За полвека - Василий Бетаки

Река изгибает плавно

Гранитные парапеты.

Вон там, за рынком, направо,

Квадратный дворик Джульетты.

Листья инжира —

лета

Ласковые ладони.

Шепчутся до рассвета

Ветер с плющом на балконе.

А под вечер ветер пляшет,

Качая деревьев купы,

В цирке, в гранитной чаше,

Как в перевернутом куполе.

Вот уж сколько столетий

Тут поединков нету —

Сам с собой сражается ветер

На ступенях тени и света.

Всё так же игры смертельны,

Лишь голодней вороны,

И громче орут от безделья

На мостовых Вероны.

И шпаги давно отгремели,

И фонтаны те отзвучали,

А любовь всё так же смертельна,

Как в самом своём начале.

И даже в присутствии Бога,

Там, на холмах зелёных,

Все так же смертельна дорога

В Мантую из Вероны…

130.

Я, наверно, потомок охотников и скальдов,

Тех, что длинными ножами приканчивали лося,

Делали из жил его струны для лютни

И похищали заслушавшихся женщин

У лесных родников —

Потому что

Не умея плавать, я водил яхты,

Боясь высоты, забирался в горы,

Плохо зная языки, переводил поэтов,

И всё что снилось мне — снилось легко!

Из книги "ИТОГ РОМАНТИЗМА" (1994 — 1996)

("Ритм", Париж, 1997 г.)

Прости, что жил я в том лесу,

Что все я пережил и выжил,

Что до могилы донесу

Большие сумерки Парижа.

И. Эренбург

131.

ВАРИАЦИИ

1.

Видно, все мы у Господа Бога

Корабли, ушедшие в море,

Где не вычерчена дорога

И голос не тонет в хоре,

Корабли, плывущие вольно

От той весёлой земли,

Где средиземные волны

Гекзаметры изобрели.

Эти ритмы

всё чего-то требуют,

Катят, катят к жилищам богов

Курчавые белые гребни

Долгих ударных слогов.

А волнам и ритмично, и вольно

Мимо зелёной земли…

Только зачем вы, волны,

Одиссею изобрели?

И так уж немыслимо много

Дурацких и грустных историй…

Все мы у Господа Бога

Корабли, ушедшие в море.

2.

А может, правда, что где-то

Есть ещё догреческий Крит,

Там, на середине света,

Где море всегда искрит,

Где можно, начав с эпилога,

Дойти до истока истории…

Видно, все мы у Господа Бога

Корабли, ушедшие в море…

132.

Гвозди бы делать из этих людей…

Н.Тихонов

Это колокола там звонят. И молчит телефон.

И внутри — тишина. Где же он расползается, звон?

Никуда не выводит последняя дверь,

сколько ни открывай,

И слетит с панталыку (и с рельс!),

не успев заблудиться, трамвай.

Глянь с моста —

Корабли тяжелы и бессильны

в пустых лабиринтах портов,

И неспешная ржавь изгрызает железо бортов.

Нет ни дыма, ни паруса на горизонте…

Но в отлив осторожно потрогайте в устьях рек

Эти остовы древних судов деревянных,

И лучше не троньте

Проржавевший насквозь металлический век:

Старых бимсов и килей дерево благородно —

Ничего с ним не сделали море, время, река…

Только наша железность стареет, ржавеет уродливо,

Словно тех, пятистопных, изъеденная строка…

Это колокол а не трамвай прорывает твой сон,

И молчаньем презрительным платит тебе телефон.

133.

ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ

В дюнах Вандеи я как-то нашел бутылку

из-под местного вина с датой 1792 год.

Август 1792

Стол на песке у океана.

Закат зализывает раны,

Ночь надевает домино…

Маркиза, разве Вам не странно —

Стол на песке у океана,

И кони фыркают на пьяных,

А за спиной совсем темно?

(Изнанка устрицы бела,

Как перламутровые скалы,

Как недопитые бокалы

На хрусткой белизне стола.)

Тут все пьяны.

Я — не колдун,

Не ведьма — Вы…

Мы ж с Вами… Вот мы!

Светает устричная отмель

За титьками песчаных дюн.

Маркиза, встаньте с барабана:

Супруг Ваш дрыхнет, как бревно.

Маркиза, Вам ведь всё равно…

А после выпьем за шуана

То, распоследнее вино.

Август 1992

Вандеи белое вино.

Песчаный берег океана.

Умолкшим эхом барабана

Тут время отягощено.

Тут — в травы на спину свалиться,

Вглядеться в облачные лица

Сквозь эти чёрные кусты…

На рукавах летящих тучек

Мелькают белые кресты,

И — лилий всех белей и лучше —

Бегущих лошадей хвосты.

Вандеи белое вино.

Прибой. Копыта. Ветер. Скалы.

(бутылка — как веретено

судьбы…)

Даль. Дым. Колокола.

И — недопитые бокалы

На хрусткой белизне стола.

Тут все смешались, всё смешалось:

Вандеи белые кресты

Струят пронзительную жалость.

И пусть мундиры, сёдла, рвань,

Герои, нищие, злодеи,

Знамён и кринолинов ткань,

Трёхцветки, лилии,

путь в Бретань,

Любовь и пудреная пьянь

Смешались на песках Вандеи —

Сквозь два столетья не видны

В траве зелёные бутылки,

Но чёрных водорослей ухмылки

По берегу развезены.

Роса и кровь давным-давно

Ушли в песок… Одно осталось —

Пронзительное, словно жалость

Вандеи белое вино.

134.

ФЛОРЕНЦИЯ

Развалясь, задыхаясь, старея,

День лежит у холмов на плечах.

Возвышается Синьория

Как пожарная каланча.

Тяжелы её флагов полотна,

Высока сетка окон пчелиных,

Зноем дышит ирис болотный

Над чернейшей бронзой Челлини.

У времён — своя картотека,

У истории — свои качели.

Чёрный привкус ХХ века

У иронии Макиавелли…

В пыльный полдень гляди с Понто Веккио

Как ползут желтоватые воды.

Одиночество человека

Есть последняя степень свободы.

Разморённый скукой и ленью,

Просиди хоть весь день на ступенях

В переулке у дома Данте —

Не дождёшься его возвращенья…

День уйдёт. Будет вечер длинный.

Окружат тебя жаром стены.

Резкий бег облаков старинных,

Перепутав лунные тени,

Превратит дома в гобелены,

Бесконечно сменяя картины…

Почему же ты сел на ступени

В переулке у дома Данте?

. . . . .

У Челлини — чеканке учиться,

У Макиавелли — как издеваться,

А у этого флорентийца —

Научиться не возвращаться…

135.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Флоренция

Всё сдвинуто, всё не на месте…

Тоску подавляя строкой,

Опять — то ли нет, то ли есть он —

Дрожит ненадёжный покой,

Опять не в гостях и не дома

В пустых переулках кружу,

Опять никому не знакомый

На тёмную площадь вхожу,

Где серые стены под утро

Тяжёлый туман холодит,

Где с фрески спустившийся отрок

На камне со мной посидит —

И вся галерея Уффици

На площадь выходит за ним,

И лица, знакомые лица

Проходят одно за одним…

А горы, лиловые горы,

Флоренцию спрячут в кольцо,

И глянет с вершины на город

Усталой Мадонны лицо.

136.

Не на краю света,

Так на краю века

Как, перейдя Лету,

Войти в с в о ю реку?

Войти в неё дважды,

Порвав судьбы петли?

Да разве так важно,

Теченье есть, нет ли?

Коцит ли то, Стикс ли —

Различий тут нету.

Чуть ли не все стихли,

Не перейдя Лету.

И кто кому снится —

Кого ты тут встретишь

На берегу Стикса?

Одних, других, третьих…

Пенсионер важный,

Харон сосёт водку,

И напрокат даже

Тебе не даст лодку.

А вброд рискнуть — кануть.

Жди, соловей, лета,

Пока Сизиф камнем

Не запрудит Лету,

Внеся свою лепту,

Входя в свою реку —

И на краю света,

И на краю века.

137.

Д. Долинскому

Подглядев у альпийских разломов

Острия этих стрельчатых скал,

Кто-то контур Господнего дома

С их гранитной толпы срисовал —