Дракон, который меня похитил (СИ) - Левина Ксюша

Мирра и Сеймур Гер

— Это ваши родители? Рядом с моими? — ахнула я. — Но как? Это всё игры наших снов? Так же не бывает…

— Отчего же, — Габриэль приблизился к надгробию с именем отца и коснулся камня там, где было выбито его имя. — Я много лет хожу на кладбище и прекрасно помню, что это и правда соседние могилы.

—  Но мои родители никогда не бывали в Дорне. Они погибли во время крушения «Тиль-Салема»! Это… очень очень далеко…

— «Тиль-Салем» потерпел крушение в водах Жемчужного моря, — пожал плечами Габриэль. — В нескольких милях от берега, что принадлежит моему княжеству. На кладбище Дорна похоронено множество утопленников, которым посчастливилось сесть на «Тиль-Салем»… Тут более пяти десятков безымянных могил с телами, которых передали нам водные драконы.

— Водные… Это… Как вы?

— После крушения они приняли участие в поиске тел. В Дорне всегда проявляют особое уважение к мертвецам, а неупокоенные души, по нашим легендам, навсегда теряются в горах. Потому, после кораблекрушения, все силы жителей Дорна были брошены на поиск тел погибших. Выживших, как вы знаете, там не было.

—  Какая кошмарная история... Я, увы, почти ничего о ней не знаю.

— Мои родители тоже были там, — сказал он через некоторое время, когда его голос не только стих, но и затерялся среди могил, так что я даже забыла, что мы вели беседу.

Мысли о том страшном дне меня преследовали долгие годы.

Часто, до того, как мои сны были отданы в распоряжение Габриэля, я видела, как вода заливает мою спальню. Сочится из оконных рам, дверей, щелей в полу, а потом врывается в комнату, пока не заполняет её всю до самого потолка.

— Никогда не думала об этом… не знала, где стоит надгробие родителей. Но их же там нет? — Я покосилась на Габриэля. — Или есть?

Он покачал головой.

— Я не уверен… Скорее всего их не нашли в списках найденных и просто решили, что тела навсегда остались на дне моря.

— А… ваших родителей?..

— О, их нашли, — кивнул он. — Это было не трудно. Мой отец был драконом и, когда случилось крушение, всё, что ему было нужно — это оказаться на палубе, забрать маму и улететь. Вся эта история с морским транспортом была только романтическим порывом… путешествие по воде всегда манило… мужчин из нашей семьи.

Он усмехнулся, а я поджала губы, чтобы не улыбнуться в ответ. У Габриэля были очаровательные ямочки на щеках, из-за которых лицо казалось моложе и очаровательнее, когда он вот так улыбался.

— Но что же тогда случилось?

— Их каюта не открылась, — тихо ответил Габриэль, отошёл от надгробия отца и сел рядом со мной на красивую кованую лавочку. Прямо под ногами я увидела плиту с текстом, что был вылит золотом.

— Что там?.. — я стала стирать грязь и листву сначала носком туфли, а потом встала с лавочки и села на корточки у плиты.

— Любой путь… начинается с первого шага… Даже тот, что ведёт к любви…  —  прочитала я.

И от этой плитки лежало ещё несколько таких же, но без надписей, а своеобразная дорожка заканчивалась прямо у высокого мукатового куста, что прикрывал оба надгробных камня своими раскидистыми ветвями.

— Путь к любви… как красиво…

— Они просто утонули,  —  продолжил Габриэль.  —  Вместе. И оказалось, что ни водная магия матери, ни сильнейшая магия дракона не способны спасти от кораблекрушения. А я всегда думал, что они самые непобедимые люди на планете.

— Я не знаю обстоятельств смерти моих родителей, — пожала я плечами, встала от плитки и села обратно на лавочку рядом с Габриэлем.

— Они просто однажды ушли из дома, оставив меня со старенькой тётушкой, что работала моей няней. Я была совсем ребёнком и не знала, куда они направлялись, зачем, надолго ли. Тётушка ничего не говорила, просто утром она зачитала мне вслух письмо, где значились имена родителей среди пропавших без вести. Я спросила, что это значит, а мне сказали, что родители минувшим вечером сели на «Тель-Салем» и что теперь я буду жить с тётушкой. Потом тётушка скончалась от легочной болезни, а меня перевезли к Эмилиэну в Старый Замок. Я догадывалась, что у родителей есть могила, но… Тётушка всегда говорила, что меня не любили, раз бросили одну и ушли. Ещё она заставляла меня ходить и чтить память родителей каждое утро в пять тридцать. Мы выходили на утёс, вставали на самый край, и она мне надиктовывала проклятья морю. Признаться… я очень-очень плохая, — шепнула и тут же показалось, будто в груди появилась дыра, из которой хлынула мне на платье не кровь, а та горечь, что копилась все эти годы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я ощутила её на языке, на нёбе, на губах, и тут же снова слёзы накатили, перекрывая горло, а Габриэль ничего не сказал, только усмехнулся.

—  Что? — вспылила в ответ на его усмешку и ощутила себя ещё более жалкой. Вот почему этот мужчина никогда меня не поймёт!  — Хотя… вы имеете право… Любой может посмеяться…

— Никто не имеет право решать, хорошая вы или плохая,  —  невероятно строго и даже зло заявил он.  —  И в чём же ваш великий грех? — он говорил бодро, язвительно.

А мне было так тяжело все эти годы, что теперь с этой дырой в груди стало как будто горше, но и легче одновременно. Хотелось говорить до конца, раз уж начала.

— Потому что я совсем не могла проклинать море. Я так плохо помнила родителей, что совсем не могла… испытывать боль от их потери. И с годами я становилась всё хуже и хуже. Я переживала, о да, но когда тосковала по ним, когда они мне снились, когда писала им письма и складывала в свою шкатулку… но я обращалась даже не к ним, а к каким-то выдуманным существам, что дарили любовь и тепло. К родителям, что следят с небес, к бестелесным существам. Прекрасным ангелам… Это была не та нежная любовь, которую тётушка требовала описывать каждый день. Там, на утёсе, я ненавидела её и то, что она заставляла меня скорбеть каким-то определённым образом, так как она того хотела. И я очень ждала, когда это закончится… Когда я стала постарше, то начала молить море, чтобы жизнь с тёткой закончилась!

Моё шипение стало злым, и я испуганно прижала руки к губам. Дыра в груди стала невероятно огромной, а горечь… ушла. До последней капли, всё, что было во мне, всё, что копилось столько лет, кипело и бурлило — теперь вылилось в жестокие слова.

— О, я чудовище,  —  мои плечи дрогнули.  —  Как может кто-то полюбить чдовище? Моя безответная любовь  —  наказание... И я всегда знала, что так и будет.

Тёплые пальцы коснулись моего плеча. Поддержка? Я знала, сейчас он скажет то, что часто говорил Эмилиэн. Что я хорошая, что я не виновата, что я ничего плохого не желала. Слова, которые меня хлестали хуже обвинений.

— Тогда мы все чудовища, жаждущие освобождения, — хрипло произнёс князь. — Стоит признать, вы самое милое чудовище из тех, что я встречал.

Я даже посмотрела вниз, чтобы убедиться, что посреди грудной клетки не зияет огромная рана. Всё закончилось?

Вот так просто?

— Вы не должны говорить мне такое… тем более на могиле моих родителей, — улыбнулась я сквозь слёзы, а князь расхохотался.

Это было так легко, никаких угрызений, никакой войны. Да, чудовище! Что дальше?

— Тогда позвольте, я подам вам руку и мы пойдём домой. Вам легче?

— Откуда вы…

— Я же вижу, что вы оставили тут свою боль. Не говорите, что я не прав, вы — открытая книга, Турсуаза. Понятия не имею, как вас не читают все, кому не лень… Нужно быть слепым для этого…

Я не стала отвечать, чтобы снова не разобрать в душе очередную крепость по кирпичикам.

—  Я не понимаю, я желала...

—  Я открою вам тайну. Страшную! Каждый когда-то желал, чтобы его оставили в покое. Каждый ребёнок, которого заставляют есть не конфеты, а пюре  —  считает, что его не любят. Каждый подросток уверен, что ему виднее, как жить свою жизнь. Все мы имеем право думать что хотим, и это не катастрофа какая-то, это просто мысли уставших людей. Вы боитесь, что недостаточно скорбели по родителям, потому что их не помните? Но это ваша и только ваша скорбь, а остальное мусор, что накидали в вашу голову посторонние люди. Ругаете себя, что не хотели жить с тёткой и та умерла? Ох, если бы все, кому желали смерти умирали, войны были бы самыми быстрыми и гуманными. Раз! И нет человека. Вы думаете, что кто-то лучше вас знает, как правильно любить, но в действительности... никому до вас дела нет. Любите и живите своим умом, как только вы хотите и умеете. Жизнь  —  ваша. Вот ваше приданое и главная ценность. Берегите её! Вы никому ничего не должны, Турсуаза. Никому и ничего! Только себе. Ясно?