Иосиф Сталин. Последняя загадка - Эдвард Радзинский

Наконец, в семь часов подъехали машины: сначала две, потом еще три, пять… Коба привычек не менял – все машины выглядели одинаково, чтобы нельзя было понять, в какой из них находится он.

Мы сидели в нашей комнатушке, пили наше грузинское вино, принесенное Кобой, и пели наши грузинские песни. Жена рядом со мной усердно подпевала, боясь глядеть на Кобу.

Коба посадил мою дочь на колени, и она замерла, не смея шевельнуться, на коленях Лучшего Друга советской детворы и детворы всего мира. Он мягко и нежно выкручивал ей ушко своими короткими, толстыми пальцами. Это была его прежняя, любимая ласка…

Мы вспомнили с ним о каторге и ссылке (царской), вспомнили анекдоты (того времени). А потом опять пели. Как хорошо он пел! Не помню, писал ли я, но у Кобы всегда был поразительный слух. Он слышал, о чем шепчутся в соседней комнате за закрытой дверью. И голос у него был несильный, но очень приятный. Слух и голос его остались прежними.

Он ласково глядел на меня, и я любил его. Я любил нашу юность, наши прежние мечты, нашу маленькую солнечную родину. Милый мой друг Коба… И я старался забыть обет, который дал тогда в лагере.

Он внимательно следил, чтобы я не пропускал тосты, чтобы пил до дна стакан за стаканом. Но от вина моя преданная любовь лишь возрастала. Здесь он ошибся. Лишь возрастала моя любовь к нему…

В конце вечера, продолжая выворачивать ушко Сулико, он вдруг пробормотал, как бы невзначай:

– Так это и есть «пионэрка Майя»? – И жадно уставился на меня…

Значит, он читал ее письма? Все эти годы он знал, что ему пишет она – моя несчастная, полуголодная дочь? Я в бешенстве посмотрел на него. Не смог скрыть! Он, зло усмехаясь, глядел на меня.

И под этим взглядом неистовый огонь грузина-отца покорно погас. Теперь на Кобу смотрели жалкие, тусклые, умоляющие глаза старого Фудзи.

В полночь он ушел. Я не спал – ожидал конца. Знал, что это случится на рассвете…

Но наступил рассвет… и ничего не случилось. Точнее, все случилось наоборот.

На следующий день мне позвонил Поскребышев и сообщил, чтобы в издательство я больше не ходил, что ко мне уже выехал фельдъегерь с пакетом из ЦК.

Фельдъегерь привез приказ о моем назначении на должность заместителя министра иностранных дел. Еще через день я получил ордер на квартиру.

Квартира была в том же Доме на набережной, но в другом подъезде. Когда я приехал смотреть ее… смешно и страшно писать, но на кухне на плите опять стоял теплый чайник. И здесь кого-то взяли буквально накануне. Я легко мог узнать, кого, но не захотел.

Я понял, как был не прав в ту страшную ночь. Только когда секундное мое бешенство сменилось угодливым страхом – именно тогда я выдержал испытание. В тот момент Коба окончательно убедился: нет больше опасного, храброго Фудзи. Умер! И никогда более не воскреснет.

Есть трусливый раб, пес, готовый все стерпеть, виляя хвостом. Да, я с честью выдержал его испытание! Злое испытание друга моего Кобы!

Но он, Коба, ошибся! Ибо никогда не говори «никогда».

Новые замыслы богочеловека

Я снова стал часто встречаться с Кобой. Все свое время он посвящал осуществлению гигантских, воистину наполеоновых планов. Каждый раз, приходя к нему в кабинет, я видел, как мой друг давал указания в какой-нибудь области…

Помню, однажды он был Великим Архитектором… В кабинете сидели Берия, Молотов и два архитектора. Висел огромный лист ватмана, изображающий странное, фантастических размеров здание с уступами, кончавшееся шпилем. Здание напоминало одновременно неправдоподобно высокую церковную колокольню и вавилонский храм.

Коба расхаживал по кабинету и держал речь.

– Москва теперь не просто столица. Она столица нового мира – лагеря социализма. Между нами говоря, нынче по виду это нищий, грязный город со следами бомбежек. Надо в кратчайший срок поменять облик города. Товарищи спросят: «Как?» Я предлагаю надеть на Москву подобающую корону, которая заставит наших людей гордиться своей столицей. Это корона из семи зубцов – семи высотных зданий.

Молотов и Берия захлопали.

– Перед вами – одно из них. Докладывайте, – сказал Коба.

Архитектор, к которому он обратился, встал, откашлялся и начал читать по бумажке привычное:

– «Опираясь на руководящие указания товарища Сталина, мы создали свой, советский стиль высотных зданий. В нем переплетаются древние исконные традиции русского зодчества, облик древних русских церквей, а также теремная архитектура времен великого царя Ивана Васильевича Грозного. Но никакого подражательства американским небоскребам. Все эти идеи подсказаны нам лично товарищем Сталиным…»

Коба одобрительно кивал. Потом заговорил сам:

– В эту высотку мы переселим Министерство иностранных дел. Здание должно отражать величайшее могущество страны Советов. Послы будут входить в вестибюль, похожий на дворец. Мрамор, гранит, бронза… Пусть восхищаются иностранцы-засранцы!

Города лежали в руинах. Разрушенный Сталинград ютился в подвалах, бараках, но гигантские деньги и силы должны были пойти на эти семь небоскребов.

Берия и Молотов продолжали демонстрировать буйный восторг. Я конечно же присоединился.

В другой раз мой друг был Великим Мелиоратором. В тот день в кабинете собрались министр сельского хозяйства, руководство министерства и те же Берия и Молотов.

Коба у стола держал очередную краткую речь.

– Сколько раз была засуха в Поволжье, товарищи?! Люди старшего поколения – например, мы с товарищем Фудзи – хорошо помнят, как при царизме голод периодически охватывал страну. – (Я усердно закивал.) – Теперь больше не будет голода. Товарищи спросят: «Как?» Станем перекрывать реки. Создадим лесозащитные полосы. Справедливо сказал товарищ Мичурин: мы, большевики, не можем ждать милостей от природы, взять их – наша задача.

Берия, Молотов и я – мы все захлопали.

(На следующий день из всех репродукторов непрерывно неслось: «Мы, большевики, не можем ждать милостей от природы. Взять их – наша задача».)

А тогда Коба спросил:

– Сколько, Лаврентий, в твоем ведомстве рабочих рук?

– Два с половиной миллиона.

– Придется им хорошенько поработать! Предстоит засеять сто двадцать миллионов гектаров леса. Это будут гигантские лесозащитные полосы – до тысячи километров при ширине шестьдесят метров. Одновременно мы повернем вспять некоторые реки. Пусть господа иностранцы-засранцы попробуют осуществить хоть часть плана, за который берется СССР. Не выйдет! Мы, коммунисты, навсегда победим и засуху, и неурожаи… Лаврентий, добавляй себе людей.

Какая короткая фраза! Но за ней – аресты и гибель тысяч…