Мирон сын Мирона - Александра Турлякова

Разрозненная армия князя начала отходить, понимая, что штурмовать в лоб армию рыцарей не имеет смысла. В темноте шли личные поединки лишь в центре, да иногда пролетали короткие арбалетные стрелы — болты. Дальнобойные луки уже не стреляли: никто не хотел тратить драгоценные стрелы в полумраке, разя вслед уходящему противнику.

Метались раненые люди, обезумевшие кони рвались с поводов, горели факела, звенело ещё оружие в единичных поединках, кто-то кричал от безумной боли, и многие, многие ещё продолжали умирать, хотя бой уже был практически остановлен.

С самого начала Идвар, как и хотел, попал в центр атакующей армии, там, где было тяжелее всего. Он ничего не видел, ничего не слышал, надеялся на своих командиров на флангах, надеялся, что они сумеют пробиться вперёд, используя преимущество.

Он отбивался со всех сторон, знал, что телохранители всегда будут рядом, а значит, он будет не один, а поэтому рвался вперёд, разбрасывая лёгких ополченцев грудью коня, закованной в броню. Там, впереди, были рыцари и, возможно, именно там был князь Райрона, брат Аэллы… Лучше бы ему погибнуть в бою, в плен он брать его не хотел…

А вот и первый рыцарь, чёрный орёл на щите, чёрные перья на шлеме, какой-то знатный богач, аристократ местный. Идвар столкнулся с ним в поединке, и он был сложным, чуть не стоившим ему жизни. Рыцарь был умелый, сильный, и, видно, с хорошим боевым опытом. Легко отбивал удары меча, правильно принимая его на лезвие. Кони крутились по кругу, хрипя и втаптывая копытами в землю зелёную траву. Идвар не сводил глаз через прорезь забрала, следил за каждым движением сильного противника. И тут конь его споткнулся, упал на колено и завалился на бок, придавливая Идвара к земле. Он выронил щит, но пальцы продолжали стискивать рукоять длинного меча, скрипнули металлическими костяшками перчатки.

Идвар на локтях попытался выбраться из-под коня, упёрся ногой, вскинул голову, заглядывая вверх, на нависающего над ним рыцаря.

Рядом закричали:

— Господин Мирон!.. Мирона спасайте!

Идвар ничего вокруг не замечал, только глаз не сводил со своего противника, и, кроме него, казалось, никого больше не существовало. Они двое на всё поле, и время, словно, замедлило бег.

Рыцарь спросил:

— Мирон?.. Так я убью самого Мирона?

Длинная мощная стрела пробила латы на его груди, отбросила рыцаря на землю, и Идвар облегчённо выдохнул, наконец-то, в бой вступили лучники, и вовремя.

— Помогите кто-нибудь! — закричал Мирон, и сразу же весь мир навалился на него, ожил. Появились люди вокруг, звенели мечи, кони ржали, кто-то кричал над ухом. Идвар сам выбрался из-под убитого коня, в груди его арбалетный болт застрял, пробив броню. Хороший был конь, его Идвар помнил по предыдущему бою, тоже с райронцами.

Он подобрал свой щит и тут же поймал на него меч пехотинца, ударил в ответ наискось через живот. Двигался он легко, как угадал, перед боем надел облегчённую кирасу, простые доспехи, поэтому-то и сумел подняться сам, без помощи оруженосца, хотя не мешало бы, чтобы он был сейчас где-то рядом.

Дальше Идвар продвигался пешком, стараясь выбирать пехотинцев, разил мечом, отражая удары щитом. Один из райронцев ранил его в руку, случайно попал лезвием меча между пластинами доспехов. Но ещё бо́льшую рану он получил при близком столкновении с одним из воинов, когда сошлись ближе, чем длина меча и добрались уже до кинжалов. Лезвие кинжала райронского рыцаря попало под мышку, как раз под доспехи, и, если бы Идвар не убил его первым, этот поединок стал бы для него последним.

Он смертельно устал, рана на груди, судя по всему, сильно кровоточила, шерстяная поддёвка под панцирем стала тяжёлой, причиняла постоянную боль.

Сражение подходило к концу, сумерки сгустились, кое-где горели редкие факела, их принесли райронцы. Всюду, куда можно было бросить взгляд, лежали мёртвые и раненые люди и кони, и глаза Идвара сами собой выхватывали яркие красные перья на шлемах.

Идвар перебросил меч в руку со щитом, обернулся, ища глазами сигнальщика с трубой. Тот был рядом, он состоял в свите Мирона, но за время боя она заметно поредела. Парень был занят стрелой под правой ключицей, и, как заметил Идвар, стрела была своя, миропольская. Это всё темнота виновата… Мирон постучал ладонью по шлему сигнальщика, пытаясь обратить на себя внимание. Закричал:

— Труби отступление!.. Труби!.. Мы отходим…

Сигнальщик обернулся, и в прорези забрала стали заметны его огромные удивлённые глаза, будто Мирона рядом он заметил только сейчас.

— Труби отступление! — закричал ему Идвар.

Сигнальщик попытался поднять трубу правой рукой, но она не слушалась, мешала и причиняла боль засевшая стрела, может, даже и сломанные кости ключицы: миропольские луки были очень мощными и, несмотря на расстояние, убойная сила стрел была огромной, они ломали кости, пробивали латы.

— Ну?.. Труби!..

Сигнальщик переложил трубу в левую руку, бросил щит, затрубил, немного не так, неудобно с левой руки, но похоже. Сигнал трубы зазвенел, разлетелся над долиной, рекой, холмами раскатом грома, перекрывая все остальные звуки. С таких труб со стен Мирополя каждый рассвет встречали, предвещали восход солнца. Для каждого миропольца звуки отрадные, сердце замирает, вспоминаются лица родных и любимых, и жизнь начинаешь ценить не так, как в начале сражения.

Воины начали отходить, собирали раненых друзей, ловили растерявшихся лошадей, пусть даже райронских, арбалетчики в полумраке выискивали свои стрелы. Кто-то смеялся, встретив живого друга, которого и не надеялся уже увидеть, кто-то плакал, найдя своего мёртвым. И многие ещё умирали, истекали кровью, теряли сознание.

Идвар поймал взгляд своего оруженосца, кивнул головой, и отбросил рукой забрало шлема. Ему тут же подвели коня из трофейных, высокого, статного, длинноногого. У райронцев хорошие кони, они ими славятся. Равнины, поля, поросшие густой травой, много воды, просторы. Вот они и кони такие.

Оруженосцы подсадили Мирона на коня. Разобрав поводья, он отдал приказ:

— Найдите графа Мардейна и барона Эйлура… из местных он…

— Да, господин Мирон.

Пока ждал, оглядывался по сторонам, с высокого коня много чего было видно, поле, усеянное людьми, блестело оружие, и вода рядом шумела, даже издали угадывались стены Райрона. Герцог Вальден усиленно жёг костры под стенами и на них. Надо будет пройти совсем немного, чтобы увидеть их ясно и чётко, до каждого зубца.

— Господин Мирон?

Он повернул голову. Вороной жеребец настороженно обнюхивал трофейного, райронского, на котором был сейчас Мирон. На жеребце этом возвышался граф Мардейн, сняв шлем, разгребал пятернёй сырые волосы на голове, пригладил чёрную бороду.