Аномальные каникулы - Алексей Гравицкий

Догадка пришла сама собой. Рука метнулась в карман, пальцы нащупали наладонник. ПДА пискнул. Ворожцов навел прибор на светящуюся штуку. Дозиметр ожил, показывая наличие фона.

Счетчик не зашкалило, но излучение было довольно сильным.

Ворожцов подошел ближе, поддел кристалл почти погасшим концом ветки и, словно хоккеист, зафиндюлил кристалл в центр комнаты. Желтое свечение прокатилось по темному пространству, провалилось в обугленную дыру в полу и затаилось между досок. С улицы его теперь не заметно.

А то увидит какой-нибудь Мазила, и начнется: «Это же суперартефакт, он же стоит бешеных денег, давай возьмем». Сколько бы ни стоила эта штука, брать и таскать с собой радиоактивный кристалл Ворожцов не собирался. Не нужно это. Разве что в специальный контейнер упаковать. Вроде такие есть у ученых и у сталкеров. Но они-то не ученые и не сталкеры, у них нужной тары нет. А пихать радиацию в рюкзак… Нет уж, на фиг!

Ветка, которую он использовал как факел, полыхнула на прощание и потухла. Желтое свечение в проломе выглядело жутковато. Стало страшно, как в детстве, когда просыпаешься посреди ночи и понимаешь, что совершенно один в темной комнате.

Ворожцов поспешил наружу. После мрачной сторожки с захламленным полом место у костра выглядело родным, обжитым и безопасным.

Мазилу Ворожцов разбудил через два часа. Мелкий вылез из палатки всклокоченный и помятый. Долго ежился, тер глаза. Ворожцов дождался, пока он окончательно проснется.

— С дровами поэкономней, — посоветовал он Мазиле. — Горят быстро, а запасли немного. Рассчитывай до утра. Но смотри, чтоб не потухло совсем.

— Угу, — кивнул Мазила.

— Если что, буди.

— Мы и сами с усами, — мужественно отозвался мелкий и передернулся. Скорее от холода, чем от страха, но на контрасте выглядело смешно.

— Не храбрись, — усмехнулся Ворожцов и полез в палатку.

Скинул обувь, куртку. Завернулся в спальник. Стало тепло и уютно. Хотелось спать, но сон не шел.

Все-таки интересно, что за штуку он нашел в сторожке. Мазила наверняка в курсе. Этот в теории знает все, что касается Зоны, сталкеров, оружия, артефактов и аномалий. Мелкий, кажется, перерыл весь интернет, перечитал все, что было доступно, на эти темы.

Ему вроде бы даже удалось пообщался с какими-то бродягами вживую, если не врет.

Мазила мог опознать находку, сказать, что это такое и сколько стоит. Но если ему показать штуковину, и выяснится, что она дорогая, дело может принять нежелательный оборот. Да даже если эта ерунда ничего не стоит. С мелкого станется. Даром, что ли, фанатеет от местных реалий.

Ворожцов наступил на горло собственному любопытству. В конце концов, не за артефактами они сюда пришли. Не стоила никакая светящаяся дрянь жизни Сергуни. У них совсем другая цель.

«А что, — метнулось вдруг в сознании, — эта цель стоила его жизни?»

Ворожцов открыл глаза. Сон как рукой сняло. Сердце гулко заухало в груди. Не заболело, не защемило, но он очень явственно сейчас ощутил, что оно там есть.

Или это — совесть?

Совесть, не совесть, а как смотреть в глаза Сергуниным родителям? Это сейчас все на нервах, а когда доберутся до цели и вернутся? Они-то получат то, за чем шли, а блондинчик уже никогда ничего не получит. Он умер.

А им с этим жить.

Ему лично с этим жить!

Снова стало холодно. Неужели до него это все тоже дошло только теперь? Он так умно рассуждал о том, что поняли и прочувствовали другие, а сам, кажется, до конца осмыслил произошедшее только теперь. Или даже теперь не осмыслил? Сколько раз ему еще придется прокручивать это в голове?

Дернулся и забормотал что-то во сне Тимур. Ворожцов поспешил закрыть глаза. Разговаривать с ним, если вдруг проснется от кошмаров, не хотелось.

Брат когда-то сказал, что все гуманисты — доморощенные трепачи, а на самом деле цель оправдывает средства. И кто бы что ни говорил, это так. Так всегда было и всегда будет. А рассуждают об этом обычно, когда цели и средства чужие. Когда свои, никто не болтает. Просто идут напролом.

Ворожцов тогда не мог спорить, потому что любой разговор на подобную тему был бы обычным трепом. Тем самым, о котором говорил брат. Потому что у Ворожцова никогда не было такой цели, которая требовала бы что-то себе подчинить или что-то оправдывала.

Сейчас цель возникла. И ситуация возникла. И Ворожцов готов был спорить с Павлом.

Да, сейчас он мог бы сказать брату, что никакая цель не стоила того, чтобы пятнадцатилетнего пацана разметало по поляне между сосен. Хотя Павел, наверное, думал иначе. Но ведь у Павла была другая цель. Даже несмотря на то, что шли они в одно место, чтобы запустить один и тот же прибор. Ворожцов знал, как работает прибор, и его привлекало именно это знание. А Павел не знал, как он работает, но надеялся, что эта штука, настроенная на аномалию, подарит им с профессором Иванченко славу, почет и вечную молодость для всего мира по сходной цене.

Сознание поплыло, мысли спутались, и Ворожцов увидел то, что уже видел когда-то…

…Павел стоит посреди комнаты. На полу рюкзак, он заполнен лишь наполовину. Внутри самое нужное, точнее — часть самого нужного. Остальное нужное и ненужное раскидано по всей комнате без всякой системы. Хотя брат находит в этом хаосе какой-то порядок.

Именно в таком состоянии застает его Ворожцов. Их отпустили с последнего урока: литераторша заболела. И он подлавливает дома брата.

Павел сердится. Он старался уйти так, чтобы никто не знал о его уходе. Родители на работе, младший в школе. Он должен был уйти незамеченным, но малой пришлепал раньше времени и спутал планы.

— Ты что здесь делаешь? — ворчит Павел.

— Отпустили раньше, — бормочет Ворожцов, словно оправдывается. Хотя оправдываться не за что. — А ты?

— Вещи собираю. Я уеду на пару дней. Маме оставил записку, что буду в командировке.

Ворожцов кидает сумку возле письменного стола. Забирается в кресло с ногами и смотрит на брата с тем выражением, с каким вороны на кладбище наблюдают за похоронами.

— Вы идете в… — Ворожцов осекается.

— Не вздумай ляпнуть матери, — сердито предупреждает Павел, глядя брату в глаза, и выдергивает у него из-под задницы бандану защитного цвета.

— Но Леша ведь говорил, — вспоминает Ворожцов беседу с Эпштейном двухнедельной давности.

— Леша отличный парень, — чрезмерно мягко отзывается Павел. — Но много говорит и мало понимает. Все будет хорошо.

Павел кидает еще что-то в рюкзак и оглядывает комнату.

— Через несколько дней я вернусь, и если все получится…

Он рвет фразу и начинает мычать себе под нос попсовый мотивчик. Фальшивит он безбожно. Психолог из брата получается явно лучше, чем певец.

— Тебе не страшно? — спрашивает Ворожцов.

Павел смотрит на младшего внимательно и вдруг улыбается.

— Не страшно. У меня есть цель. А цель оправдывает средства. Всегда. И кто бы что ни говорил — это так. Так всегда было и всегда будет. Остальное — треп.

Брат подмигивает Ворожцову и, подхватив рюкзак, идет на кухню. Тихо открывается холодильник, звякают друг о друга консервные жестянки. Брат снова начинает мычать — уже и вовсе без мотива…

…Проснулся Ворожцов от невнятного мычания. Было светло. Мычал Мазила. Он сидел рядом в расстегнутом спальнике и тер побелевший указательный палец, поперек которого тонкой полоской была продавлена до синевы кожа.

— Ты чего? — не понял со сна Ворожцов.

— Рука затекла, — пожаловался мелкий. — Палец ничего не чувствует. Зараза.

— Как это тебя угораздило?

— Отлежал, — буркнул Мазила с непривычной для него интонацией. — Чего пристал? Проснулся — вылезай. Я догоню.

На мелкого это было совсем не похоже. Ворожцов озадаченно хмыкнул, выбрался из спальника и полез на свежий воздух.

Доброго утра он не ждал, как и доброго дня. Надеялся только, что этот новый день будет к ним немного благосклоннее минувшего.

Глава шестая. Минус два

Туман обволакивал сторожку, комли деревьев, прикрывал невесомым пологом жухлую траву. Его синеватый оттенок нагонял тоску и заставлял невольно ежиться. В рассеянном свете пасмурного утра казалось, будто этот туман не природное явление, а часть местной фауны — гигантский живой организм. В глубине призрачного марева угадывалось неспешное движение: дымка то становилась плотнее, то растекалась в полупрозрачную пелену.

— Как бы не ливануло, — нахмурился Ворожцов, поглядывая на сизую линзу неба. — Если промокнем, сушиться негде.

— Дождевики же есть, — пожал плечами Мазила, доедая бутерброд и пакуя палатку.

— Да, только они у Сергуни в рюкзаке остались, — напомнил Ворожцов.

— Блин, — смутился мелкий. Застегнул повыше молнию на куртке и несколькими рывками подтянул ремень на штанах, словно ему что-то мешало за поясом. — Тогда давайте скорее.

— Все готовы? — спросил Тимур, обводя взглядом место ночлега. — Идем как вчера. Мы с Ворожцовым в голове, Мазила замыкающий.