Миньон - Л.А. Бэнкс

– Ты выбрал один путь, я другой – очень давно. Мне очень жаль, что ты не понимаешь. С каждым днем все меньше шансов у тебя выбраться, и все опаснее тебе и тем, кто рядом с тобой – тьма призывает тьму... и она уже сжирает твоих ребят – заживо.

Она услышала, как он подошел и встал сзади, но даже не вздрогнула от тепла его ладоней, когда они легли ей на плечи и стали массировать. И не отодвинулась, когда он нежно поцеловал ее в шею. К ее собственному удивлению, голова ее отклонилась в сторону, уступая его рту. В зеркальном стекле виднелось его отражение. Дамали закрыла глаза. Только сегодня утром... помоги ей Бог!

– Я уже слишком увяз, и ты это знаешь, Дамали. Нужно было бы чудо... когда выбираешь эту дорогу, выбираешь жизненный путь, и возврата нет – до самой смерти. – Он глубоко вздохнул, и Дамали пробрала дрожь. – Значит, мне дорога в ад, все просто. Так зачем сопротивляться? Ад сейчас или ад потом. У человека в моем положении выбор невелик, – сказал он тихо, выдохнул ей в шею, целуя, и она ощутила его дыхание кожей, влажной от его губ.

– Не всегда, – прошептала она в ответ. – Чудеса иногда случаются, если веруешь.

Он погладил ее по плечам, по рукам и отступил. Вместо тепла его тела она ощутила прохладный воздух и поежилась, обхватила себя руками.

– Может, ты и права, – сказал он. – Ты здесь. Тебе небезразлично, что случилось с моими родственниками, и ты даже пытаешься укорять меня за беспутную жизнь. После всех этих лет. Значит, действительно какие-то молитвы были услышаны.

Она смотрела на него, как он оперся на край стола, и слова его вонзались в ее сердце как ножи. Чувство вины нахлынуло и зажгло старые воспоминания, стало ощутимой болью в середине груди. Надо было заставить его понять ее истинную цель и при этом не выдать свою команду. Но еще очень, очень давно она задолжала ему достаточно информации, чтобы уберечь его от нападения. Если он погибнет от выбранной им самим жизни, это будет тяжело, но она сможет это пережить. Таков был его путь, его выбор. Но она не может заманить его во что-то, что вне его понимания.

– За твоими родственниками охотится что-то нечеловеческое, и я не знаю, почему так, Карлос. Обычные пули здесь не действуют.

Он подумал над ее словами, потом посмотрел нежно, и улыбка его не была высокомерной – просто усталой.

– Я знаю. Тот, кто это сделал, не человек. Есть правила даже в гангстерских войнах.

– Нет, – поправила она, все еще пытаясь донести свою мысль. – Это существо не из нашего мира. Это демон.

Он грустно усмехнулся и покачал головой:

– Заговорила, как глупые старухи. Дамали, вернись в реальный мир. Я все понял, детка. Когда придешь выступать, я тебе обещаю: люди будут стоять у каждой двери, и ничего с тобой не случится. Спасибо тебе за согласие на концерт, который привлечет публику... и за соболезнование. Я тронут.

Бесполезно. Никак его разуму не принять то, что она хочет сказать. Дамали тяжело вздохнула и оставила попытки.

– Только не снимай крест.

Он улыбнулся и кивнул:

– Береги себя.

– И ты тоже. Скажи своей маме и родственникам, что я про них спрашивала.

– Скажу, детка. Давай я тебя провожу.

Когда он подошел, она остановилась и положила руку ему на грудь. Ее разум запечатал крест молитвой. Не важно, крест это, полумесяц, щит Давида, звезда, колесико, амулет йоруба, кристалл, будда – что угодно. Люди ее команды были защищены этим всем, потому что они верили. Они были из разных культур, идеологии тоже разные. Нет, он должен понять, что символы бессильны без веры и стремления к свету.

– Карлос... ты должен меня послушать. Это куда хуже, чем ты можешь себе представить.

– Все будет хорошо.

– Хотела бы я, чтобы ты был на нашей стороне.

Она отвернулась, не в силах больше глядеть ему в глаза, быть к нему так близко.

– Иногда мне тоже хочется, – шепнул он, еще раз глубоко вдохнув ее аромат.

– Если ты окажешься в ситуации, в которой никогда не бывал... если пистолет подведет тебя, сделай ради меня одно в самом конце.

– Ты знаешь, что я погибну только в бою.

Он взял ее руку и поцеловал в середину ладони, потом сложил ей ладошку, будто заворачивая поцелуй.

– Произнеси молитву Богу, если увидишь, что ты побежден. Пусть это будет последнее, что ты сделаешь перед концом. Обещай мне.

Он кивнул и выпустил ее руку.

– "Если" – очень сильное слово. Я не собираюсь быть побежденным. Это я всегда обещаю.

– Я знаю, – тихо согласилась она, шагая рядом с ним. – Никто из нас не собирается.

* * *

Она долго сидела рядом с Ковбоем, молча глядя на закатный горизонт. Пыльно-лиловые, приглушенно-синие пятна покрывали небо, а оно пыталось сопротивляться вспышками золота, багрянца и желтизны, борясь за последний свой вечерний свет. Но ночь не удержать, как ей ни сопротивляйся. Даже самая большая планета в небе должна подчиняться законам природы. Дамали покачала головой и вздохнула. Как ей противиться тяге, такой сильной – и без конца?

– Уже давно группа не работала парами. Только двое на закалывание колом, так что человек может точно знать того, чью спину прикрывает, – сказал Ковбой тихо, не отрывая глаз от здания на той стороне улицы. Пальцы его играли нефритовым крестом.

– Знаю, – буркнула Дамали, не отрывая глаз от неба. – Неправильно, что у нас почти не осталось времени с тех пор, как Марлен выпустила нас на охоту. Мне больше нравилось, когда мы пустили все на самотек. Если кто-то налетал на нас – хорошо. Нас не трогали – еще лучше. Сегодня впервые за пару месяцев кто-то из нас смог выйти один.

– Ага. Было время, когда я мотался соло – брал бутылку виски, находил, где поиграть в покер, выбирал красавицу, а утром оплачивал счет. Сейчас я в Великолепной Семерке или в том, что было эквивалентом Грязной Дюжины, бог знает где и зачем. И никто этого не может мне сказать. Правда, жизнь – смешная штука?

Она кивнула, проверяя оружие у себя на поясе и оглядывая "Изиду" у себя в руке. Слоза Ковбоя вызвали улыбку, несмотря на мрачное настроение.

– Было время, когда у меня была стайка подруг, и мы мотались и веселились, и самой большой проблемой было что надеть в клуб – или как бы нас не выперли за фальшивые документы. Но потом у некоторых из нас появилось, о чем еще беспокоиться. Не впадай в сантименты, Ковбой, – это к хорошему не приведет. В приюте хреново, а беглецу еще хуже.

Она рассмеялась, потом тяжело глотнула слюну, глянув на свой клинок.

– Забавная штука жизнь.

Она не ответила, машинально провела пальцами по канавкам для крови на тройном клинке с серебряной отделкой и сунула лезвие в древние ножны черного дерева, зажатые между колен. Они с Ковбоем ждали.

Украшенная золотая рукоятка привлекала внимание. Дамали смотрела на богиню, отлитую из металла древнеегипетской пирамиды, на богиню, убивающую змею, и думала, сколько верховных жрецов использовали ее для самозащиты. Сбежать в детстве от властей, отбиться от пьяных взрослых, даже удрать от гангстерской перестрелки – это что-то, но совсем не так освобождает, как вот эта штука.

– Тебе она нравится? – спросил Ковбой. – Она тебе идет.

– Спасибо... да, она красивая.

– Я помню себя в твоем возрасте, – сказал Ковбой непривычно ласковым голосом. – У меня была подружка и был "Харлей", мы, как всякие американцы, гоняли по всему миру, трахались, резвились – семидесятые были на дворе. – Дамали усмехнулась, и он рассмеялся. – Как на духу. Я не всегда был снайпером, как и Шабазз не всегда был мастером айкидо. Волосы у меня были длинные, в пучок завязанные, купанием я себя не обременял, травка была вкусной – никакой дряни туда не подмешивали, как сегодня. Дрался в барах столько, что и не упомнить, раза два меня загребли... ах, старые добрые дни!

– Ты – сумасшедший ковбой, ты это знаешь?

Он засмеялся.

– Ага, я такой. Вот почему я достал для тебя "Мадам Изиду" из сундучка Марлен. Старушка ее получила от Рыцарей Тамплиеров. Зная этих ребят, можно догадаться, что клинок из Ватикана. Тебе не полагалось его выносить из компаунда, пока тебе не стукнет двадцать один, чтобы меч не попал не в те руки. Но я подумал: а какого черта? На пару дней раньше – ничего страшного, ты уже управляешься с ним не хуже взрослой. Я видел тебя в бою: отнять у тебя его никто не отнимет. – Они переглянулись. – Ну да, я сумел открыть этот замок. Не спрашивай как.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, в черты, побитые жизнью, в морщинки около глаз, прищуренных в проказливой гримасе. Он одевался по-прежнему в ковбойские сапоги и реликт семидесятых – бежевую замшевую куртку. Только ковбойской шляпы не хватало.

– Хороший ты мужик, Ковбой.

– Да и ты ничего, лапонька. Тоже не очень плохая. – Он тяжело вздохнул. – Но ты, хотя и сильна как черт и со всеми этими способностями, ты все равно еще молода, и ты человек. Потому-то мы все и работаем на Марлен ради тебя.