Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II - Вера Проскурина

Воцарение Павла вызвало недолгий политический энтузиазм Карамзина. В своем одическом восторге Карамзин невольно, следуя канону, воспроизводит Астреину мифологию. Павел наделяется программными атрибутами Астреи — он бог справедливости, защитник муз и ценитель мира:

В руках его весы Фемиды:От сильных не страшусь обиды....На троне правда с ним явилась,С законом совесть примирилась....Ликуйте! Павел ваш любительНаук, художеств покровитель....Чтоб все на свете победить,И…мир всеобщий заключить{231}.

Однако негативное восприятие царствования Екатерины Карамзиным этого периода влечет за собой переосмысление одической мифологии, связанной с Астреей. Карамзин всячески подчеркивает отрицательное отношение к женской узурпации власти — в оде нет ни слова о заслугах Астреи — Екатерины или Астреи — Елизаветы. Вместо того с веком Екатерины Карамзин связывает отсутствие свободы и гонения на инакомыслящих. Упоминает поэт и о помилованных Павлом I Н.И. Новикове и А.Н. Радищеве, о возвращении из ссылки масонов. Разочарованный в либеральных идеях и распрощавшийся с масонством Карамзин более и более склоняется к утопической полуплатоновской, полупатрональной форме республиканской монархии. Он воспевает созданный им утопический имидж Павла: просвещенный и добрый монарх, отец своих подданных, должен будет лишь прислушиваться к голосам просвещенных поэтов-советчиков, «любителей блага», подающих благонамеренные советы. Своеобразная монархия братства и дружества просвещенных мудрецов и поэтов будет скрепляться узами любви и взаимоуважения.

Мифологии Астреи здесь противопоставлена христианская символика Петра и Павла. Она вытесняет языческие коннотации Астреиной мифологии, очищает барочную амальгаму метафор, отсылающих к разнородным культурно-религиозным пластам:

Петр Первый был всему начало;Но с Павлом Первым воссиялоВ России счастие людей.Вовек, вовек неразделимы.Вовеки будут свято чтимыСии два имени царей!Их церковь вместе величает,Россия вместе прославляет;Но ты еще дороже нам:Петр был велик, ты мил сердцам{232}.

Характерно здесь было то, что Павел представал в двух рядах аналогий. Петр Великий, «всему начало», в масонских кругах воспринимался как первый «просветитель», чуть ли не первый в России масон[38]. Карамзин сохраняет здесь масонскую идеализацию Петра — в особенности в связи с апологетикой его прямого потомка Петра III. С другой стороны, христианская аналогия в устах Карамзина этого периода тесно связана с идеей передачи сакральности — Павел I наделяется атрибутами наследника не только исторического Петра Великого, но и библейского апостола Петра.

Те же самые мотивы звучали и в стихотворении видного масона (и противника Карамзина) П.И. Голенищева-Кутузова «Ода на всерадостный день восшествия на Всероссийский престол Павла I» (1796):

Се в Павле новый Петр родился!{233}Не сильна власть, не блеск Короны.Но утишенны бедных стоныТебе воздвигли Трон в сердцах{234}.

Здесь также звучал краткий, но выразительный упрек Екатерине за отсроченное вступление Павла во власть:

В Тебе мы зрели Дух великой.Когда Ты был покорный сын{235}.

Показательно было то, как старательно Павел I стремился к перекраиванию политических мифологий времен Екатерины. Павел организует чрезвычайно семиотическую церемонию перезахоронения Петра III (с возложением на его гроб императорской короны) и захоронения Екатерины (в Малой короне в Зимнем дворце и безо всякой короны на гробе в Петропавловском соборе). По точному замечанию Р. Вортмана, «эта сцена — символически — посмертно — свергла императрицу Екатерину с престола и восстановила прямую связь между Павлом и его отцом»{236}.

Первые шаги Павла на престоле, в частности остановка войны с Персией, воспринимались как восстановление «тишины», как возвращение века Астреи. Пансионское стихотворение В.А. Жуковского «Ода. Благоденствие России, устрояемое Великим Ея Самодержцем Павлом Первым» (1797) пересказывает тезисы оды Карамзина и перепевает мотивы од Ломоносова и Державина. Астрейная мифология также присутствовала в оде Жуковского: Павел установил «тишину златую» и остановил регрессивный ход истории, повернув медный век вспять («Зиять престали жерла медны»){237}.

В 1801 году Астрея снова на мгновение появилась в русской торжественной поэзии — в стихотворении Карамзина «На торжественное коронование Его Императорского Величества Александра I, Самодержца Всероссийского». Картина золотого века, всегда сопровождавшая мифологию Астреи, впервые несла на себе отпечаток поэтики нового стиля: сентиментальная меланхолия и язык эмоций вторгались в абстрактную топику рая:

Везде прелестные картиныИзбытка, сельской красоты.Невинной, милой простоты:Цветут с улыбкою долины,Блистают класами поля —Эдемом кажется земля!{238}

Карамзин, определенно понимавший некоторый анахронизм политико-династических коннотаций подобной метафорики, тем не менее воспользовался популярным в екатерининское время сравнением:

У нас Ас грея! восклицаю,Или воскрес Сатурнов век!..Ответу Клии я внимаю:«У вас на троне — человек!»{239}

Карамзин условно противопоставляет своему «архаическому», каноническому восклицанию, соотнесенному со старой имперской традицией, суровый ответ музы истории Клии, говорящей цитатой из известных стихотворений Державина.

В оде 1777 года «На рождение в Севере порфирородного отрока» Державин, обращаясь к новорожденному Александру, устами Гения давал наставление:

«Будь страстей своих владетель,Будь на троне человек!»{240}

В «Изображении Фелицы» (1789) Державин переадресовал самой царице свою сентенцию:

Народ счастливый и блаженныйВеликой бы ее нарек.Поднес бы титла ей священны. —Она б рекла: «Я человек»{241}.

В своем стихотворении, как и в написанной в марте 1801 года оде «Его Императорскому Величеству Александру I, самодержцу Всероссийскому, на восшествие на престол», Карамзин возвращается к «заветам» Астреи — Екатерины. Здесь он следовал за буквой и духом «Манифеста» Александра I, изданного 12(24) марта 1801 года. Александр — в русле предшествующих монархов — опирался на наиболее популярный на данный момент политический прецедент: он обещал управлять государством по заветам «бабки» Екатерины II.

В оде на восшествие Карамзин связывает Александра с Екатериной, восстанавливая классические параметры мифологии Астреи:

Как ангел божий ты сияешьИ благостью и красотойИ с первым словом обещаешьЕкатеринин век златой,Дни счастия, веселья, славы,Когда премудрые уставыВнутри хранили наш покой,А вне Россию прославляли,И гражданин же был герой{242}.

Однако, несмотря на пиндарические интонации и энтузиазм, Карамзин не мог скрыть своего внутреннего раздражения: златой век Екатерины ассоциировался с развратом, фаворитизмом и попранием законов. Мифология Астреи ясно связывалась им с метафизикой «осьмнадцатого столетия», которому Карамзин вскоре пропел свой саркастический гимн. В 1802 году он написал «Гимн глупцам», где по-своему распрощался с политическими пристрастиями, с философскими дебатами и даже с воспетым некогда Державиным эпикуреизмом века Астреи:

Когда был человек блажен?Тогда, как, думать не умея,Без смысла он желудкам жил.Для глупых здесь всегда АстреяИ век златой не проходил{243}.

Глава третья.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ МИФ И ПОЛИТИКА МОНУМЕНТОВ: ПЕТР I ЕКАТЕРИНЕ II

…Pierre le Grand est lui même son sujet et son attribute.

Falconet à Diderot, Pétersbourg, le 26 février 1767 

Концепция главного Города, центра власти, как и легенда о его основании, играла существенную роль в политической мифологии русской империи. Санкт-Петербург, основанный Петром I в 1703 году, символически обозначил новый этап русской истории и сразу сделался центром, порождавшим новые параметры русской культуры. Перенесение столицы в город на Неве завершило историю Московского царства и открыло дорогу для рождения Российской империи. Едва поднявшись над «топью блат», Петербург не только отменил старый центр — Москву, но и декларировал новую систему политических и культурных ценностей. Их источником сделался западный мир, понятый в его временном и пространственном единстве. Не отдельно взятая страна, язык, культура, а имперский европейский субстрат в его целостности дал новые ориентиры для развития культурных мифологий. Символом единства западной цивилизации всегда служил Рим.