Убийца наваждений - Антон Орлов

На периферии Темре не заметил ни одной уязвимой точки – сквозь маску они видятся как мутные пульсирующие сгустки разного размера, от булавочной головки до куриного яйца, испускающие более яркое мерцание, чем остальное тело морока. При отсутствии преград они видны издали, но в яме их заслоняли сараи. У индивидуального пространственного наваждения они обычно сосредоточены в сердцевине: нужно до нее добраться, чтобы их поразить, только тогда морок рассеется.

Под крадущимися шагами убийцы чавкнула облезлая дверь, уйдя в грязь чуть глубже, потом тихо скрипнула доска. Не было необходимости соблюдать тишину – морок уже знает о нем, и никого тут не спугнешь, – но он привык не производить без надобности лишнего шума.

Узкий проход меж двух рядов невысоких сараев, сооруженных из старого кирпича, всяческих досок и листов жести, изъеденных поверху ржавчиной. Кое-где темнели маленькие застекленные окошки. На плотно закрытых дверцах или зияли потаенной чернотой скважины, или висели амбарные замки. Темре остановился. Это выглядело как западня, но другого пути к сердцевине наваждения не было.

Он простоял так несколько секунд, прислушиваясь к размеренным дремотным звукам и к своим ощущениям, а потом справа, у самой земли, в пяди от его сапога, шевельнулось что-то белесое, текучее… Убийца стремительно развернулся, уходя от этого подвижного пятна, похожего на колышущуюся в луже медузу, и в то же время нацелив на него готовый к выстрелу перстень.

Это оказалась не медуза – точнее, не ее подобие, потому что откуда бы ей настоящей тут взяться, – а человеческое лицо. Бледное, исхудалое, некрасивое, с жидкой щетиной на щеках и на подбородке. Оно глядело на Темре из мутной воды с оттенком испуга, с жалостной беззащитностью и беззвучно шевелило губами.

Привычно обострившееся чувство опасности помалкивало: от лужи не исходило угрозы. Вернее, здешняя угроза не превышала общего среднего уровня для данного морока. Если бы Темре излагал впечатления своему учителю, как в былые времена, за первую формулировку он схлопотал бы выговор, а то и затрещину – когда находишься внутри пространственного морока, угроза для тебя присутствует везде, в каждой его точке.

А лицо показалось ему знакомым. Ну да, это же хромой Харбо, брат потерявшейся Джаверьены! Чаще всего почвой для воплотившихся наваждений становятся людские страхи. Неужели кто-то здесь настолько сильно боится Харбо, забитого и затравленного, спасающегося бегством от глумящейся над ним девахи? Или, может, не страх, а что-то другое: ненависть, зависть, ревность, доходящее до исступления соперничество – тоже вполне пригодный для произрастания морока питательный бульон… Две последние позиции, пожалуй, отпадают: не похоже, чтобы этот Харбо, насколько Темре успел отследить его взаимоотношения с окружающими, мог вызвать у кого-то из них подобные чувства. А ненависть и зависть – почему бы и нет, если на то имеются какие-то житейские причины?

Харбо-из-лужи еще несколько секунд что-то ему говорил – судя по гримасам и отчаянному шевелению губ, то ли умолял, то ли предупреждал, то ли жаловался, – а потом очертания изможденного бледного лица растеклись бесформенным пятном, слово в непроглядную муть плеснули молока. Через мгновение и эта расплывшаяся грязноватая белизна исчезла. Лужа как лужа, вокруг таких полно, и ни в одной не видно ничего сверхъестественного.

Морок показал ему картинку. Всего-навсего. С какой целью – напугать, смутить? Внутри пространственных наваждений не бывает ничего случайного. Неспроста здесь появилась физиономия Харбо, да к тому же Вайни, если верить очевидцу, спустилась сюда следом за иллюзорным Харбо, сыгравшим роль приманки.

Иные наваждения подобны ребусам. Порой удается их разгадать, порой нет – для того чтобы их уничтожить, это вовсе не обязательно, однако найти разгадку этой головоломки было бы любопытно. Хотя, безусловно, для убийцы куда важнее добраться до ее сердцевины и отыскать уязвимые точки.

Темре двинулся вперед. В щель меж двух верениц сараев. Проход был таким узким, что пешеходы налегке разминутся, зато двое с тележками никак не разъедутся, и воздух будет сотрясаться от ругани. Все это немного напоминало бедные гронсийские поселения на островах, куда привозил его в детстве отец в воспитательных целях, чтобы он посмотрел, в каких условиях жили его предки, и был благодарен богам за то, что клан Гартонгафи сумел перебраться в Лонвар.

В окошке одного из сараев что-то мелькнуло. Человеческое лицо. Притом на двери висит нетронутый амбарный замок. Кого-то заперли?.. Почему бы и нет: в трущобах может случиться все что угодно… Впрочем, как в любом другом месте.

Человек смотрел на Темре сквозь треснувшее стекло изнутри, из темной полости, словно из проруби, и шевелил губами. Это снова был Харбо – вернее, его подобие, сразу видно, что подобие, потому что печальная бледная физиономия характерно мерцала. Через мгновение она исчезла, как будто мнимый Харбо заметил, что к нему потеряли доверие, и махнул рукой на дальнейшие попытки добиться внимания.

Определенно, этот морок так или иначе имеет отношение к Харбо, но, судя по поведению оставшегося наверху прототипа, последний вряд ли мог бы что-либо на этот счет прояснить.

Перекресток двух улочек. В поперечной щели та же картина: выстланный всевозможным хламом тесный проход, и по обе стороны запертые двери, подслеповатые оконца, нависающие козырьки убогих крыш. Хотя нет, не совсем такая же! Все тут темноватое, серое, бурое, тускло-коричневое, а примерно в сорока бутах от того места, где остановился Темре, выделяется в грязи ярко-розовое пятно. Словно брошенный цветок.

Он повернул туда, подобравшись – тепло, тепло, а скоро, похоже, станет горячо! – и через несколько шагов разглядел, что там лежит то ли платок, то ли шарф. Розовый в белый горошек. Настоящий.

По дороге ему попался еще один Харбо, прильнувший к пыльному оконцу сарая, сколоченного из разбухших листов мебельной фанеры. Этот для разнообразия не пытался ничего сказать. Только смотрел выразительно и трагично, сжав тонкие губы в линию.

Темре глянул на него мельком и прошел мимо. Все эти Харбо здесь для декора, а главное будет…

…За поворотом. Так он и подумал.

И хуже всего то, что ей уже ничем не поможешь.

Девушка висела возле стенки сарая, словно смятая и оплетенная паутиной пестрая бабочка в красных пятнах. Ноги в фасонистых ботинках не касались земли. Опутавшая ее ржавая проволока во многих местах пропорола плоть, но внизу крови натекло не слишком много – морок все, что смог, выпил. Лицо осталось нетронутым: искаженное, с выпученными глазами, бледное, как восковая маска.

Вайни или Джаверьена?

Поймавшие жертву металлические щупальца не вырастали прямо из стены, как могло показаться в первый момент, а выползали из оконца с разбитым стеклом, которое находилось у покойницы за спиной.

Запахи предсмертных телесных выделений, смешанные с застарелой здешней вонью, почти не ощущались: их забивал сладковатый аромат дешевой туалетной воды, явственно усилившийся перед тем, как Темре повернул за угол.

Пара проволочных щупалец зашевелилась, с негромким, но мерзким звуком выдираясь из мертвого тела, и неспешно, как будто нехотя, потянулась к человеку. Запекшаяся на них кровь смешалась с ржавчиной. Отстреливать их поштучно, раз за разом дожидаясь, когда перстень вновь накопит заряд, – это значит застрять тут до вечера.

Первую иглу убийца наваждений послал жертве в грудь. Точнее, в центр окна, почти заслоненного ее спиной и путаницей проволочной пакости. Даже будь девушка жива, ей бы это не повредило, зато щупальца охватила дрожь – не та вибрация, которая сотрясает материальные предметы, а мерцание между «здесь» и «не здесь», когда морок или какая-то его часть начинают «мигать», то появляясь, то исчезая. Удовлетворенный эффектом, Темре сделал второй выстрел.

Лишившись своей страшной опоры, израненное тело сползло по стенке на землю.

После первого шока ржавые щупальца, выраставшие пучком из маленького квадратного окошка с зазубренными стеклами по краям, устремились к противнику. Их было много, не меньше двух десятков. Три-четыре штуки исчезли, остальные все-таки удержались в реальности: морок недавно хорошо закусил, так что сил у него было хоть отбавляй.

Темре проворно попятился к повороту, уворачиваясь от щупалец. Это называется «танец труса». Такой же боевой прием, как все прочее из арсенала убийцы наваждений. Новичков в аналогичной ситуации так и подмывает схватить подвернувшийся под руку булыжник или кусок арматуры, либо же, если враг выглядит таким, что его можно резать, вытащить нож – и дальше отражать нападение, словно в обычной драке. Вот как раз этого и нельзя делать. Единственно правильное оружие против морока – специально изготовленный боевой перстень с развоплощающими иглами, а сражаясь с наваждением как с обычным противником, ты тем самым подтверждаешь его существование и вливаешь в него дополнительную силу. Парадоксально, но факт, неоднократно проверенный и давно доказанный.