Голодный золотой божок - Дуглас Брайан

Дорога привела их к выходу из ущелья. Только собрались путники обрадоваться, как вдруг выходит к ним из пещеры великан — в нем три человеческих роста, весь он покрыт бурою шерстью и запах от него, как от зверя.

— Возвращайтесь назад! — закричал он ужасным голосом. — А не то я мужчин сразу убью, а женщин перед тем утешу по-свойски!

Тогда кузнец вышел вперед и сказал:

— Если ты с дороги не уберешься, то я тебя уберу.

Великан заревел, так что камни посыпались, и бросился на кузнеца. Стали сражаться. Сначала великан одолевал, но Черный Нос собрался с духом — а силища у него была необычайная! — и, обхватив великана поперек туловища, оторвал от земли и на землю же бросил. Великан от того пополам переломился.

— Тьфу! — сказал Черный Нос. — Лопнул, как скверная наковальня!

Тут ущелье все затряслось, заходило ходуном. Путники еле успели из него выскочить, как горы сомкнулись, и ущелья не стало.

Много дней шли они, однако ничто не длится без конца. Дорога, отмеченная на карте, привела их прямо к селу.

Соседи их очень удивились и толпой вывалили встречать.

— Ишь, — говорили, — нет, чтобы поближе посвататься сторожу да кузнецу, привели они жен издалека.

А старуха Сычиха как их увидела, так затряслась вся, упала в корчах, изошла пеной и издохла. Все замолчали от страха и удивления и видят — с визгом бежит старухина свинья и бросается в ноги Ренельту. Стала она кататься по траве, а потом закричала женским голосом и обернулась… девицею! Притом — пригожей. Правда, была она нагой и довольно грязной, но Ренельт взял ее за руки, отвел на речку, там отмыл, нарядил ее с ног до головы — и вышла она первой красавицей по округе. Тем же вечером и свадьбу сыграли.

А мертвая Сычиха недолго на земле пролежала. Превратилась она в дохлую ворону. Как настала ночь, выпрыгнул из-под земли огромный заяц в шапке с пером, взял ворону за крыло, положил в переметную суму и ушел…

Вот и истории конец.

Закончив рассказ, Гранель бегло оглядел залу таверны. Гизмунд спал, уткнувшись носом в колени и тихо посапывая. Ремина, охваченная дремой, клевала носом — голос собирателя историй убаюкал ее. Перед глазами вставали, как живые, все действующие лица этой повести, и каждая подробность, отмеченная Гранелем лишь мельком, сама собою расцветала, становилась объемной и яркой.

Несколько мгновений Ремина молчала, и было ясно, что сейчас она уснет накрепко. Но неожиданно громкая раскатистая рулада, которую носом вывел спящий на полу варвар, разбудила ее.

— Удивительная история, — сказала она. — Ты — мастер своего дела.

Казалось, Гранель огорчился, но сразу изобразил на лице веселое оживление.

— Многолетняя практика, госпожа моя, — проговорил он.

После этих слов Ремине стало как-то не по себе. Она всмотрелась в собирателя историй и вдруг заметила то, чего никак не мог углядеть оруженосец.

Тень Гранеля вместо того, чтобы лечь на пол — он сидел перед горящим огнем — занимала собою стену над очагом. Оказаться там она никак не могла.

Ремина решила, что это мерещится ей. Она потихоньку ущипнула себя за ногу, но странное поведение тени не изменилось. Тень от меча, вонзенного в пол, была самой обычной и перечеркивала тень от молочного кувшина там, где и должно. Но тень его хозяина вызывала испуг, смешанный с неприятным удивлением. Ремине не хотелось обнаруживать своего открытия. Глядя прямо в бегающие глаза Гранеля, она проговорила спокойным голосом:

— А известна ли тебе, любезный рассказчик, история этой заброшенной таверны? Местные очень боятся каких-то упырей, якобы живущих в ней. Хотелось бы узнать, что послужило причиной для возникновения этого страха.

Гранель застыл на мгновение, и это мгновение лицо его ничего не выражало, словно на него нацепили маску.

Потом в глазах рассказчика заблестели лукавые огоньки, он склонил голову набок и сразу стал похож на ученого ворона.

— Конечно же, я знаю эту историю, — молвил он. — Это занятная и крайне поучительная история. Только рассказывать ее лучше тихим голосом, чтобы никого ненароком не разбудить. Поэтому я сяду поближе к тебе…

Ремину опять покоробило, она хотела возразить против соблюдения этого условия, но Гранель уже опустил свой сухопарый зад на пол вплотную рядом с ней, обхватив ее за талию костлявой, жилистой, очень сильной рукой, сжал покрепче и выразительно улыбнулся. От неожиданности и ужаса Ремина чуть не потеряла сознание.

— Слушай же, крошка, — зашептал он ей в самое ухо. — Пятнадцать зим назад здесь остановились на постой два брата. Была буря, дождь лил, как сейчас… Таверна тогда была действующая в этой самой зале сидели люди, пили пиво и вино, играли в кости или просто грелись у огня.

Братья не очень-то ладили между собой, и будь у них возможность, они уселись бы за разные столы, чтобы не видеть друг друга. Скажу больше, они так враждовали, что даже редко смотрелись в зеркало, поскольку были близнецами. Вот как иногда бывает.

Ехали оба из Галпарана в имение своего родителя, который несколько дней тому как помер. Братьям предстояло делить наследство.

Свободным оказались только один стол и только одна комната. Один сказал другому:

— Ну тебя к Нергалу! Оставайся тут, а я поеду дальше.

А другой отвечал:

— Езжай. Может твой конь оскользнется в грязи и ты свернешь себе шею, или еще лучше — промокнешь, простынешь и умрешь от чахотки. Это было бы славно!

Первый брат выругался и раздумал ехать, а вместо этого сел за стол и начал пить. Второй от него не отставал.

— Как жаль, что мы не встретились по дороге, — сказал первый. — Я изрубил бы тебя в куски своим мечом.

— Какое горе, что я не знал, где ты проедешь, — отвечал второй. — Я сел бы в засаду с арбалетом и вбил бы стрелу в твою поганую глотку!

— Если б я мог предвидеть, что ты всю жизнь будешь путаться у меня под ногами, я бы в детстве спихнул тебя в глубокую выгребную яму или накормил бы волчьим лыком, — произнес первый.

— Мне бы чуть-чуть мудрости, я бы в юности оделся бы в твой камзол и надругался над какой-нибудь женщиной у всех на виду, чтобы тебя за это казнили, — молвил второй.

Таким образом, они беседовали, выпивая, и так увлеклись, что не заметили, как наступила глубокая ночь. Все прочие постояльцы давно разбрелись по своим полатям, а братья все сидели, пили вперемешку пиво, вино и самогон, от чего делались все злее и злее. Хозяин махнул на них рукой, выкатил три объемных бочонка и ушел спать, а служанка давно уже млела в объятиях конюха.

Первый брат со зла и спьяну проговорился:

— Не хотел тебя огорчать раньше времени. Мне, видишь ли, мечталось посмотреть, какая у тебя будет рожа при оглашении завещания. Ну да ладно: и земля, и деньги, и дом — все мое. Старик меня любил, а тебя презирал и всегда называл тебя безмозглым олухом.