Секретное оружие - Лев Овалов

Они молча пили чай, и Леночка то и дело настороженно прислушивалась, не зазвонит ли телефон. Ко­ролев звонил почти каждый день. “Здравствуйте, Елена Викторовна. Привет вам от вашей мамы. Чувствует она себя превосходно и просит не беспокоиться”.

Он ни разу не захотел встретиться с Леночкой, говорил однообразно и лаконично, но и это было хорошо.

Сегодня от него еще не было никаких сообщений, и Леночка очень волновалась.

Звонок раздался поздно вечером.

— Добрый день, Елена Викторовна, как самочувствие? Может быть, повидаемся? У меня для вас письмо…

Как обрадовалась Леночка!

Она стала поспешно собираться. Потом, вспомнив наставление Пронина, нашла в сумочке записку с телефонным номером Ткачева и позвонила к нему.

— Григорий Кузьмич? Это Ковригина. Лена Ковригина. Помните? Только что звонил Василий Петрович, привез от мамы письмо. Просит прийти в кафе “Националь”…

— Очень хорошо, Елена Викторовна, — ответил ей Ткачев. — Поезжайте. Только, пожалуйста, ничего не говорите Королеву…

Леночка быстро провела гребнем по своим коротко остриженным волосам, тронула помадой губы.

— Куда? — нервно спросил Павлик.

— В кафе. Я ненадолго.

— Для чего?

— Нужно, Павлик, нужно.

Павлик насупился.

— К этому… Ну, словом… К этому?

— Да, к этому, — подтвердила Леночка.

— Вольному воля, конечно… — Павлик вдруг вспы­лил. — Я бы на твоем месте не пошел!

— Почему?

— У тебя несчастье, а ты бегаешь по кафе. Хотя бы из уважения к памяти матери повременила…

Что ж, он был бы прав, если бы с Марией Сергеевной действительно случилось несчастье… А Павлик даже побледнел от волнения.

— Мне это просто непонятно. Ты какая-то бесчувственная. Такое горе… Я до сих пор не могу прийти в себя, а ты бежишь в кафе на свидание с каким-то там… Красишь губы! Прихорашиваешься! Извини, но я начинаю терять к тебе уважение! Иди, иди. Я тоже уйду. Мне здесь нечего делать…

Павлик впервые говорил так резко, и Леночка поняла, что он действительно может уйти.

— Вот что, Павлик, — сказала она. — Я же иду по делу. По очень важному делу!

— Не верю! — воскликнул Павлик.

— Честное слово!

— Я не понимаю, что это за таинственные дела, о которых ты не могла рассказать Марии Сергеевне и не можешь сказать мне… Нет, ты меня извини, но я не верю тебе!

— Послушай, Павлик, я признаюсь тебе во всем, — вдруг решительно заявила Леночка. — Но ты поклянись мне… Дай честное слово, что ты никому ничего не скажешь. Потому что я открою тебе государственную тайну.

Павлик смотрел на нее с недоверием.

— Я открою тебе государственную тайну, — повторила Леночка. — Я никому ничего не говорила, но тебе открою. Не могу видеть, как ты мучаешься. Я верю, ты меня не подведешь…

Она взяла Павлика за руку и тихо сказала:

— Мама жива, ты понимаешь, жива! Ее прост” скрыли, ей грозила опасность, и ее спрятали…

Она рассказала Павлику все, что знала сама, рассказала о Королеве, рассказала о беседе с Прониным и его поручении.

Павлик стоял ошеломленный. Он очень уважал и любил Марию Сергеевну. Она заменила ему мать, которую он потерял еще в детстве. Известие о том, что Мария Сергеевна жива, словно бы вернуло и его к жизни. Но уж очень непонятной показалась ему инсценировка ее смерти, фальшивой и ненужной. В ней была какая-то жестокость, что-то садистское…

— А знаешь, Леночка, все равно мне все это не нравится, — морщась, как от боли, сказал он. — Конечно, я не специалист, но думаю, что наша разведка могла бы обойтись без таких спектаклей.

— Ты так рассуждаешь потому, что ты не специалист, — обиделась Леночка за Королева. — Там лучше знают. Молчи уж!

Она пошла к выходу.

— Сиди и жди меня, я скоро вернусь.

Она ушла…

Нет, Павлику определенно не понравилась вся эта история. Ему захотелось самому взглянуть на Королева. Леночка сказала, что пойдет в “Националь”. Почему бы Павлику не поехать туда? На одну минуточку. Взглянуть на Королева и уйти, получить о нем хоть какое-то представление…

Через двадцать минут он уже сидел за столиком кафе и, надо признаться, чувствовал себя не совсем в своей тарелке — он боялся попасться на глаза Леночке.

Он сразу же ее увидел. Сидела она сравнительно далеко, и рядом с нею находился этот самый Королев. Молодой, высокий, но какой-то белесый и, в общем, на взгляд Павлика, в высшей степени противный.

Они тихо и спокойно разговаривали. Павлик почувствовал облегчение. Он сразу понял, что этот человек равнодушен к Леночке. Павлик не мог бы объяснить, как он это понял, но он успокоился.

В это время Королев рассказывал о Марии Сергеевне. Он, как обычно, угощал Леночку пирожными, но в нем чувствовалось какое-то нетерпение, точно гово­рил он об одном, а думал совсем о другом, находился рядом с Леночкой, а мысли его витали совсем в другом месте.

Леночка посочувствовала даже ему, ей подумалось, что у него какие-нибудь неприятности по службе. Недаром ей не понравился тон, каким говорил Пронин о Королеве.

Сегодня Королев был особенно симпатичен Леночке, хотя бы уж только потому, что привез ей весточку от мамы.

— Хоть и не полагается, но я попросил ее написать, — сказал он, передавая сложенный лист бумаги.

Леночка с нетерпением развернула его. Письмо оказалось немногословным, но это был мамин почерк, это были ее слова, и у Леночки сразу стало легче на душе.

“Дорогая доченька, не беспокойся обо мне, — писала Мария Сергеевна, — все будет в порядке. Держи себя в руках. Мама”.

— Скоро увидитесь, — добавил Королев. — Еще неделю-другую, и все будет в порядке.

— Спасибо, — сказала Леночка, — Вы даже не представляете, как мне тоскливо.

Они посидели еще минут пять и простились.

— Вы останетесь? — спросила Леночка.

— Сегодня я провожу вас до метро, — сказал Коро­лев.

Они пошли к выходу.

Павлик замер. Леночка шла прямо на него. Она в упор смотрела на Павлика. Он втянул голову в плечи и проклинал себя за то, что потащился в “Националь”. Она сейчас скажет ему что-нибудь такое обидное…

Вот они приблизились к его столику и… прошли мимо.

Через час он позвонил Леночке.

— Ты очень сердишься? — с замиранием в сердце спросил Павлик.

— Очень, — сказала Леночка, но голос ее был не очень сердитым.

— Мне можно приехать?

— Нет. Я занята.

— Когда же я тебя увижу?

— Завтра…

Всю ночь Павлик, ворочаясь с боку на бок, раздумывал над тем неожиданным, почти невероятным, что он узнал от Леночки.

Он попытался разобраться в своем отношении к Королеву. Таинственного незнакомца, который вызывал Леночку на свидания, Павлик просто ненавидел. Теперь же стало ясно, что Королев проявлял только деловой интерес к Леночке, и все-таки… И все-таки, после того как Павлик его повидал, чувство ненависти не только не уменьшилось, но даже возросло, обострилось… Павлик знал такие лица. Они бывают у людей ясного и очень холодного рассудка, у людей, которым чуждо все, что делает человека Человеком, — любовь, дружба, уважение, сочувствие, жалость… Это страшные люди с “невозбудимым сердцем”. Такие люди действительно способны придумать фокус с мнимой смертью, с подлогом трупа. Но это же гнусно! Как там могли?..

Когда начало светать, Павлик уже ходил из угла в угол по своей маленькой комнатушке и готов был действовать. Он твердо решил пойти к начальству Королева. Неужели они, зная о его жестокой и циничной выдумке, одобрили ее?

Павлик забежал с утра в больницу, отпросился у главного врача и поехал в Главное управление.

— Мне нужно видеть генерала Пронина, — сказал он в бюро пропусков.

— Он вас вызывал? — осведомился молоденький лейтенант.

— Нет, — сказал Павлик. — Но мне необходимо с ним поговорить.

— А по какому делу?

— Это относится к… смерти Ковригиной.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону.

В общем, Павлик довольно быстро получил пропуск, но когда поднялся и вошел в комнату, указанную в пропуске, увидел не генерала, а всего лишь какого-то майора.

— Здравствуйте, садитесь, — сказал тот Павлику — Что вы хотите нам сказать?

— Мне нужен генерал Пронин, — упрямо сказал Павлик.

— Товарищ Пронин занят, — сказал майор. — Может быть, вы поговорите со мной?

Но Павлик ни с кем не хотел говорить, кроме Пронина. Он твердо стоял на своем.

Пришлось идти докладывать Пронину.

— Товарищ генерал, — начал Ткачев, пряча улыбку, — вас категорически требует Павел Павлович. Видно, что-то важное. Со мной разговаривать не желает.

— Какой Павел Павлович?

— Успенский. Молодой врач, помните?

Когда с Прониным говорили о чем-нибудь приятном или о людях, которые ему нравились, с его лица исчезало обычное выражение строгости и сосредоточенности, оно делалось мягче и в глазах появлялась какая-то особая, ему только свойственная доброта.