Стрела в сердце - Дженнифер Блейк

Перед дверью она остановилась, подняв руку, чтобы постучать, опустила ее, затем сжала руки перед собой. Стиснув зубы, ненавидящим взглядом она смотрела на дверь. Но все-таки постучала по дереву и, взявшись за серебряную ручку, распахнула ее и вошла.

Жиль сидел за столом со стаканом бренди перед собой, с мертвенно-бледным лицом. Воротник его рубашки был мокрым от пота. Он так прижал руки к животу, словно он у него болел.

Рован был в дальнем конце кабинета. Он стоял спиной, рукой перебирая ткань оконных гардин, глядя куда-то в темноту. Когда Кэтрин вошла, он обернулся и встретился с ней взглядом, в котором еще ничего нельзя было прочитать.

Муж лихорадочно посмотрел на Кэтрин с удовлетворенной улыбкой, хотя рот его трясся.

— Входи, дорогая, — сказал он. — Ты будешь счастлива узнать результат нашего разговора. Ро-ван согласен.

Кэтрин так внезапно остановилась, что взмах ее юбки послал кринолин резко назад. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла собраться с силами и вымолвить: «Нет!»

— Я уверяю тебя, что это так. Не думай, что соглашение нам далось легко. Но я провозглашаю победу.

Она тяжело дышала, стараясь взять себя в руки. Напряженным, бесцветным голосом произнесла: «Поздравляю».

— Спасибо. Я совершенно обессилел. Мне нужно лечь. В любом случае делать нечего, кроме того, как оставить вас двоих наедине.

Она, протестуя, открыла было рот, но не смогла вымолвить ни звука. Секунду спустя она оставила эту попытку: все, что необходимо сказать, нужно было говорить сразу.

Жиль с трудом поднялся и зашагал к двери. Взявшись за ручку, он помедлил, затем обернулся:

— Доброй ночи, моя дорогая.

Кэтрин не ответила. Через секунду дверь за ним закрылась.

Теперь она была лицом к лицу с человеком у окна. В тишине, что легла между ними, можно было услышать тиканье часов на камине и шипенье свечей в медных канделябрах. Она видела их, отражавшихся в стекле, как две неподвижные безжизненные статуи. Болело сердце, горло сдавило так, что она не могла, а так хотела кричать, закрыть лицо руками, убежать и спрятаться, чтобы избежать последующих унизительных минут. Но это было невозможно.

Она так глубоко вздохнула, что корсет протестующе затрещал. Наконец она сказала:

— Я склонна думать, что могу надеяться на ваш отказ из-за соображений чести.

— Вы ошибаетесь, — резко прозвучали слова.

— Почему? — закричала она. Слова рвались из нее. — Бог мой, почему?

Он отпустил штору и повернулся к ней лицом.

— Есть несколько причин, одна из которых — вопрос чести.

— О! Пожалуйста! — Выражение ее лица стало презрительным.

— Одной из главных причин является мое впечатление, что вы сами вовсе не противитесь этому, что я — выбранный вами человек.

Все это прозвучало бесцветно и невыразительно. Она сделала резкий вздох.

— Если вам так сказал Жиль, то он ошибся. Запомните, что я вам сказала сама…

— Хорошо, запомню, — ответил Рован, наклоняя голову. — Хотя я не знал, о чем вы говорили с мужем раньше, но думал, что у вас появилась небольшая возможность изменить свое мнение.

— Нет! — коротко ответила она.

— Так, понял. — Он помедлил, запустил руки в волосы. — Я думаю, мы говорили о моих причинах. Одной из них также является любопытство, Я не мог отказаться от шанса узнать, делалось ли моему брату подобное предложение и принял ли он его?

— Нет-нет, опять нет. На оба вопроса — «нет», — сказала она, так сильно сжав пальцы в кулаки, что кольца впились в кожу. — А теперь вы можете быть свободны, так как я ответила на все ваши вопросы.

— Неужели? А как насчет моего обета раскрыть причину смерти брата? Могу ли я позволить себе отказаться от возможности, позволяющей мне остаться здесь еще на несколько недель. Недель, которые, возможно, помогут открыть правду.

Она холодно улыбнулась.

— А разве это место, где может быть задета ваша честь? А как же вы примиритесь с вашими принципами и совершите низкий поступок, чтобы выполнить свой обет?

— Он не совсем уж низменный, если из него будет извлечена выгода. — Слова прозвучали твердо, хотя смотрел он уже не на нее, а на рисунок ковра у ног.

— Ваш расчет не знает границ. Выгода, позволю напомнить вам, не моя, а мужа.

— Выгода и расчет ваши, — мягко сказал он. — Своим отказом я подвергну вас опасности и боли.

Он выдержал ее взгляд своими темно-изумрудными глазами в отблеске свечей. Она могла поклясться, что в них не было ни тени вины. Срывающимся голосом она потребовала ответа:

— Что вы такое говорите?

— Вашим мужем до моего сознания было доведено, что, если я откажу в его просьбе, он не будет больше устраивать никаких состязаний, чтобы найти мне преемника. Он прямо обратится к человеку, которого выбрал первым, — к его родственнику.

— Льюису?

— Так точно. Ваш муж уверен, что вы его терпеть не можете. Льюиса проинструктируют, правда, с большим сожалением, что придется применить силу.

Краска сошла с лица Кэтрин. Она чуть покачнулась и в то же самое время вспомнила предупреждение Жиля о непокорной кобыле. Через некоторое время она снова смогла смотреть на Рована.

— А вы, — прошептала она, — было ли вам дозволено применять это средство?

Рован смотрел на нее спокойно, но губы скривились в презрении.

— Что мне было дозволено и что я сделаю — вещи совершенно различные.

— Вы сделаете… — повторила она. Глаза на ее лице выглядели огромными.

— Я никогда в жизни не насиловал женщин и не собираюсь начинать, — скрипучим, словно железо о железо, голосом ответил Рован.

Кэтрин едва слышала его. Как Жиль мог так поступить с ней? Как он мог, уверяя, что любит ее? Даже сейчас она не могла в это поверить. Ее муж был сумасшедшим — другого объяснения этому кошмару нет. Его болезнь повлияла на мозг. Ах, какая разница, коль она вынуждена жить под его диктатом? Он хочет наследника, хочет получить его любыми путями, это совершенно ясно. Она избегала обсуждения его идеи многие месяцы, даже годы. Но больше не смогла.

— Нет, — сказала она, приложив руки к пылающим щекам. — Я не могу. Все не так, нет. Я едва знаю вас, вы — меня. Это оскорбляет истинные чувства. А самое главное — обет, который я дала как жена, запрещает это.

— Вы также обещали повиноваться приказам мужа.

Она так сильно тряхнула головой, что встрепенулись густые кудри.

— У него нет на это права.

— Права никакого значения больше не имеют.

Она презрительно посмотрела на него.

— Неужели вас не тревожит мысль, что Жиль смотрит на вас, как на племенного жеребца, выбранного для конюшни?

Тень, может быть, даже презрения к себе, пробежала по его лицу.