Люди и боги (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич

Солдатик корчился и выл, умолял о помощи, клялся, что бежать и не думал, а вышел только поглядеть, чего ценного осталось от убитых кайров. Глупая была клятва: его вещмешок валялся рядом, прямо в ямке-ловушке. Лорд Мартин велел снять капкан с его ноги, а солдату сказал: убирайся. Хотел бежать — так и беги, давай, чего уж. Солдат: куда я побегу, нога же, кость наружу! Лорд Мартин: вот именно, на кой ты нам теперь? Безногие воины даром не нужны! Пригрозил ножом — солдат пополз, волоча обломок. Ох, и медленно: фут ползет, минуту воет. А до ближайших домов — ярдов двести. Лорд Мартин развлекался какое-то время, потом заскучал, сказал всем: ладно, давайте в замок, закрыть ворота. Унес капкан, ласково поглаживая: хороший зубастик, славный!

А беглец, видимо, дополз до улицы и встретил помощь, или просто помер в таком месте, что со стены не видать. Джоакин его не жалел — был это дурак и трус. Дурак потому, что ясно же: первого дезертира накажут строго, в назидание. Трус потому, что сбежал так рано. Только первые сутки. Воздух еще не наполнился отчаянием, безнадега еще не схватила за глотку, солнце не почернело в небе — а он уже затрясся.

Первый день после предательства Ионы прошел так хлопотно, что не только страх, а имя свое забудешь. У всех в замке дел было по горло, все сбивались с ног.

Самым тяжким бременем стали раненые. Их имелось пять дюжин, половина в очень скверном состоянии, а лекарь лишь один. Многие шли ему в помощники, но одни умели так мало, что годились лишь принести-унести, другие падали с ног от бессонной ночи, третьи — кто помягче душой — недолго выдерживали в лазарете. Там стоял вой, стон и смрад, туда ныряли, как под воду, задержав дыхание. А гарнизон-то ничтожно мал, люди ценнее золота! Рыцари графа ловили всякого, кого замечали без дела, и швыряли в лазарет — на помощь. Лекаря тиранили по-злому: чтобы всех до единого поставил на ноги! Каждое копье нужно в строю! Тот молча головой качал. Какое там — всех! Спасти бы больше половины!..

Джоакин и сам зашел помочь, выдержал на перевязках пару часов. Потом родилась в голове одна мыслишка: почему граф Шейланд сумел спасти Иону, а Гарри Хога — нет? Неужели гадюка-изменница ему ценнее, чем верный слуга и защитник?

Минуло то время, когда Джо стеснялся лордов. Он отправился за графом, чтобы задать вопрос, но Виттора не нашел, а встретил лорда Мартина. Сказал ему: в лазарете скверно, милорд, а у вашего брата имеется целительный Предмет. Так не соизволит ли граф прийти и помочь раненым? Мартин скривился с явным сомнением. Джо тоже сомневался: ведь граф не спас Гарри, а Иону — с большой неохотой. Но очень хотелось, чтобы Виттор все-таки пришел и помог раненым. Неприятно было бы служить человеку, который этого не сделает. Даже Аланис — уж на что дрянь! — а все же ходила за ранеными в осажденном дворце. Джоакин стал убеждать Мартина — и тот поддался. Похоже, Мартин и сам не во всем понимал брата. Сказал:

— Вит не любит своими руками браться за Предметы. Но здесь твоя правда: солдатики нужны здоровыми. Поговорю с ним.

Спустя час Мартин привел в лазарет Виттора. На лице графа имелся платок, умасленный благовониями, но это не помогло: Виттора стошнило почти сразу. Он велел отгородить ширмами закуток у открытого окна, и туда заносить раненых — на лечение Предметом. Так граф защитился от вида страданий и дурных запахов, а от криков и стонов заткнул уши ватой. Джоакин стал носить пациентов и так сумел увидеть Предмет в действии.

Тот представлял собою несколько перстней, одетых на пальцы графа и связанных нитями, как паутиной. Предмет умел все, что может медицина. Он сращивал ткани почти мгновенно, резал лучше любого скальпеля, прижигал гнойники и язвы, устранял боль. Предмет мог даже склеить переломанную кость!

Но, как и Перст Вильгельма, целительный Предмет являлся лишь орудием, и требовалось большое умение, чтобы его применять. Первым делом, когда приносили раненого, граф Виттор отключал его боль — чтобы не дергался и не вопил. Это удавалось с большим успехом, раненые чуть не смеялись от облегчения. Однако потом начинались трудности. Граф мало что знал об анатомии, дрожал от омерзения, корчился от приступов тошноты. Порою он вовсе не мог смотреть на рану, а действовал наощупь. Предмет в его руках часто промахивался: резал здоровую ткань вместо больной, сращивал не то и не с тем, обжигал там, где надо остудить. Из пяти раненых, доставленных на операцию, граф Виттор помог двоим, а трем сделал только хуже. Последний случай вышел самым чудовищным. У раненого имелась дырка в шее — очевидно, от стрелы. Пытаясь заживить ее, граф сжал края раны пальцами и случайно надавил на дыхательное горло. И Предмет… заставил горло срастись! Раненый забился в агонии, стал задыхаться, но причину поняли не сразу. А когда сообразили, было уже поздно — бедняга помер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Граф не выдержал такой неудачи, вскрикнул в сердцах и ринулся прочь. Мартин поймал его за руку, стал убеждать. Виттор оттолкнул: «Смысла нет! Вреда больше, чем пользы!» Мартин ответил: «Ну, одна-то польза будет!».

Встал посередке лазарета и громко объявил:

— Моего брата благословили боги! Они дали ему силу, того, унять ваши страдания! Сейчас он пройдет вдоль рядов и сделает, чтобы не болело! Славьте графа!

И Виттор сделал то единственное, что умел хорошо: обезболил все раны. Когда уходил, вслед ему хором неслись крики благодарности. Боевой дух в лазарете взлетел до небес.

— Слава графу Шейланду!

В первый день Джоакин не раз слышал эти слова: слава графу! Когда Виттор велел снять с мертвых кайров все ценности и поделить между своими солдатами. Когда закатники уехали в Сайленс, а граф сказал во всеуслышание: «Наши добрые друзья вернутся со всем войском генерала Ориса!» Когда над голубятней одна за другой взлетали птицы, и Мартин говорил: «Мы созываем всех союзников! Идовы северяне получат по зубам, если только сунутся!» Когда лучники попросили взглянуть на Предмет, и граф велел вышвырнуть за стену труп кайра, а затем дотла испепелил его в три выстрела. Слава графу! Слава Шейланду!

И двор к концу дня вылизали до блеска, и несколько раненых сумели выйти из лазарета на своих двух, а лучники отоспались после боя, и теперь похвалялись наперебой: «Я пристрелил кайра! Прямо в глаз!.. А я — двоих!.. А я изменнице в ногу попал! Да, это был я, без меня сбежала бы стерва!» Та радость, которую ночью питал один лишь Мартин, теперь заразила всех, кроме вдов. Мы победили, мы стоим, они лежат. Мы разбили Ориджинов — не так уж и сложно!

…Но то был первый день.

* * *

В день второй повеяло дурными новостями. Утром граф вышел мрачный, как туча. Джо спросил у Айви, в чем дело. Тот начал: «Союзник…» — потом спохватился: «Не думаю, что это для твоих ушей». Но Джо и так уже понял: крупный союзник отказал графу в помощи. Вряд ли генерал-закатник, послы еще не доскакали до него, — но кто-то не менее ценный.

Потом явилась делегация из города: бургомистр, шериф, несколько цеховых старейшин. Схватка в замке, должно быть, подняла в городе большой переполох. Старейшины и вчера являлись с вопросами, но граф их не принял — не хотел показывать замок, залитый кровью. Сегодня двор уже блестел, бодрые лучники расхаживали по стенам, раненые молчали — граф обезболил их с утра. Словом, не стыдно было впустить гостей.

Однако разговор со старейшинами вышел не самым радостным. Джо слышал его кусками, другое угадал по лицам и недомолвкам, а кое-что подсказал Айви — в общем, сложилось. Граф поведал старейшинам, как он был предан и атакован женой, как Ориджины проявили неслыханную подлость, но были разбиты благодаря богам и их дарам. Граф заверил старейшин, что в его руках не один говорящий Предмет, а целое множество, и верный ему отряд святых воинов уже скачет сюда, как и армии союзников, так что враги не имеют ни единого шанса пробить стены Уэймара. Граф требовал от городских властей содействия. Во-первых, утроить стражу, ускорить тренировки, усилить вахту на стенах. Во-вторых, организовать строительство оборонных орудий — камнеметов, смоляных котлов, искровых сетей. В-третьих, изловить и передать ему, графу, всех дезертиров, которые посмели сбежать в страхе перед северянами. Ну и, разумеется, поймать и казнить того единственного кайра, что чудом сумел спастись.