Красиво жить не запретишь - Иван Мотринец

Место для остановки — «тет-а-тет» в машине — он, разумеется, приглядел еще по пути в эту более чем скромную, но прекрасно их напоившую-накормившую харчевню. Ира смущалась, в первые минуты была скованной — деревянной, но, главное, не лепетала обычной ахинеи добропорядочных, глупых гусынь. Очень скоро Жукровский и сам забыл, что рядом с ним всего лишь провинциальная, бесцветная простушка, серый клерк районного масштаба. Ее плоть оказалась упругой, сильной, жаркой, ее руки и губы нежны и неутомимы, не безвольно, тихо отдалась ему — радостно, под нежное, почти молитвенное бормотание принимала, обволакивала, вбирала его жадную, напористую мужскую силу.

Когда он, обессиленный, лег на спину, закрыл глаза, ее руки и губы продолжали окутывать его нежностью и неожиданно для себя его плоть вновь окрепла. Теснота салона мешала ему действовать более виртуозно, но все же удалось усадить Ирину на себя, ее неумелое тело было отзывчивым и понимающим и сладкий миг слияния и освобождения наступил для обоих одновременно.

После они долго лежали молча, он — в расслабленном, бездумном блаженстве, она — потрясенная пронзительной, почти болезненной радостью бабьего часа. Наконец, он спросил:

— Ты спешишь или мы могли бы еще покататься?

— Я? Боже мой, мне же надо домой. Я не сказала, не успела: у меня два сыночка. И муж…

— Мы еще обо всем успеем поговорить. Четверг — лишь четвертый день недели, не последний. Поехали?

— А нельзя немного света?

— Ты — прекрасна. Но — да будет свет, а я на пару минут выйду.

Все действительно прекрасно, ощущал он в течение более получаса, пока ехали в районный поселок. Прощаясь, он поцеловал ей руку и подарил коробку конфет, он опять был в привычной роли неотразимого героя-любовника. Ира была грустна, растеряна. Но все же в последнюю минуту спросила:

— А дело, у вас ведь было какое-то дело?

— Ерунда. И почему «вы»? И когда я завтра тебя увижу?

— О, мне опять с утра надо быть в конторе.

— Там я тебя и найду. Займу к тебе очередь, постучу, можно?

— Вы серьезно придете и завтра?

— Если тебе неудобно, я могу подождать где-то поблизости.

— Нет, приходите в контору, но только без очереди, в полпятого.

«Умница», — подумал Жукровский, направляясь к тетке.

Помнит, что у него было к нотариусу дело. Теперь можно считать: дело сделано. И уже с обычным хладнокровием он принялся размышлять, что можно выжать из столь благоприятной ситуации. Идеи рождались аховые, однако чем черт не шутит. В жизни так: стоит только почувствовать себя овцой, вмиг волки сбегутся. И наоборот.

На следующий день в конторе Ира, одурманенная невероятным, дивно свалившимся на нее счастьем, не задумываясь, выдала ему доверенность на право вождения угнанной им у другой, столичной, но не менее доверчивой женщины машины.

«Экспромт», тщательно подготовленный, сработал сиюминутно, при этом Ирине он показал лишь техпаспорт — тот, как водится, лежал вместе с правами в «бардачке» машины — и якобы собственные права. Как же кстати он назвался накануне именем Ярослав Петрович! И не малейшего риска, Ирине и в голову не пришло в чем-то усомниться. Хотя Жукровский, следует отдать должное, усердно потрудился днем: в чужих водительских правах заменил снимок, не торопясь, с точностью гравера, дорисовал в углу несложный оттиск печати. Ну, а свою злополучную, как он с улыбкой выразился, судьбу поведал вкратце, с ударением на некоторых, несомненно интересующих Ирину, моментах.

Семья, увы, не сложилась. Жена в Киеве, он уехал во Львов, к отцу, вынужден был уехать. Ну, а в свое время, покупая «Жигули», оформил их на имя жены. Во-первых, чтобы ревность ее успокоить, во-вторых, пользовалась, в основном, машиной жена, он работал, думал, как сделать себе имя. Дальше — хуже, наконец, разъехались вовсе. Теперь решили оформить по-человечески, списались, обо всем будто бы договорились. Ей — квартира, ему — машина. Приехал в Киев, встретились, на следующий день должны были идти к нотариусу и в загс — детей ведь нет, развод — минутное дело, но экс-супруга не явилась домой. Прождал два дня, она трижды звонила: подожди, скоро подъеду. Потом психанул, мужик ведь, завел «Жигули» и оказался здесь, у тетки. В понедельник должен быть на работе.

Ирина впитывала каждый звук и вновь, как и накануне, прямо на глазах она похорошела, смуглым румянцем пламенело лицо, глаза — да, все дело было в глазах: на этом ярком — отнюдь не бесцветном, не ведающем косметики лице незаметны стали невыразительные губы, нос — жили, внимали, светились пониманием, нежностью большие блестящие глаза.

Вечер Жукровский провел по вчерашней схеме, впрочем, он показался обоим лучше вчерашнего: ей — счастливее, полнее, ему — удачнее. И обоим — многообещающим…

Перед тем, как отвезти пылающую и в этот раз прямо-таки ненасытную Ирину домой, он осторожно забросил «крючок»:

— Взгляни, — и посвятил фонариком, — сразу как-то не заметил, не до того было, и теперь и ехать небезопасно, настолько покорежена железка с номерами. В столб она, что ли въехала спьяна?

— Ой, правда. Слушай, я завтра же утром возьму тебе эту железку, с новенькими номерами.

— Нет, нет, Ирочка, это исключено. Настолько обременять женщину… И потом, насколько я знаю, существует же масса формальностей. Нет и нет!

— Ну что ты, всего-то дела на пять минут. В ГАИ у меня есть люди, завтра и подъедем с утра. Хорошо?

— Да, понимаешь, мне крайне неловко…

— Но ты вообще можешь не выходить из машины. Я все сделаю сама.

— Знаешь, о чем я подумал? Большое тебе спасибо, я разумеется, подъеду завтра утром за тобой. Потому что это повод для встречи. Когда следующая? Раньше, чем через месяц, я с работы не вырвусь, ты же понимаешь. И тебе чрезвычайно сложно приехать ко мне во Львов на несколько дней. Но мы найдем выход, должны найти.

— Завтра я все-все сделаю, что только смогу. И дальше, ты поверь, все будет так, как скажешь.

В субботу, ближе к полудню, Ирина и впрямь все сделала: он, как она и обещала, даже не вышел из машины, а она, можно сказать, на блюдечке принесла ему из районного ГАИ две таблички со спасительными для его дальнейшей судьбы номерами — ЗП-31-57. Окрыленный, он остановил «Жигули» у райунивермага, впопыхах выбрал подарок для Ирины, затем они поехали знакомым маршрутом, углубились в лесопосадку, как прежними вечерами.

Жукровского нисколько не смущал яркий ноябрьский день, напротив. Ирину же не смущало по той причине, что разлука ощущалась ею как неминуемая беда, крушение того, о чем она даже не смела мечтать. Минуты захлестнувшей скоротечной близости дали каждому из них то, что только они могут дать, но не всегда и не обязательно лучшим из особей. А последующие минуты были тихи и добры — такими сделала их Ира. Женщина ни о чем не забыла, прощаясь, почти в последний миг, совсем по-матерински спросила:

— Господи, ехать-то тебе сколько еще, переночевать где-то надо. Денег, ты только не обижайся, хватит?

— Как-то перебьюсь. Сокращу потребности до минимума. Через неделю — зарплата.

— Целая неделя! И такая дорога! Вот, возьми, я прошу, возьми, это мои, только мои, откладывала в месяц по десятке.

Поотнекавшись, взял. Поцеловал, пообещал приехать максимум через месяц. Остановившись у знакомой лесопосадки, открыл «Атлас автомобильных дорог», наметил кругообразный путь на Одессу. Затем пересчитал Ирины деньги: восемьсот. Что ж, в дороге можно не экономить.

2

— Можешь ознакомиться, есть любопытные детали, — Иволгин протянул Скворцову листок, исписанный мелким, но красивым, разборчивым почерком.

Валентин не сразу понял, что перед ним — весьма своеобразный отчет Маши-Аэлиты. Веселая девушка. Начитанная. Аэлита, как объяснила, примеряя при разговоре с Валентином это имя, словно новое платье — дань толстовской Аэлите. «Голос любви, вечности звучит во Вселенной…». Он помнит эти строки потому, что их не раз повторяла Инна. «Ну, а в быту, — сказала Маша тогда же, — я буду для Федосюка Эллочкой. Эллочкой-людоедочкой. У меня зубки острые, глазки зоркие, ножки быстрые… Вот увидишь!»

Она писала на удивление серьезно, толково: «Федосюк знаком с Жукровским, познакомила профессорша. Их интересы, возможно, и переплетались, и сталкивались. У профессорши встречались не раз, иногда — с девочками. Оба — любители и, как они думают, знатоки женщин. В указанной квартире бывала постоянная подружка Жукровского Ольга, студентка мединститута, фамилия неизвестна. Исчезновение Жукровского Федосюк понимает так: нахапал, а отдавать жалко. Пока не поняла, но из его словесного извержения выходит, что профессорша «сделала» Жукровского, как пацана. Где тот находится сейчас, моему знакомому неизвестно. Относительно Федосюка окончательные выводы делать рано. Факт, что располагает деньгами. Но к теме убийства не проявляет никакого волнения, о Черноусовой отзывается со смешком, нет и следа уважения. Мне доверяет вполне, созрел, как арбуз в конце августа. Круг знакомых, приятелей пока почти не известен, все впереди».