к взлому, как настоящий вор-домушник. Дверь была добротная, прочная, хотя и не железная, а вот замки оказались плохие, открылись только минуты через две. Я проскользнула внутрь, осторожно прикрыв дверь за собой.

Передо мной оказалась обычная двухкомнатная квартира, небогато обставленная, что вполне понятно, ведь у санитара морга зарплата небольшая. Кто же все-таки его ко мне подослал и зачем? Как-то я до сих пор об этом не задумывалась…

Я заглянула в гостиную, потом на кухню, отметив, что женщины здесь вряд ли обитают или, по крайней мере, задерживаются ненадолго: запущенная квартирка, истинно холостяцкая. В спальню я заглянула в самую последнюю очередь, боясь, что оправдаются мои самые неприятные ожидания. Даже в ванную с туалетом сунула нос, только бы оттянуть этот миг! Но куда там!

Толкнув дверь спальни, я тут же закрыла лицо руками и выругалась про себя. Сипко лежал поперек заправленной кровати на животе в неестественной позе, скорчившись, будто от сильной боли. Лица его не было видно. Я подошла ближе. На тумбочке белела записка, первые слова которой чуть не повергли меня в суеверный ужас, потому что это опять была просьба никого не винить в случившемся. А дальше следовало небольшое дополнение: «Просто устал жить», подпись и сегодняшняя дата. Значит, он умер ночью. Я пожала плечами, осторожно наклонилась к телу, преодолевая отвращение. На кровати рядом с телом лежал пустой шприц, на руке покойного виднелся след от укола. Вкололи прямо в вену. Голова трупа была вывернута, руки откинуты назад, стеклянные глаза, серое лицо, а у раскрытых губ застыла пена. Я справилась с естественным позывом и вышла из спальни. Надо было звонить в милицию.